"Играй же — на разрыв аорты..."

Нет, в репертуаре Ирины Бирюк, актрисы Театра Музыки и Поэзии, которым руководит народная артистка России Елена Камбурова, нет песни на стихотворение Осипа Мандельштама, из которого — эта строчка. Но она, строчка, точно определяет то, что обычно происходит на концертах Ирины Бирюк. А происходит там песенный спектакль, населенный множеством персонажей, — грустящих, смеющихся, негодующих, восторженных... Она играет — голосом, интонацией, жестом — и разочарованного циника, и юного влюбленного романтика, и ворчливого обывателя, и даже старую скрипучую ... лестницу. Но кого бы певица не "выводила" на сцену — все они размышляют, говорят, спорят об одном — о месте человека в жизни, о его предназначении, о душе. Потому что об этом — высокая поэзия, которую поет Ирина Бирюк: Цветаева, Бродский, Хлебников, Тарковский, Лорка. Об этом — баллады Окуджавы и "песенки" Вертинского... На концертах певицы бывает много пронзительной тишины и много аплодисментов.

23 декабря Ирина Бирюк будет выступать в концертном зале АГИИК (пр-т Ленина, 66). Наша беседа началась с разговора о том, какую программу певица представит зрителям на этом концерте:

— Мне всегда затруднительно отвечать на вопрос "Что будет в вашей новой программе?". Потому что мои программы по сути своей не бывают "новыми" — в том смысле, что я не стремлюсь (а скорее — избегаю) наполнять их тем, что "сей час" считается модным (а завтра — будет забыто...), что делается в расчете на массовое потребление... Программа, как всегда, будет о вечном, о человечном — о надежде, о страдании, о любви, о совести, о чести. И хотя такие понятия, как "благородство", "совесть", "достоинство", у нас сейчас не в почете, — тем не менее я хочу и в этой программе, и в дальнейших показать, что именно они были и остаются понятиями, определяющими "качество" человеческой личности.

И, мне кажется, авторы, чьи произведения я буду петь на предстоящем концерте, в этом смысле — мои единомышленники. Это Окуджава, это Вертинский, это молодые современные авторы — Елена Фролова, Вера Евушкина, Татьяна Алешина, Антон Яржомбек: те люди, которые мне близки по жанру, близки духовно, близки, если можно так сказать, по жизненному тембру. На самом деле я считаю себя лишь проводником тех мыслей и душевных состояний, которые "мои" авторы отразили в своих стихах и музыке. А эти мысли, я думаю, способны помогать людям решать их проблемы...

— Мне кажется, что имя Вертинского в этом ряду стоит немного особняком — все-таки другая эпоха, другая эстетика...

— С Вертинским у меня очень сложные отношения. Если поэтическая философия Окуджавы — это для меня эталон, философия жизни и вообще нечто неотъемлемое от меня самой, то Вертинский... Когда я начинала им интересоваться, был тот период, когда к его имени обязательно клеилось некое "клеймо" — мещанства, манерности. Потребовалось довольно много времени и много размышлений, чтобы отсеять всю шелуху. Первым толчком здесь стала запись Мананы Менабде (автор-исполнитель, родом из Грузии, сейчас живет и работает в Берлине — прим. авт.) — она пела "Вот и все, что от вас осталось...", и как пела!

Когда у меня впервые оказался сборник Вертинского — показалось: очень сложный язык, очень сложные интонации (хотя, в принципе, проще и доступнее некуда — но это я сейчас понимаю)... Надо было просто понять, что он не играл в своих "песенках", что его не надо воспринимать как "маску" — он был искренним, потому что такой была эпоха, приемлемы были именно такие выразительные средства. И когда сейчас исполняют Вертинского чисто "внешне" — подчеркнуто грассируя, подражая его интонациям, набелив лицо — получается пародия, нередко — злая. Ведь время сейчас совсем другое. Но песни Вертинского на самом деле — над временем, вернее — на все времена. Разве не о трагедии современного нашего общества, не о ребятах, попавших в пекло Афганистана и Чечни, песня "Я не знаю, зачем и кому это нужно,/ Кто послал их на смерть недрожавшей рукой?..."? Разве "Кокаинеточка" — это не про нас, сегодняшних? И "Мне сказали, что нынче в спальни/ не приносят с собой сердец..." — разве сейчас не так? Это и есть не внешнее, но вечное.

— Ирина, а как вы относитесь к жанру, который принято называть "русский шансон"?

— Для меня это вообще загадка. Когда мне говорят "шансон" — я вспоминаю Бреля, Азнавура, Брассенса, Монтана, в конце-концов... Но я не знаю, что такое "русский шансон". Строго говоря, это понятие по сути, по критериям жанра, должно быть отнесено к авторской песне — к той песне, которая говорит о проблемах внутреннего мира человека, которая "замешана" на некой философии. То же, что у нас сегодня называют "русским шансоном", замешано в большей степени на Уголовном кодексе и таких же "понятиях"... Это абсолютно не "строится" с самим смыслом жанра. Какие-то лагерные перепевки, какие-то пошлости, какая-то порнография из нашего низшего бытийного существования... Может быть, я не права, слишком субъективна... Но если бы не происходило подмены понятий — я бы, может быть, реагировала на "русский шансон" мягче. Ведь существует в нашей культуре интереснейший пласт лагерной, блатной песни — но его же никто не пытается представить как "фольклор" или "кантри"...

А "русский шансон" просто вершит свое грязное дело — отбирая у нас мысли, чувства, подменяя их совершенно поверхностными штампами: "Бери от жизни все", "Не бойся убить (украсть, избить) — тебе все простится"... И, к сожалению, эти штампы становятся нормой поведения в нашем обществе. У меня вообще складывается такое впечатление, что в нас кто-то упорно пытается вбить: "Все проблемы решаются тремя способами — оружием, постелью и водкой. Иного не дано"...

— Иногда говорят, что ваши концерты рассчитаны на подготовленную, элитарную в некотором роде публику...

— Не думаю. Настоящая поэзия тем и велика, что она понятна всем. Тут может быть другая история — зрителю может быть сложно на моем концерте. Да, сложно — потому что он как бы оказывается перед самим собой, он вынужден отвечать самому себе на свои же собственные вопросы. Это не от меня идет — это идет от той поэзии, той музыки, которые я предлагаю слушателям. Но если человек не привык общаться с самим собой, если не привык обращать энергию внутрь себя (а у нас же сейчас все направлено "вовне" — выплясаться, выкричаться, выплеснуться...) — ему может оказаться и неуютно. Но поэзия и музыка — целительны. И я не имею цели — "ударить слушателя в лоб". Я просто выхожу и пою. Я просто предлагаю человеку другой мир — отличный от обыденного... И когда человек, случайно попавший на мой концерт, на следующем вдруг дарит мне цветы — я радуюсь не за себя. Хотя, признаться, я очень люблю, когда мне дарят цветы...