— Здравствуйте, у нас в гостях Борис Рафаилович Кельман, заместитель председателя оргкомитета всероссийского фестиваля авторской песни имени Валерия Грушина. Как известно, этот фестиваль в советское время собирал кучу народа, теперь разделился, не сам фестиваль, а народ внутри этого фестиваля разделился. Я прошу Вас рассказать, сделать экскурс в историю, так сказать, в историю фестиваля и в историю событий вокруг него.

— Знаете, этот экскурс может быть очень длинным, поэтому Вы меня пожалуйста направляйте и поправляйте, чтобы это было чётко и конкретно. В этом году мы будем отмечать сорокалетие Грушинских фестивалей. В 1967-ом году на Саянской реке Уде погиб мой товарищ, замечательный совершенно человек, яркая, добрая, светлая личность Валера Грушин, которого все любили за то, что он прекрасно пел, в те времена ещё это звучало довольно редко, бардовские песни. Он был прекрасным исполнителем, у него было какой-то талант, чутье находить хорошие песни, доносить их до слушателя. Он ходил в походы, очень интересные походы, у него была масса друзей, он любил людей, был добрый, светлый, хороший человек. Особенность этой ситуации в том, что это был самый обычный, простой парень, один из тех, кто в то время жил в нашей бескрайней России, но когда случилось, что он увидел, как тонут дети, не раздумывая отдал свою жизнь за жизнь этих детей. Спас одного бросившись в ледяную воду, потом поплыл за другим, холод сковал руки и Валера утонул. Для всех его друзей это было, действительно, страшной потерей. И ведь правду говорят, что человек жив до тех пор пока его помнят. Как-то вот друзья Валеры не могли смириться с тем, что его не стало. Я прекрасно помню свои ощущения. Я иду по улице и вдруг я вижу — где-то мелькнул Валера, и я раздвигаю толпу, хотя мне всё рассказали, но я раздвигаю эту толпу, бегу смотреть. Ну не может этот человек исчезнуть из нашей жизни. Вот такое ощущение было у всех. Поэтому, когда прошёл год после его гибели, в сентябре, в том месте, где Валера очень любил бывать со своими друзьями, здесь мы с ним встречались, мы собрались вспомнить его песни и в тот вечер, это был 68-й год, был первый Грушинский фестиваль. Конечно, никто тогда и не помышлял ни о каких вселенских масштабах, просто крошечное такое, в тетрадный листочек, объявление повесили в Самарском туристском клубе, что вот тогда-то состоится фестиваль посвящённый памяти Валерия Грушина. Пришло около тысячи человек. И что интересно, только мы все собрались, чтобы петь песни, нашли очень интересную местность, пещеру, которая обладала совершенно потрясающей акустикой, и только начался фестиваль, как пошёл дождь. Я, конечно же, сразу расстроился, ну что же такое, такое дело и дождь, но, ко мне подошла одна девочка, которая ходила с Валерой Грушиным в походы, и говорит — ты не расстраивайся, это прекрасный знак. Когда вспоминают хорошего человека — идёт дождь. И что Вы думаете, потом вот все эти годы, когда проходил Грушинский фестиваль, стоит открыться этому фестивалю, стоит нам всем занять места на этой божественной горе, где до ста тысяч, до двухсот тысяч человек рассаживалось, шёл дождь. Иногда чисто символический, просто несколько капель... Кто-то там на верху его помнит.

Вот с этого всё и началось. В первый год пришло около тысячи человек, и как-то всем стало легче на душе, когда мы встретились, когда мы вместе попели его любимые песни, и договорились с ребятами, что на следующий год обязательно приходим, снова приходим. На следующий год уже было две тысячи человек, уже приехали первые иногородние гости. Был, я помню, Владимир Муравьёв, студент Казанского мединститута, теперь он учёный с мировым именем, выдающийся хирург, заслуженный врач России, лауреат каких-то необыкновенных государственных премий и так далее. Выходец из Грушинского фестиваля. Потом, на следующий год приехал такой великий человек в мире авторской песни как Александр Городницкий. Вслед за ним потянулись такие великие люди, как Виктор Берковский, Сергей и Татьяна Никитины. Появление Юрия Визбора, конечно, было великим событием в жизни Грушинского фестиваля. Праздник рос, мужал, становился более интересным, и он явно перерос рамки какого-то песенного форума. Это был вселенского масштаба общечеловеческий праздник общения людей, какого-то дружеского, братского. И знаменит стал Грушинский фестиваль своей божественной атмосферой. Доброты, какой-то человеческой открытости. У нас всё как в одной из песен, которую написал товарищ Валеры Грушина, Борис Есиков. Там строчка такая есть, что здесь перед музой меркнет всё. И должности, и звания, и младшие школьники, и министры. Все были на равных правах, все играли в футбол, все окунали свои ладони в великую Волгу, все с удовольствием слушали песни, все кто сюда приезжал называли это — Грушинское братство. Братство росло, мужало и все это становилось ярче, интереснее. Сначала удивлялись, сначала было невероятным событием, что появились первые иностранные гости. Я помню, они приехали из ГДР, потом из Алжира, потом Серёжа и Таня Никитины привезли своих друзей из Америки, квартетом с ними мы пели "Миленький ты мой". В общем, всё это было прекрасно. Все с нетерпением ждали следующего фестиваля. Когда прощались, то прощались песней Юрия Визбора, которую он подарил фестивалю. Это знаменитая песня "Милая моя, солнышко лесное". Приятно, что эта песня стала вселенским гимном. Я был совершено потрясён, когда несколько лет назад мы были в Африке, в походе, поднимались на гору Килиманджаро, и когда мы сели там в такси, в микроавтобус, водитель врубил приемник, и там запело: "Милая моя, солнышко лесное...". Для нас это было нечто. Это говорит о масштабах нашего фестиваля. Конечно, нам это приятно. Вот так всё оно и шло.

— Сколько эта фаза спокойная длилась?

— Спокойная фаза длилась до 2006 года, когда грянул гром. А грянул гром такой, что Федеральное агентство лесного хозяйства приняло решение выставить эту землю на торги. Мы, конечно, были вообще потрясены, я не верил, что такое может быть. Это земля согретая талантом тысяч и тысяч людей. Уже до трёхсот тысяч приезжали на прошлый фестиваль. В последний год нас поздравлял президент России Владимир Владимирович Путин, поздравлял мэр Москвы Лужков, у нас кипа поздравлений самых высокопоставленных, самых уважаемых людей нашей страны. Мы их развесили в клубе, эти все поздравления, как охранные грамоты, но они не охранили нас от решения лесников продать эту землю. Как это можно продать? Ведь они же продали не кусок земли, они продали нашу дружбу, нашу душу, наши традиции. Кошмар, конечно. Продали эту землю. Ну, хорошо, они продали эту землю, был конкурс объявлен. Клуб имени Грушина это некоммерческая, это общественная организация. Которая, конечно, не финансируется государством, не имеет никаких особых денег. И вот мы так прикинули свои хилые возможности, и поняли, что максимум, что мы можем на этом конкурсе предложить – это миллион рублей. Нашлась коммерческая фирма "Мета" Жигулёвская, которая предложила три миллиона, и естественно, причём меня поразило, это решала комиссия, которую собрали лесники по этому конкурсу, вся комиссия единогласно проголосовала, чтобы продать эту землю им. Ну как же так вы могли сделать? Они говорят — мы же должны думать о государственных интересах, вы миллион предлагали, а они предлагали целых три. А разве не государственный интерес в сегодняшнее время, когда столько проблемных детей, когда столько детей занимаются жуткими делами, я имею в виду ночные клубы, всё, что связано с наркотиками и так далее, и какое огромное воспитательное значение имеет Грушинский фестиваль. Я же знаю массу примеров, когда приходили дети и совсем другими они уходили оттуда. У них что-то святое появлялось. Далеко не все, но я замечал такую вещь. В этот человеческий "гольфстрим" вливались агрессивные группки детей, ненормативную лексику от них можно было услышать, от кого-то попахивало, кто-то дрался и ругался, но они в этом добром потоке растворялись и уходили они другими. Поверьте мне, очень многие из них. Сколько это стоит? Неужели эти несчастные два миллиона...

— Я задам Вам пару вопросов. Они не будут касаться творческой составляющей, той о которой Вы говорили, но тем не менее. Триста тысяч человек – это серьёзное мероприятие, которое требует серьёзной коммерческой подготовки, экономической, я не знаю как назвать, тыловой. Кемпинги, напитки, туалеты и так далее. На какие средства?

— Сейчас я Вам объясню. Всё это делалось. Грушинский фестиваль эволюционировал, приспосабливался. Это срез нашей жизни, срез нашего общества. Он эволюционировал и приспосабливался к своим качественным изменениям, к изменениям нашей жизни. Во-первых, я Вам скажу, что первые годы, особенно в 90-е, помогала область. Областная администрация давала часть денег. Город Самара, город Тольятти выделяли часть денег, было много спонсоров, многие для себя считали делом чести поучаствовать, они всегда приходили, говорили, что ведь наши дети сюда приходят. Это святое дело помогать Грушинскому фестивалю, так оно и шло. Потом мы научились, вынуждены были. Дело в том, что строится гигантский город, где живёт сто тысяч, двести тысяч человек. Им надо есть, пить и так далее, нам пришлось организовать ярмарку. Люди, которые приезжали на ярмарку заключали договора с организаторами фестиваля и часть средств шла на организацию фестиваля. Обо всех поступлениях мы потом сдавали отчёты в администрацию Самарской области, чтобы никто не думал, что мы всё это рассовываем по карманам. Затраты были огромные, составлялись смета фестиваля. В настоящий момент она сделана по очень щадящим расценкам. Потому что все фирмы, участвующие в фестивале, очень щадяще относились к Грушинскому фестивалю. С пониманием, что это некоммерческое дело, что это народный праздник, народ его делает и они старались как-то учитывать наши возможности. Поэтому в смету, где-то двенадцать миллионов, мы укладываемся. За десять, двенадцать миллионов чтобы можно было всё это сделать. Вот смотрите, одна составляющая – это администрация городов Самарской области, надо отдать должное. Несколько лет назад построена была лестница с этой знаменитой фестивальной горы. Было очень тяжело идти по песку, а лестница очень дорогая, мы бы сами, конечно, никогда это не сделали. Сделала её областная администрация, ходатайствовал об этом и помогал вице-губернатор Казаков Виктор Алексеевич, мы так и называем её теперь "лестница Казакова". А главный проспект фестиваля — "проспект Визбора". Все люди, которые что-то сделали, они остаются. Так вот мы и жили потихонечку, шло всё нормально, и проблем-то особых не было.

— Вопрос опять о том времени, даже не о том времени, а о современной России. До 2006 года страна уже 16 лет жила при капитализме. Вы не могли себе предполагать, что такая ситуация когда-нибудь возникнет при любом благорасположении к Вам?

— Нет, не мог. Я всегда живу с ощущением, что всё-таки мы живём в прекрасной стране, где ценится духовность, где должны думать о будущем, где должны думать о воспитании молодёжи. О том, что сегодня, когда Грушинский фестиваль даёт прекрасную альтернативу тому жуткому официальному искусству, которое льётся у нас с экранов. Вы подумайте, что там происходит, и что происходит здесь. Это же торжество настоящей поэзии, это торжество русского языка, это же надо понимать. Поэтому самые высокие оценки фестивалю давал и Путин, и Кириенко. Это же всё правда. Как же это можно было у людей отнять? Я никогда не мог такого допустить. Нельзя путать капитализм с идиотизмом. До этого же доходить дело не должно. Тем более, что тем же людям, которые продали эту землю, руководителям лесного ведомства, я задал вопрос: Скажите, вот вокруг, где проходит Грушинский фестиваль, территория огромна. Территория фестиваля 120 га, а дальше идут в точности такие же поляны, в точности такие же горы, течёт в точности такая же Волга. Я спрашивал — ребята, а почему же вы не продали вот эту землю, она пустая, никому не нужна, никто ни на что не претендует, почему надо было отнять? Они говорят — дорогой ты наш, та земля никому не нужна, её не купит никто, а эта земля знаменита на весь мир, это — Грушинский фестиваль. Так, говорю, подождите. Вы что сделали, чтобы она была знаменита? Это сделали люди, тысячи талантливейших людей России, которые каждый год сюда приезжают. Как же это можно у этих людей отнять и продать? Я этого не понимал и до сих пор не понимаю. Я думаю, что это какая-то нелепость и всё обязательно должно встать на своё место. Кто-то там не знает, может сейчас услышит. Я не знаю, с такой наивной верой я и живу. С ней я и пришёл к Вам.

— Я задам Вам ещё один вопрос, как бы в проверку вашей наивности, не вашей конечно, а наивности творческих людей, которая им присуща должна быть, по идее, хотя есть очень много людей творческих и деловых одновременно. Скажите, вот есть такое понятие современное, "брэнд", то бишь "название" по-русски. Вот это название — Грушинский фестиваль – оно тоже никому не принадлежало и никому не принадлежит? Или принадлежит кому-то, кому не принадлежало? Вы же могли на этом, не то чтобы сыграть, не хочу употреблять это определение, но "брэнд" – Грушинский фестиваль, если он сейчас проводится, он под каким названием проводится?

— Знаете, как он был Грушинским фестивалем, так он и остаётся Грушинским фестивалем. Мы сейчас с Вами ведём разговор о брэнде, а мне это чуждо. Потому что это не брэнд, это мой товарищ. Это замечательный человек, в память о котором мы создали удивительный монумент. Не из бронзы, не из бетона, не из чего, а вот такой памятник никому на свете не сделали. Зачем же это называть брэндом, куда-то продавать, здесь это не уместно, я так понимаю. Может быть я не прав, это не в духе времени, как сказал Юрий Визбор, которого безумно уважал Грушинский фестиваль, это кумир Грушинского фестиваля, он сказал так из песен, предвидя, видимо, это время: "Всё на продажу понеслось, а что продать, увы, нашлось". Вот нашлось продать Грушинский фестиваль. Знаете, а вот недавно я разговаривал с его вдовой, с Ниной Филимоновной. Светлым, замечательным человеком и, конечно, она говорит — у меня так болит душа о Грушинском, и она мне сказала: "А знаешь, Боря, я вот думаю, что наверное Бог уберёг Юрия Иосифовича от того, что он не дожил до сегодняшних, жутких дней. Когда всё стало продаваться. Когда Грушинский фестиваль, который он обожал, который, при всей своей великой занятости в последние годы, ни разу не пропустил, только болезнь его лишила возможности приехать, продали. И для него это было бы, как для любого нормального человека, страшно". Ну не всё же можно продавать в нашей жизни. Капитализм мы строим или ещё чего-то, но жизнь идёт, продолжается. Друзей не продают, не продают святые вещи, я так понимаю. А может и не надо так понимать уже?

— Почему? Я задаю вопросы не для того, чтобы разрушить Ваши понятия. А для того, чтобы понять, понимаете ли Вы, что время просто другое?

— Я понимаю, но и в другом времени должно быть что-то святое, если святое исчезает из нашей жизни, это уже не время – это безвременье.

— Хорошо, какова позиция? Вы пытались обратиться к местным руководителям, губернатору?

— Пытался. К губернатору, конечно, пытался.У нас сменился губернатор в области. Пришёл новый человек, Владимир Владимирович Артяков, который никогда не был на фестивале. Он ещё, может быть, и не знает всей этой ситуации. При его великой занятости, наверное, у него нет возможности как-то ещё и эти вопросы решать. Но я надеюсь.

— У меня есть ощущение, что любой человек в России во всяком случае моего даже поколения, следующего за вашим, знает, что такое Грушинский фестиваль. Не являясь даже поклонником бардовской песни...

— Это общечеловеческое.

— Это знали все в Союзе. То есть Вы писали, и каков был ответ?

— Он передал его на рассмотрение министру культуры Самарской области, и вот тут-то мы, конечно, были в шоке. Министр ответила, что она выставляет на торги Грушинский фестиваль. Кто в этих торгах победит, тому администрация Самарской области даст деньги на дальнейшее проведение фестиваля. Очень странно.

— Хорошо, я знаю, что ситуация сейчас тяжёлая, но вот мы идём по развитию событий. Мы отсчитываем от той точки на которой остановились. Была выставлена земля на торги, её купили. Купили какие-то люди, которые имели отношение к Грушинскому фестивалю?

— Нет, никакого. Правда, этот человек, который купил, заявляет, что он всегда был спонсором Грушинского фестиваля. Это не так.

— Я не об этом хочу спросить. Купил человек. Мы не знаем дальнейшей истории, мы находимся в том времени. Купил тот человек. Он не собирался проводить там больше Грушинские фестивали?

— Собирался.

— А совместные какие-то обсуждения, как он будет проходить дальше, были?

— Я вам расскажу, это очень странная история. Значит, он купил. Ну что же, купил и купил, всё бывает в нашей жизни. Мы стали думать о другом месте. Этот дом, где мы жили, продали, надо искать крышу над головой в другом месте, так ведь? И мы нашли это место, но вдруг вышла газета "Ведомости" и там, на первой станице фотография гитары знаменитой с парусом Грушинского фестиваля и написано, что теперь Грушинский фестиваль нашёл нового хозяина. Это после 37 лет проведения фестиваля. И там написано, что теперь новым хозяином фестиваля будет фирма "Мета", и так далее. Потом, где-то в очень серьёзной приёмной в городе я увидел красивый глянцевый журнал, яркий, цветной, и на первой странице фотография человека, который купил, и был портрет — новый хозяин Грушинского фестиваля. То есть, никто нас не о чём не спросил. Потом, где-то зимой, от нового хозяина мы получили письмо, что уважаемый Борис Рафаилович, наша фирма "Мета" приступила к подготовке очередного, 35-го Грушинского фестиваля. Просим ответить, будете ли Вы принимать в нём участие? Как Вам нравится этот вопрос?

— Я не буду комментировать.

— И я не буду, потому что мне трудно найти достоинства, как это вообще всё называется. И мы написали на это письмо, что да, мы как проводили, так и будем проводить. Просим Вас ответить, на каких условиях мы можем взять эту землю в аренду, раз Вы её купили? Ответ был такой, что нам даже и помышлять нечего о том, чтобы тут что-то делать. Это голая коммерция, условия совершенно для нас не приемлемые. Вся коммерческая составляющая, которая там, 30-40 процентов от стоимости фестиваля, идет им. Спонсоры им. А вы, ребята, работайте. Как? Об этом никто не подумал. И всё началось. И самое страшное. Когда каждый день регулярно стали выходить статьи о том, что какие-то безумные суммы, миллионы в карманы кладут, что тут не знаю чего твориться. В общем, классическая схема рейдерского захвата. Как это положено делать, так оно всё и было. Вот так всё оно и пошло. И причём, что меня поразило. У нас с прессой всегда были самые добрые, самые уважительные отношения. Я всегда их считал своими друзьями, у нас были изумительные пресс-конференции на фестивале, где до двухсот СМИ было. Большие государственные визиты собирают столько прессы. Очень интересные, очень откровенные были разговоры. И направленность была такая — ребята, мы очень уважаем мнение прессы. Мы понимаем, что нельзя не ошибаться в таком большом деле. Мы признательны за критику, мы ждём Ваших советов. Доброжелательных, беспристрастных. У нас были безоблачные отношения с прессой, какие были репортажи. Я бы мог показать. Изумительные. И эта же пресса на 180 градусов развернулась, и ТАКОЕ полилось на наши бедные головы.

— Я так понимаю, что мы ждем юриста, человека, который юридически всё представит. Поэтому мы сейчас отставим это всё в сторону и поговорим вот о чём. Я Вам прочитаю вопросы. Ольга из Самары, спрашивает. В каких числах Грушинский будет в этом году, мы уже отпуска планируем. И ещё. Настоящий Грушинский будет опять на Фёдоровских лугах или есть другие планы? Скорее бы июль и Грушинский. Полгода уже прождали.

— Спасибо! Приятно очень слышать такие вопросы. Грушинский как был так и будет всегда в первые субботу и воскресенье июля. То есть в этом году с 3 по 6 июля. На Фёдоровских лугах. Наша та земля продана и дороги туда нет. В прошлом году мы впервые сделали там фестиваль. Кстати, много лет назад, четыре года назад там фестиваль проходил. Место очень хорошее. В этом году у нас есть серьёзные планы его обустроить. Гораздо лучше, чем в прошлом году. Места хватит всем. Так что, ждём.

— Нина спрашивает. Считаете ли Вы, что Высоцкий был самым великим бардом страны? Поете ли Вы его песни и были ли с ним знакомы.

— Мне повезло, я был с ним знаком, но, ни в коем случае, я не причисляю себя к близким друзьям. Это было потрясающе. В 1967 году, вскоре после того, как вышла его гениальная "Вертикаль", эти песни, которые все туристские сердца покорили, конечно, сразу, Владимир Семенович приехал в Самару, и как-то во время концерта, в перерыве, я сам уже не помню как, мне удалось с ним познакомиться. Я был поражен его открытостью, доброжелательностью. Я его спросил потом, Владимир Семенович, чего вы хотите после концерта. Да по Волге, говорит, хотел покататься. Мол, очень люблю все, что связано с водой, с парусами. Отец моего друга был большим начальником в речном порту, он дал нам "омика" и огромная толпа после этого концерта поехала с Высоцким кататься на пароходе. Гитару он не взял, потому что каждый концерт он пел как последний в жизни. Он выдавал все. Просто была очень хорошая, красивая и добрая беседа. Он, кстати, показал себя великим человеком еще и вот в каком плане. Его спросил кто-то, а тогда невероятно популярен был театр на Таганке, что может ли приехать в Самару театр на Таганке. Он ответил, что, конечно же, нет. Гастроли только по столицам, зарубежные. Но если окажетесь в столице, то приходите, я уж всегда... Потом одумался слегка, а вдруг эта вся толпа придет, но сказал, что одного-то, двух человек, всегда проведет. И вот, оказавшись зимой в Москве, мы вдвоем пришли к театру на Таганке. Я был потрясен. Популярность этого человека перекрывала все нормы, это понятно. Нас в метро еще дергали за рукав, спрашивали, нет ли билета, туда же мы идем. Мы прошли через служебный вход, нам сказали, что сейчас Владимир Семенович подойдет. Я поражен был, что он вот поглядел на нас орлиным взглядом, и говорит — о, самарские, заходите. Крохотная у него грим уборная была, мы там с ним посидели, и о не спросил, не хотим ли мы пойти на спектакль "Послушайте, Маяковский". Ну, конечно! Он позвонил в кассу, нам дали два самых хороших, где-то на третий ряд, билета. И вот когда я подходил к этому заветному окошечку, где стояли люди ночами и днями, я ловил потрясенные взгляды — да кто это такой? Вроде, на Брежнева не похож, кто ему тут чего даст? Конечно, оказавшись в эпицентре такой популярности, он не потерял способности видеть в простом, ничем не замечательном человеке, человека и что-то для него сделать. Сегодня звезды не такой величины вряд ли кого-то вспомнят, кто к ним полгода назад подходил.

— Кого Вы можете сравнить?

— Да не хочу. Тех, кто заполонил сегодня экраны.

— По-моему, Высоцкий был одним из 10-ти людей наиболее почитаемых в этой стране. Творческих...

— Да, конечно. Я никогда не забуду такого случая. В моем тут резюме есть страницы связанные с Арктикой, я наблюдал своими глазами ледовую проводку в Ледовитом океане. Идет ледокол "Арктика", грохот льдов, в пробиваемом им проходе идет огромный корабль и над этим всем гремит голос Высоцкого – "Корабли постоят...". Да кто же еще там может петь, скажите мне? И, кстати, его ведь приглашали на Грушинский фестиваль и он принял это приглашение. Но время было такое. Он сказал: "Я очень уважаю Грушинский фестиваль, с удовольствием приеду, но мне нужно официальное приглашение". Тогдашние власти Владимиру Семеновичу официальное приглашение прислать отказались.

— Почему же ему нужно было официальное приглашение?

— А его могли просто не пустить в Самару. Там такое и было в то время. Однажды он ехал на концерт, это общеизвестный факт, его на вокзале встретил человек и сказал, что Володя, извини, но тебе в Самару ехать нельзя.

— Это потому, что вокруг Самары были сплошные закрытые города?

— Не то что закрытые. Горком партии не приветствовал.

— Прошло много лет, почти три десятилетия как он ушел. Вы поете его песни?

— Конечно.

— Вы можете сказать, что из его творчества вышло на первый план? Лирика, сатира?

— К великому сожалению сатира его... Жизнь-то поменялась радикальнейшим образом. Мои дети, к примеру, уже не понимают сатиры Высоцкого. Но эти его героические, альпинистские песни, допустим, конечно, живы. Его лирика божественная — "Здесь лапы у елей...", и так далее. Вы понимаете, что я настолько боготворю этого человека, что я робею давать какие-то оценки ему. Это супервеликая личность, озарившая нашу жизнь как молния. Поэтому не мне судить. Я просто счастлив тем, что был такой человек и его песни украшают нашу жизнь.

— Удивительно, что нет фестиваля его имени.

— Когда Владимир Семенович был жив, и когда его песни были на устах у всех, когда все в обыденной жизни говорили его строчками, никто и никогда не пел на Грушинском фестивале песни Высоцкого. Потому что подражать — бессмысленно.

— Ждали самого автора?

— Нет, даже не в этом дело. У всех были записи Высоцкого, не было дома, где их не было. Даже те, кто запрещал, вечером приходили и с удовольствием слушали. Поэтому повторять на людях, копировать Высоцкого — бессмысленно. А какое-то свое прочтение сегодня появляется. Владимир Семенович ушел, но песни то остались. И их обязательно надо петь. И я Вам скажу, что на Грушинском фестивале наступает, как у Твардовского, я забыл как называется стихотворение, там строчки есть – "особая для наших душ минута" начинается — и стотысячная гора обязательно поет "Песню о друге". Как у всех горят глаза, какие у всех светлые лица делаются. Кстати, в этом году наш фестиваль будет посвящен Высоцкому. В связи с его годовщиной. Я пригласил, и он дал положительный ответ, Никиту Владимировича Высоцкого, сына. Он приедет и будет почетным гостем нашего фестиваля. И знаменитый коллектив "Песни нашего века" готовит программу по Высоцкому. Они записали новый диск с его песнями. У них великолепное новое прочтение. Все это будет звучать на фестивале.

— Вы — на Федоровских лугах. А на прежнем месте что-нибудь проходит параллельно?

— Да. То, что там проходит... Сейчас юрист придет и объяснит Вам ситуацию. Факт в том, что Грушинский фестиваль проходил в прошлом году в 34-й раз. Ну вот те люди, которых пригласил хозяин земли, тоже объявили принародно, что они тоже проводят 34-й Грушинский фестиваль. Погодите, ребята, а где вы были на предыдущих 33-х? Почему же вы начали сразу с 34-го? Я хотел бы обратить внимание наших слушателей вот на что. Я сторонник следующего. Помните, Мао Цзе Дун сказал: "Пусть цветет сто цветов". Пусть будет много разных фестивалей. Может, это даже и лучше, что на Федоровских лугах проходит Грушинский фестиваль, а здесь проходит какой-то еще другой. Если вы сделаете талантливее и лучше нас, мы только спасибо скажем. Дай Бог. Потому что творчество — это главное и люди рассудят, что лучше, что интереснее, что важнее. Но зачем же повторять слово в слово? Они списали сценарий абсолютно один к одному. Всех гостей, которые к нам приехали, всех до одного просто заколебали просьбами, что приезжайте к нам, приезжайте к нам. Какой смысл? Ну что же это за безумие? Не нравится вам, как делаем мы, сделайте лучше. И люди вам только спасибо скажут. Должна быть открытая конкуренция, в хорошем смысле. Вот у нас Грушинский фестиваль, а вы сделайте, допустим, "Волжские костры", "Песни над Волгой"... Сделайте так, чтобы люди сказали — да не пойдем мы больше на Грушинский. Там все старо и надоело, мы пойдем вот сюда. Да, пожалуйста.

— А сколько у вас народу собирается с 2006 года начиная, на Федоровских лугах?

— В прошлом году было порядка 40 тыс. Вы знаете, то, что сейчас происходит, очень губительно сказывается на фестивале. Это — праздник. Праздник души для огромного количества людей. И вот когда они что-то такое слышат, что какие-то тут разборки, чего-то кто-то кроит, чего-то кто-то хочет... Это все противно и они говорят, что мы никуда не поедем. Нам это не надо.

— Может они нас тоже сейчас слушают. А какова география?

— География просто потрясающая. Когда подписывали письмо президенту России Владимиру Путину с просьбой защитить Грушинский фестиваль, там подписалось 11 тыс. человек и мы проанализировали, откуда они были. Потому что они писали фамилию и город. Все до одного города России и масса зарубежных городов. Вся Россия представлена.

— Дарья из Челябинска просит Вас рассказать о Юрии Иосифовиче Визборе. Вы с ним были знакомы, он был на Грушинском?

— О Визборе говорить приятно и можно говорить бесконечно. Это удивительная и ярчайшая личность. Он, конечно, был кумиром Грушинского фестиваля и когда он выходил на "гитару", он становился богом. Он делал с этой горой что угодно. Т.е. он был властелином всех этих ста тысяч сердец. Как его встречала гора! Причем, у него была прекрасная традиция. Он был единственным человеком, который каждый год, приезжая на фестиваль, дарил нам новые песни. Он до этого их никогда не пел. Он их обычно пел в финале концерта на горе. Это были роды новой песни и все их принимали. Это было потрясающе. Масса его знаменитейших песен впервые им были исполнены на Грушинском фестивале. То есть он с очень большим уважением к этому относился. Я помню как его журналисты спросили — что для Вас Грушинский фестиваль? Он сказал: "Для меня это гигантский полигон на котором я испытываю свои песни. Я отправляю их в жизнь". Получалось очень здорово.

— Вас просят рассказать не просто о его творчестве, но и как о человеке.

— Человек он был очень хороший, добрый, отзывчивый. Совершенно гениальные песни были, чего там говорить. И обидно то, что сегодня любой, только начинающий творческую жизнь человек, имеет свои диски. А Визбор при жизни не дождался ни одного диска, ни одной книги.

— Зато дождался одной знаменитейшей роли.

— Да, кстати, о роли. Как то мы с ним вместе шли купаться на Волгу и идут какие-то девочки. А у него была такая слабость. Ему очень нравилось, что его все любят, что все от него балдеют, что все на него глядят. Ему это нравилось. Это нормально, он это заслужил. И вот одна из девчонок говорит: "Смотри, Борман". А вторая отвечает: "Да ты что, какой это Борман. Этот толстый какой-то". Визбор расстроился — как это я не Борман! А потом с ним дальше в этот же день был интересный момент. Мы пошли на Волгу купаться, он в Волге поплавал, сел на пенек, взял гитару и что-то там наигрывает. Какой-то человек проходил мимо, подошел, послушал и говорит — послушай, парень, а у тебя ведь неплохо получается. Тут сейчас фестиваль проходит. Сходи, может быть тебя послушают. Спасибо, отвечает Визбор, пойду обязательно. Что касается Визбора как человека. О нем очень много книг написано. Это — легенда. О которой в этой передаче времени, конечно, поговорить не хватит. Я теряюсь, это глыба.

— Теперь вопросы будут общего характера. О том, что переживает вся страна, о чем многие говорят, думают. Скажите, Вы человек аполитичный?

— Да.

— Вы ходите на выборы?

— Хожу. Я живу в этой стране.

— Тогда Вы не совсем аполитичный.

— Но. Грушинский фестиваль всегда был аполитичным. В годы, когда коммунистическая власть заканчивалась, так сказать, меня приглашают в горком партии и спрашивают ? Боря, скажи, а вдруг соберется много людей и будут какие-то выступления, митинги... А тогда Самару митинги сотрясали и т.д. А я сказал им, что не для этого люди туда едут. Там людям не до политики. Они едут петь песни, общаться с друзьями. Всему же свое место, правда? У костра о политике говорить странно как-то. Мы говорим о любви, о погоде, о речке...

— А из тех трехсот тысяч, бывавших на фестивале, не родился, я не хочу говорить — "олигарх", но человек богатый, который мог бы Вам помочь? Например, не миллион, а четыре миллиона собрать? Не было людей богатых и болеющих душой за это?

— Я думал об этом, но вынес и такое наблюдение. Богатые не болеют душой о Грушинском фестивале. Социальный его срез — это интеллигенция, которая никогда не была богатой. Это студенчество, учителя, врачи, школьники, пенсионеры. Богатые люди... Тоже приходят, но активности я там не наблюдаю. По крайней мере, такого человека пока на фестивале не появилось. Хотя у очень многих людей величайшие заслуги перед фестивалем. Фестиваль живет вопреки нашей сегодняшней действительности. Время-то другое, а он живет на бескорыстии, на нерасчетливости, на доброте. Очень много людей приходит и спрашивает — чем мы можем вам помочь? Хотите, я буду копать чего-нибудь. Хотите, у меня есть сто рублей, возьмите. В том году, когда мы переехали на новое место, было страшно. Как все начинать? И пришел человек один на вокзал, и принес сто тысяч и сказал — возьмите, пожалуйста, я хочу помочь. Это было. Что касается политики. Несколько лет к нам на фестиваль приезжал, будучи в должности Полномочного представителя Президента в Приволжском федеральном округе, Сергей Кириенко. Он очень большое внимание фестивалю уделял, помогал, по крайней мере, моральную поддержку оказывал, решал всякие проблемы. Конечно, журналисты всегда с ним беседовали, он был в центре внимания прессы, и я помню, а разговор о политике зашел, как он сказал — ребята, запомните, как только Грушинский фестиваль примет позицию какой-то одной партии, на этом он закончит свое существование. Грушинский фестиваль должен быть аполитичным. Новый Год, ведь, праздник аполитичный? Так сложилось, что я веду Грушинский фестиваль и при открытии всегда говорю? дорогие мои, с Новым Годом.

— Это сейчас Новый Год — аполитичный праздник. Во времена Петра, я так думаю, он носил оттенок политики какой-то. Мы будем ждать 200 лет когда с Грушинским фестивалем все утихомирится?

— Я надеюсь, что все это раньше утихомирится...

— Вы же еще и путешественник. Расскажите об этих моментах своей жизни?

— Помните, был такой великий путешественник Пржевальский. Ему принадлежит фраза — "а еще жизнь прекрасна, потому что можно путешествовать". Все мои друзья, вся "команда молодости нашей", выросли в походе. Когда я поступил в Самарский политехнический институт и пришел впервые на собрание турсекции, я увидел совершенно другие ценности, совершенно другое общение людей. Другой мир я открыл для себя и до сих пор счастлив тем, что живу в этом мире. Когда все критиковали "застой" и говорили, что все плохо, то мы говорили, что у нас не было никогда никакого "застоя". Мы жили всегда полной, радостной, счастливой жизнью. Было весело, интересно, и походы были совершенно невероятные. Только за последнее время нам дважды удалось сходить на Гималаи — это потрясающее дело. Там ведь, знаете, чем интересно? Эта тропа к Эвересту мне очень напомнила очередь к мавзолею Ленина, в свое время. Так много людей идет сплошной толпой. Но эта толпа очень доброжелательная, это толпа, где идут народы всего мира и все они открыты для общения и это интересно. А вы знаете, как переводится слово "намасте" с непальского? "Я приветствую в тебе Бога". Т.е. в каждом человеке. У нас, когда вы идете по московской улице, вам в голову не придет незнакомому встречному человеку сказать — "Я приветствую в тебе Бога". А там это совершенно искренне и естественно.

— Рассказывайте, рассказывайте!

— Много лет назад вся "команда молодости нашей" устроилась матросами в экспедицию "Спецморпроводок" и мы работали на судах идущих по Северному морскому пути. Это, конечно, было совершенно незабываемо. Каждую весну мы на байдарках куда-то ходим. Это счастье — ходить в походы. Я всем бы советовал, что если есть хоть малейшая возможность этим заняться, то, ребята, ходите в походы. Чтобы закончить эту тему, расскажу следующее. Однажды гостем нашего клуба был Булат Шалвович Окуджава. Этот разговор врезался в мою память, душу, навсегда. Он сказал такую фразу замечательную. "Что такое быть писателем? Это уметь интересно рассказать о себе". Много интересного накопилось у меня, я взял, и написал книжку. На днях она выйдет. Я просто последовал его совету.

— К нашей беседе подключается Вадим Валерьевич Усков. Я "пытал" Бориса Рафаиловича по поводу юридической, экономической составляющей этого конфликта. Поведайте Вы о том, что произошло, и что происходит. Раскол носит какой характер? Творческий не носит характер?

— Б. К. Нет, конечно.

— Т.е. юридический. Была выкуплена земля и была ли попытка договориться с новыми собственниками земли? Чем она закончилась? Судя по всему ничем, раз параллельно два фестиваля проходит. Оба позиционируют себя как Грушинский.

— В. У. У меня есть только мое "неправильное" мнение, а истины не знает никто. Поэтому выскажу только свое ощущение и свое видение этой истории, этого конфликта как юрист. По моему разумению, происходит самая обычная коммерциализация успешного массового продукта. Ведь дело не в том, чтобы собирать деньги с приходящих на фестиваль. Дело в том, что мы понимаем, что в одно и то же время, в одном и том же месте, ежегодно, независимо от погоды и настроения кого-либо в стране или от власти, президента, происходит то единение огромного количества людей, и эти люди десятками тысяч приходят, как говорится, на это "намоленное" место. В этой связи более благодатной почвы для спонсоров, для, в принципе, коммерциализации, сыскать трудно. Потому что делать ничего не надо. Уже все сделано. Поэтому, мое мнение, мое ощущение такое, что корни конфликта, и экономика конфликта именно в деньгах, которые можно предложить или продать тем самым спонсорам. И, собственно говоря, к этому подталкивает та история отношений, которая возникала у Михаила Грушина с Борисом Рафаиловичем, который тогда и предлагал. Давайте я, будучи москвичом, в Москве буду собирать спонсорские деньги и на благо фестиваля их буду обращать. Но, видимо, на этой благой почве, когда человек не занимающийся авторской песней, как бард, как автор, как человек, который ее сам двигает... По моему разумению, Михаил Грушин представляет собой, действительно, образчик хорошего менеджмента, но...

— Михаил Грушин — это племянник Валерия Грушина?

— В. У. Он не совсем племянник, это тоже очень важно. На самом деле, этим многие сейчас пользуются. Во всяком случае, Михаил Грушин себя позиционирует везде чуть ли не как единственным наследником и родственником Валерия Грушина. А это не так. Здесь можно уйти в историю происхождения самого Михаила Юрьевича Грушина, но он не является наследником Валерия Грушина, именем которого назван фестиваль. Он не полнородный, не полнокровный родственник Валерия Грушина. Поэтому, если в этом вопрос, то я могу подробно рассказать историю. Но, на самом деле сейчас очень важно, что он сейчас делает, а не кем он приходится Валерию Грушину. Ведь Валерий Грушин умер через три года после рождения Михаила Юрьевича. И, по большому счету, это не та история, когда они были дружны, знакомы, встречались. Или какие-то другие между ними были отношения, на которые сейчас можно было бы опереться. Но это — лирика. А если к юридической сути подходить, то она сводится к трем отдельным юридическим пластам. Первый пласт — это право на имя. Михаил Грушин утверждает, что он единственный поборник и защитник имени Валерия Грушина. И мы, дескать, фестивалем нарушаем это право на имя.

— А документально это подтверждается?

— Ничем.

— Он не правообладатель?

— Нет. Дело в том, что нельзя быть правообладателем имени. Очень коротко, что называется, на пальцах, объясню. Меня зовут Вадим Валерьевич Усков. На самом деле своих полных тезок я знаю еще, как минимум, двоих. И они возникли не потому, что они хотели под меня подстроиться, подделаться или еще что-то. Просто их так родители назвали, так сложились имена, отчества, фамилии. Поэтому собственное имя человека не является чем-то эксклюзивным, чем-то уникальным, что подлежит защите как объект исключительных прав. Как песня. Человек написал песню. Она принадлежит ему, в защиту. Это его произведение, оригинальное и неповторимое. А имя человека, даже включая полное имя, отчество и фамилию, не является уникальным. И поэтому говорить о том, что один из нас правильный Вадим Валерьевич Усков, а второй неправильный, глупо и абсурдно. И гражданский кодекс, и все законодательство построено на том, что право на имя — это не объект исключительных прав. Это не объект, который можно защищать так, как это пытается делать Михаил Грушин. А он предъявляет претензию, что мы используем имя Грушина. Его дяди, хотя он ему не дядя. Ему он сводный дядя, потому что у них разные матери. У Валерия Грушина, и у отца Михаила Грушина разные матери. Это отдельная история и я не хочу в это вдаваться.

Речь о том, что в этой истории — это первый пласт, который он использует. Юридически абсолютно необоснованный. Но он любит говорить, и он это пишет в прокуратуру, он пишет жалобы и на возбуждение уголовного дела против Кейльмана, пишет о том, что тот, организуя фестиваль имени Грушина, нарушает его, Михаила Грушина, право на имя. Что это за право на имя, на чем оно основано, на каком законе, так и не понятно.

Второй пласт — авторский, авторское право. Этот второй, псевдогрушинский, лжегрушинский, можно как угодно назвать, но это второй фестиваль, проходит на этом же месте, в это же время, сам по себе называющийся Грушинским, потому что Михаил Грушин считает, что раз он Грушин, то каждый фестиваль, к которому он прикасается, может быть Грушинским по определению. Но ведь на самом деле людей с фамилией Грушин в стране огромное количество.

— Это он проводит второй фестиваль?

— Да. И в этой истории он говорит, что Грушинский, потому что я Грушин, фестиваль на этом месте, потому что мы купили землю. Причем, договор аренды земли до сих пор не зарегистрирован. А, как мы знаем, договор без регистрации ничтожен в приципе, т.е. его еще нет. Дело в том, что любой договор аренды, краткосрочный или долгосрочный, до тех пор, пока не будет зарегистрирован в соответствующих государственных структурах, не вступает в силу. Как договор аренды земли, недвижимости или чего-то еще. Так и здесь. Договор не зарегистрирован. Дело в том, что правовая природа этих земель, действительно, очень спорна и проблемна. И очень долгие годы мы не могли полноценно пользоваться арендой этой земли, потому что колхоз-совхоз, которые владели определенными кадастровыми участками этой земли, до сих пор не знают чья это земля. Паев у этих селян просто-напросто не найти. И долгие годы никто не может найти владельцев определенных кусков этой земли.

[b]— Как долго Вы ведете юридический спор?

— Мы познакомились перед прошлым фестивалем. Олег Митяев, мой клиент и мой друг, познакомил нас с Борисом Рафаиловичем просто потому, что Олег Митяев является художественным руководителем, руководителем худсовета, если не ошибаюсь, этого фестиваля. И он попросил меня, как своего юриста, помочь Борису Рафаиловичу в наведении порядка. Так вот. Есть авторское право на организацию фестиваля, есть сценарий фестиваля, есть определенные площадки, есть механика отсева людей которые приходят петь песни. Есть "зазеркалье", как отдельное явление, есть "гитара". И сам факт того, что главная сцена представляется в форме гитары с парусом, а не с чем-то другим, и не в форме бублика или барабана, само это явление закреплено авторским правом людей, которые это придумали. Эмблема, в конце-концов, этого фестиваля, которая была придумана в 1976, была закреплена. Она защищена. И все права на эти элементы принадлежат Самарскому клубу авторской песни им. Валерия Грушина. И в этой истории, мы полагаем, допускают нарушения организаторы псевдогрушинского фестиваля. А именно, используя элементы сценария, логотипов, всего того, что составляет Грушинку и отличает ее от других фестивалей, например от Ильменки. Это все было безбожно скопировано. И в этом смысле наш второй пласт исков — о нарушении Фондом авторской песни им. Валерия Грушина. Кстати Фонд с 2001 года не сдает отчеты и непонятно, кто им руководит, потому что собрания, которые должны через каждые три года проходить и подтверждать полномочия руководителя, так и не созывались. В этой ситуации Фонд, и господин Грушин, считают совершенно спокойным и нормальным взять логотип фестиваля, который до него придумали, до него "раскрутили", сделали известным, узнаваемым, и развешивать везде и всюду. На всех действиях, которые он производит. Не важно, касаются они Грушинского фестиваля, или не касаются. И в этом смысле наша претензия и наш иск подан, рассматривается в московском арбитражном суде и 19 февраля, надеемся, будет решение того, что мы предъявили иск к Грушину как к нарушителю наших авторских прав. И третий пласт наших с ним юридических споров относится к товарным знакам. Дело в том, что господин Грушин, втайне от нас, зарегистрировал три товарных знака. Один словесный — фестиваль авторской песни имени Валерия Грушина. Второй изобразительный — с портретом Грушина. К которому, опять-таки, Михаил не имеет никакого отношения. И третий — эмблема фестиваля. Это гитара с парусом, со словами "Фестиваль авторской песни имени Валерия Грушина". Вот эти три товарных знака он зарегистрировал. Мы обратились в Палату по патентным спорам при Роспатенте с требованием признать эти регистрации незаконными. Две регистрации были признаны в первой же инстанции незаконными и абсолютно, полностью уничтожены. Решения эти вступили в законную силу, они сейчас не обжалованы Грушиным. То есть, в этой ситуации вот тот словесный элемент, о котором он нам всё время рассказывает, что мы его нарушаем, он просто-напросто признан незаконным. И третий знак был аннулирован частично, большей частью. Оставлены только для двух классов, которые он показал в суде, о том, что он выпускал компакт-диски, видео-кассеты с записями других концертов, не относящихся к Грушинскому вообще, но на которых в углу, среди "могильной" плиты спонсоров был и логотип вот этого вот Фонда, который себе присвоил логотип фестиваля.

— Это не первый ли фестиваль в Коломенском?

— Совершенно верно. Именно об этом речь и идёт. Там, кроме этого фестиваля, есть ещё несколько мероприятий, где он получал правительственные деньги, деньги правительства Москвы, и на эти средства проводил эти мероприятия. Причем, что удивительно, все организации, куда господин Грушин отправлял из Фонда правительственные деньги Москвы, они все находились в одном и том же банке. Жили очень непродолжительное время и годовых отчётов налоговых они не сдавали. Об этом информация из налоговой инспекции у нас есть. В нашем представлении это просто обналичивающие конторы. Которые, как нам представляется, были использованы просто для того, чтобы деньги получить, отмыть.

— Это было сплошь и рядом в то время.

— Дело в том, что это продолжается и в 2006-м, 2007-м. Это не сплошь и рядом, это было тогда. Но документы, которые нам сам же Грушин предоставил о его деятельности за долгие годы, и там всё одно и тоже. По нашему мнению здесь тоже отдельный вопрос к органам. Но это сейчас не история наших отношений. Мы считаем, что в этой истории Грушин использовал логотип фестиваля авторской песни Грушина незаконно. Он его просто присвоил себе, он не имел на это права. И этой ситуации это третий пласт наших исков к Грушину, который мы играем. И сегодня было одно из заседаний предварительных, на март назначено следующее заседание. Мы надеемся убедить судей в том, что даже частичное сохранение капельки третьего знака не является законным. Вот, такова история наших исков к Грушину. Потому что мы считаем, что Грушин просто-напросто заимствовал фестиваль, он совершил недобросовестную конкуренцию, потому что он назвал фестиваль свой 34-м. Почему не первым? Почему не каким-то другим? Ведь известны истории, когда люди приходящие на фестиваль, и недовольные им, говорили, знаете, мне не нравится творческая часть Грушинского фестиваля, я знаю как сделать лучше. Так сказал, например, в свое время Лансберг. И открылся второй канал Грушинского фестиваля. Оно было уже в другом месте, в другое время, и барды говорили, что мы сделаем лучше, чем на Грушинском. Но эти люди называли себя там – "второй канал". Они не говорили, что мы Грушинский номер два. В этой ситуации мы полагаем, что если хочешь сделать лучше, сделай. Но, не называй себя Грушинским, не делай в это же время, в этом же месте, и не говори, что ты делаешь 34-й фестиваль. По сути своей Грушин и его товарищи делали первый фестиваль. Свой, не Грушинский. Хотя они скопировали всё с Грушинского фестиваля. И методику отбора, и сцены, и форматы, и многие, многие вещи. Но, тем не менее, это — не 34-й Грушинский фестиваль. Это очень важно. Поэтому мы считаем, что господин Грушин сейчас является, "рейдером" от искусства, от культуры, потому что в этой ситуации пытается, как в стариной сказке была избушка ледяная, в потом лубяная, просто пытается перехватить или забрать, отобрать, то, чем эти люди десятки лет искренне, как бессеребренники, занимаются.

Моя задача, как юриста... Я говорю честно, для меня этот проект безденежный. Для меня — это проект внутреннего понимания и честного отношения к людям. Я считаю, что мой долг помочь этим людям, отстоять их права на фестиваль, который они делают уже 40 лет, и дать отпор молодым коммерсантам от этого бизнеса, которые пытаются на этом заработать.

— Я думаю, что вся история только из-за того, что творческие люди, как и во многих областях, вовремя не сориентировались, не решили вопрос в свою пользу. 16 лет при капитализме уже живем, и видя, что вокруг творится, и не сделать простых ходов, вот оно и...

— Вы знаете, я думаю, что если бы эти люди умели делать данные ходы, 16 лет назад или 20 лет назад, наверное, они бы не пели таких песен. Наверное, они бы не собирали эти аудитории. Я, как молодой юрист, смотря на этих людей, внутренне их считаю какими-то такими вымирающими динозаврами. Динозаврами–бессеребренниками, не умеющими постоять за себя, не умеющими защитить своё. Эти люди настолько открыты, настолько беззащитны, что их, что называется, всякий обидеть может. Вот поэтому я считаю своим долгом сейчас защитить их.

— В этом смысле послать бы проклятие ещё раз советской власти, в историю, потому что это неправильная постановка вопроса...

— Наверное, все мы из того времени, дело не в советской власти, а в людях.

— Что я могу сказать Вам на прощание. Я могу Вам пожелать только удачи. То же самое я пожелаю и тем, я сразу оговорюсь, кто и в следующий вторник придет к нам. Когда у нас вторая сторона будет представлена. Будет он-лайн конференция с вашими оппонентами. Но, конечно, не с молодыми бизнесменами, и не с теми, кто обладает землёй. Я думаю, что это тоже будет творческая составляющая, пока этот вопрос решается сегодня. Надеюсь, что он решится. Я Вам желаю удачи. Так же, как желаю удачи и им.

— Время нас рассудит.

— Всё, что Вы сейчас рассказали, по идее, и по-хорошему, мало касается тех, кто слушает и любит эти песни. Я себя не причисляю, сразу говорю, к сторонникам этого музыкального жанра, и жанра поэтического. Я думаю, что поклонникам меньше всего интересны дрязги внутри сообщества, им хотелось бы, чтобы и вы, и все остальные, кого они любят и почитают, собрались в любом другом месте. Не в земле дело, хотя в этом месте было бы лучше. Потому что там история. Собрались бы все и забыли бы об этих дрязгах, это было бы идеальным вариантом развития событий для слушателей. Ещё раз вам удачи. Спасибо, что пришли к нам. До свидания.

Беседовал Сергей Асриянц