Беседа Татьяны Алёшиной со слушателем

— Татьяна, прежде чем обратиться с вопросами, я прочла разные интервью с вами. Из них можно узнать о вашей работе в Театре марионеток им. Деммени, о том, как создавался творческий союз "Азия", о дорогих вам людях – попутчиках и учителях. О себе же вы рассказываете обычно крайне сдержанно. Хотелось бы хоть отчасти исправить этот недостаток.

Ваше творчество, натура представляются мне цельными, так что задавать вопросы — только подрисовывать что-то к готовому портрету. Сильно ли отличается ваше мироощущение от восприятия песенного персонажа – по краскам, интонации? Дождь или солнце? Черное или белое? Комедия или трагедия?

Т.А.: Во-первых, цельной натурой себя не ощущаю, скорее неустойчивой, нестабильной, противоречивой. Но со стремлением к равновесию и гармонии. Во-вторых, все мои ответы соответствуют данному конкретному моменту. В другой раз я могла бы ответить иначе, в связи с вышесказанным. В любом случае, больше склоняюсь к многозначности, чем к прямолинейности смысла.

И дождь, и солнце, и луна. И черное, и белое, и цветное, и серое... И комедия, и трагедия, и фарс, и мелодрама. Всё может быть со знаком как плюса, так и минуса.

— В романе Г. Х. Андерсена "Всего лишь скрипач" герою повезло меньше, чем его создателю: одаренный юноша умер бедным сельским скрипачом. Вот если бы не "АЗиЯ", какой вы представляете в таком случае свою творческую деятельность?

Т.А.: До творческого союза "АЗиЯ" у нас в Петербурге (тогда еще Ленинграде) был свой театр "Кукла", и если бы он не перестал существовать (по экономическим причинам), возможно, театр не "отпустил" бы меня в песенный жанр. Гибель театра – драма, в том числе и для моего театрального "я", но и освобождение для новых возможностей. И черное, и белое одновременно. Хотя лишь сейчас, по прошествии многих лет, я могу говорить о том спокойно и отстраненно.

А для творческого союза "АЗиЯ", кроме творческой и человеческой поддержки друг друга, оказалась очень важной поддержка деловая и материальная конкретных людей, которые не дают нам "умереть бедным сельским скрипачом".

Возможно, я больше бы сочиняла музыки современного академического направления, которую я практически забросила. Возможно, больше бы сотрудничала с театром п/р Елены Камбуровой.

Возможно, уехала бы куда-нибудь подальше и вовсе не занималась ни театром, ни музыкой... Но, скорее всего, я даже не предполагаю, по какому пути могла бы пойти.

— А преподавать? По душе ли вам роль преподавателя?

Т. А.: Честно говоря, нет, не по душе. Может быть, до этого надо дорасти...

— Космос и Человек — я бы так обозначила две сквозные темы ваших песен, и они существуют по отношению друг к другу. Большое видится на расстоянии и... так легче любить человека во всем его несовершенстве? Может быть, космос вам интересен именно как способ принять человека, а сам по себе, в сущности, неважен?

Т.А.: Космос важен и сам по себе, он оказывает воздействие – притягивает, гипнотизирует, подавляет, ужасает, восхищает. Наблюдать в телескоп за фейерверком взрывов сверхновых звезд – одно, представить, что наша земная жизнь в любой момент может превратиться в эту неописуемой красоты огненную феерию – другое. Космос непонятен, необъятен... А вдруг (!) не вечен и не бесконечен? Как вообще может существовать стабильная жизнь в такой нестабильно-взрывоопасной системе как космос?

Человек... Я не знаю ничего о человеке – смертен он или бессмертен, откуда пришел и куда уйдет. Я не выросла на каком-либо традиционном знании, вере, укладе. У меня нет ответов на вопросы. Допускаю, что быть может все, что угодно, и что человек далек от понимания истинного положения вещей.

Но я вижу человека как хрупкое маленькое существо, каким-то чудом появившееся и выжившее, и несущееся с космической скоростью на маленьком кружащемся шарике, жизнь которого может оборваться в любой момент. И существо это может вызывать как чувства сострадания и любви, так и глубокого разочарования, а отдельные нечеловеческие проявления вообще не укладываются в голове.

Почему, зачем – непонятно... Но, надеюсь, что есть какой-то смысл, и всё имеет значение.

— Ваш лирический герой, при всей его сложности, в первую очередь человечен. У него есть свои слабости и потому он к себе относится с мягкой иронией. А что вам особенно дорого в своих ранних песнях?

Т.А.: То, что сейчас я так уже не напишу...

— А что, мастерство как-то "приглушает" искренность исполнителя?

Т.А.: Дело, наверное, не в мастерстве, которого никогда не достичь, а в накопившемся опыте и информации. То, что раньше было открытием для самой себя, теперь им уже не является. Всё реже что-то нравится, всё труднее чему-то удивиться.

А можно ли выстраивать бинарные оппозиции типа "мастерство — безыскусность", "искренность — неискренность", из которых следовало бы "мастерство = неискренность", а "безыскусность = искренность" — не уверена. Не так прямолинейно.

— Где вам уютнее, это – лес, берег моря или улица дождливого города с "окном кофейни"?

Т.А.: Лес или похожий на лес садовый участок с навесом от дождя, где можно сидеть у костра и смотреть на огонь. Берег моря в Крыму, уединенный, что почти нереально, где можно смотреть на воду и горизонт. Или залезть на гору Ай-Петри, удалившись от туристской зоны, и лежать, глядя на облака или море внизу, вдыхая запах горных трав.

А что касается кафе, мне уютнее пить кофе, вернее, чай, дома. Но одно кафе мне запомнилось. Марсель, старый порт, кафе с видом на Средиземное море, садящееся в море солнце и разразившаяся гроза, гром и молнии над морем.

— Если б не Петербург, какой город выбрали бы для местожительства?

Т.А.: Если бы можно было выбирать... — мне понравились Марсель, Севастополь. Много связано с Екатеринбургом, но возвращаться туда, откуда уехала, не люблю...

— Ваш родной город – Курган? Скучаете по нему?

Т.А.: Курган – не мой родной город, но там живут мои родные, по которым я скучаю. А родилась я на Украине, в городе Нежин. Потом жила в Челябинске-40 и Ефремове. В Курган приехала, когда мне было уже 9 лет, и я долго привыкала к нему, особенно к его названию. Конечно, постепенно привыкла, прижилась, но еще долго где-то там далеко оставался город моего детства – Ефремов. Сейчас, живя уже более 20 лет в Петербурге, именно его ощущаю родным городом.

— Насколько вы фаталист?

Т.А.: А каковы критерии фатализма? Всё, что ни делается, к лучшему? Или идти другим путем, если кошка дорогу перебежала? Или чему быть, того не миновать? Почему-то меня удивляло одно из значений Чистой Руны: "Ничто не предопределено: нет ничего такого, чего нельзя было бы избежать". Вроде как оракул, гадание – дела "фатальные", а тут наоборот.

— Не слишком ли много вокруг раздражающих звуков – звон мобильных, грохот машин, а эти ревущие динамики, извергающие из своего чрева попсу и так называемый "шансон"...

Т.А.: Слишком много. Я иногда говорю – будь у меня достаточно денег, я сделала бы заповедник тишины, такой заповедник, где был бы запрет на все агрессивные, технические звуки, в том числе и на музыку из динамиков. Хочется у моря слушать шум волн и ветра, а не "шансон" и рев гидроциклов. А про большие города с их трассами вообще молчу. Уровень шума, мне кажется, уже опасен для здоровья.

— Если бы вам пришлось провести полгода на необитаемом острове в обществе одного лишь Пятницы, какой музыкальный инструмент вы хотели бы там обнаружить?

Т.А.: С инструментом – сложный вопрос. Придется все-таки выбрать рояль или пианино. Хотя в дикие природные условия он вписывается меньше всего. Но на нем можно играть разнообразную музыку – от полифонии до джаза, и он может быть и солирующим, и аккомпанирующим инструментом. А если пришлось бы самим делать инструменты из подручного материала, то возникли бы всякие дудочки, морские раковины и что-то струнное (если найти из чего струны делать) типа арфы, гуслей, может даже что-то похожее на скрипку и гитару... с корпусом из какой-нибудь дикой тыквы или ореха. Звуки этих инструментов были бы более органичны на необитаемом острове.

— Надо понимать, любой исполнитель, у которого сложилась своя публика, тем или иным образом общается со слушателями, даже если предел его мечтаний — просто где-то в тиши творить. И, наверное, это большая ответственность — как-то приходится "соответствовать" лучшим чертам своего лирического героя? Не хочется ли просто быть собой? Или всё совсем не так?

Т.А.: Ответственность, оправдать доверие – да. А вот "быть собой" или "соответствовать чертам лирического героя" — иначе на это смотрю. У певцов, работающих в шоу-бизнесе, есть "маска", имидж, сценический образ, над которыми работают режиссеры, продюсеры, стилисты, композиторы и пр. В жизни это другие люди, на сцене не они, а их сценические образы. В нашем жанре такой практики нет или почти нет, человек выходит на сцену без маски и без псевдонима. Но, конечно, все равно есть отличие в способах существования на сцене и в жизни.

— Интересно наблюдать, как многие дискуссии в Интернете на темы любви, идеалов и разочарований в людях, на темы трагических сшибок с людьми плавно переходят в обсуждение личности Марины Цветаевой, всевозможных противоречий между ее стихами и личностью. Вам что-то дает чтение литературы о самой Цветаевой, прибавляет что-либо в понимании ее стихов? Вы не участник подобных дискуссий – почему?

Т.А.: Сначала я читаю стихи отстраненно от их автора, как самостоятельные, самодостаточные, универсальные, выпущенные на свободу (от их автора) существа. Когда же стихотворение "зацепило", буду интересоваться историей создания, если чувствую, что не до конца что-то для себя понимаю. А вот если песню писать на "зацепивший" стих, то тоже – когда как. Иногда лучше ничего не читать про автора, иногда – наоборот.

Не люблю, когда "кости перемывают"... Но вот хороший анализ творчества иногда помогает. Например, "Поэму воздуха" никогда бы не поняла без разбора Гаспарова. И я, конечно, не литературовед, чтобы заниматься анализом творчества поэтов. Мне просто хочется на некоторые стихи написать музыку.

— В последнее время мы услышали сразу несколько новых ваших песен на стихи Семена Кирсанова. Как было с этим поэтом? Сразу ли вы почувствовали резонанс с его стихами? О кирсановской поэтике известно, что это, прежде всего, звукоречь, театральность буквы. А биография этого поэта, считавшегося с требованиями цензуры, вам важна?

Т.А.: Биография, конечно, важна, но не официальная, внешняя, где про цензуру, формализм и трюкачество ("У Кирсанова три качества: трюкачество, трюкачество и еще раз трюкачество")... А внутренняя, которая как раз отражается в стихах, а не во внешних, часто вынужденных проявлениях. "Космические — астрономические" стихи Кирсанова, его лирика, по-детски восторженный взгляд на красоту мира, стихи, вызванные сильнейшей душевной и физической болью, — говорят намного больше о человеке, чем биография. И я имею в виду именно написанную кем-то биографию, а не его реальную жизнь, о которой, подозреваю, мало кому известно.

А вот верлибр Кирсанова "Сон во сне" сразу сразил своей минималистской точностью, пронзительностью, болью, иронией и интеллектуальной составляющей — игрой смыслами, которая разворачивала содержание разными гранями. Но у меня даже в мыслях не было писать на эти стихи песню, т.к. мне казалось, что это стихотворение лучше понимается и чувствуется в своем графическом виде, а в звуковом варианте перейдет на один эмоциональный план, утратив многозначность. Но песня через несколько лет все-таки появилась...

— О вашем альбоме "Песни-фантазии", мне кажется, хорошо сказал в свое время... Михаил Пришвин: "Бывает, жизнь до того доводит в своей тяготе, что все на свете станет серьезным, пусть в это время встретится сказка, и она, обыкновенная сказка, которой пользуются все для отдыха, выглянет так же серьезно, как вся жизнь в ее целом. И тот, кто в это время сказку серьезно к сердцу принял и стал ею заниматься, — тот вот и есть подлинный поэт".

Вы любите сказки? Для Вас сказка и быт, сказка и проза жизни противостоят друг другу?

Т.А.: На самом деле я не знаток сказки как жанра. Но можно сказать, что я по роду своей деятельности не на все сто процентов существую в реальном мире. А периодически перемещаюсь в вымышленный, или параллельно нахожусь в нескольких мирах.

— Если почитать что-то из прозы – какие авторы, жанры?

Т.А.: "Сирены Титана" и "Колыбель для кошки" Курта Воннегута, фантастика, научно-популярная литература, что посоветуют друзья, что подарят, что сама-не-знаю-что; сказки, Михаил Гаспаров, Ольга Седакова, Бердяев, Ремизов, Лесков, Борхес, Дина Рубина, Татьяна Москвина... В метро – что входит в сумку и не очень тяжелое. В поезде это могут оказаться Перес-Реверте и Дэн Браун, несмотря на объем и тяжесть. Тогда двое суток могут не так тягостно тянуться.

— У вас когда-то вышла книга "Человек на подоконнике", между прочим – это ведь очень интересно, как слышит мир музыкант в своей прозе. Не планируете ли вы, последовав примеру некоторых других исполнителей, записать какие-то зарисовки и стихи в вашем чтении на дальнейших дисках?

Т.А.: Эта мысль мне не приходила в голову. Тем более, я не умею читать стихи и, видимо, прозу тоже.

— Татьяна, мы с вами говорим незадолго до Дня студентов, Татьяниного дня, расскажите, какие предметы вы любили в школе? Кроме музыки, естественно. Хотя у меня складывается впечатление, что вашим любимым предметом была строгая математика!

Т.А.: Любила учителей — любила их уроки, и наоборот. Мне почему-то не повезло с учителями литературы. С математикой было сначала хорошо, но потом всё хуже и хуже. Однажды меня включили в группу из 3-4-х человек, которым давали особые домашние задания. Но это не потому, что я проявила особые способности к математике, а потому что решала всё не так, как надо, хотя ответ часто был верным. Больше всего же я любила французский язык и географию.

А вот уроки музыки часто оставляли ужасное впечатление. Здесь тоже многое зависело от учителей. Музицирование по собственной инициативе – это одно, это интересно. А выполнение всяких заданий, упражнений... гаммы, теория, гармония – иногда это очень тяжко. Больше, пожалуй, нравились сольфеджио и хор.

— Думаю, вас многие поймут! А можете ли вы поделиться первым воспоминанием, связанным с музыкой, первое ощущение себя композитором?

Т.А.: В еще дошкольном возрасте я что-то брякала на пианино. В комнату заглянула мама с просьбой играть тише, она прилегла спать. После этой просьбы я решила играть колыбельную, чтобы маме хорошо спалось. Через какое-то время она с изумленным видом снова зашла в комнату и спросила – что такое я играю? Тогда я поняла, что колыбельная не удалась, своей роли не выполнила. Но можно сказать, что и удалась, так как мама, услышав музыку, окончательно проснулась от потрясения. Здесь можно было бы поставить смайлик.

— А я его тут и поставлю!

И вопрос "под занавес" — каким вам представляется идеальный слушатель? Что вам дает контакт со зрителем?

Т.А.: Благодаря контакту со зрителем могут "оживать" песни, которые "лежат в столе". А идеальный слушатель, наверное, тот, благодаря которому чувствуешь, что "это кому-нибудь нужно", благодаря которому появляется стимул что-нибудь сделать еще.

Беседовала Ольга Царева

январь, 2009