...Когда мы познакомились с Мишкой Волковым? Может быть, в то время, как Виктор Берковский впервые приезжал с концертами к Израиль? С ним, как всегда, выступал Дима Богданов, которому пришлось уехать раньше, и Волков был возведен в партнеры Берковского. Виктор Семенович, с его неизменным стремлением к совершенству, настаивал на нескончаемых репетициях, которые почему-то проходили у меня дома, причем вовлечься в творческий процесс пришлось всем моим домочадцам... Нет, с Волковым мы, пожалуй, были знакомы и раньше.

— Миш, ты даешь мне интервью. Что это? Существует нечто важное, что ты хочешь сообщить человечеству?

— Мне кажется, что мое осознанное желание дать тебе интервью возникло в ответ на твое неосознанное желание его у меня взять... Мне, между прочим, очень интересно, каким я выйду из-под пера профессионального "обнажателя'". Если же я и впрямь желаю что-то сообщить человечеству, то, как правило, песни пишу...

— Теперь я поняла, для чего ты их сочиняешь...

— Ну, не то чтобы я считал, что без моих творений человечество просто помирает. Сочиняя, формулирую нечто, скорее для себя... Что же касается интервью... Не знаю, может быть, здесь и тщеславие мое замешано...

— Ты тщеславен?

— Думаю, что не без того, но надеюсь, что мое тщеславие здоровое: оно реализуется не в ущерб другим и, уж конечно, не в ущерб мне самому. Я не стремлюсь занять место, которого недостоин, только ради того, чтобы на месте этом покрасоваться.

— Довольно туманно... Постарался, пожалуйста, обойтись без общих фраз, Что такое твое тщеславие?

— Я люблю, чтобы на мои концерты приходило много людей. Это тщеславие? Конечно. С другой стороны, я предпочту, чтобы мои песни слушало меньше людей, но готовых к восприятию этих песен, чем большая толпа ''чужих"' зрителей. Тут уже мы приходим к выводу, что тщеславие мое здоровое. Иначе меня волновало бы не качество аудитории, а количество, которое в качество не переходит,

— Ты мне еще вверни чего-нибудь о единстве в борьбе противоположностей... Итак, твое тщеславие (количество) переходит в твои же выступления (качество). С публикациями та же история?

— Если я что-то написал, и это напечатали, — мне приятно. Хочется, чтобы как можно больше людей сказали бы: "Здорово!" Это еще одна сторона моего тщеславия, куда же от него денешься...

— Самоутверждаешься? Комплекс неполноценности замучил?

— Да нет, особого комплекса неполноценности я у себя не замечал... Наоборот, мое тщеславие, мне кажется, идет от сознания некоторой полноценности. Вернее, достаточной ценности.

— Но если ты уверен в собственной "достаточноценности", зачем же тебе нужно, чтобы другие слушали, читали, хвалили?

— Есть ряд людей, чьим мнением я дорожу. Почему бы не прислушаться? Для самоутверждения есть разные способы. Этот, согласись, не из худших.

— Но ведь ты только что докладывал о собственной "достаточной полноценности", утверждая, что самоутверждаться тебе ни к чему...

— Даже женщине, прости за аналогию, точно знающей, что она красива, необходимо постоянное подтверждение этому. Начнем с того, что это просто приятно. Да и обидно, когда только ты один о себе думаешь что-то хорошее, а больше никто... Хотелось бы, чтобы сей неоспоримый факт — "ты хороший" — осознало как можно больше людей.

Может быть, мы познакомились с Волковым и тот день, когда он купил свою первую в Израиле машину? Оказалось, что нам по пути. И я, сдуру приняв приглашение, уселась рядом с водителем... Именно тогда я поняла, что означает пассаж, ранее казавшийся надуманным: "Вся ее жизнь в одно мгновение пронеслась перед глазами". Остроту ощущении усугублял невероятный по силе зимний ливень, лупивший по крыше новенького волковского автомобиля с богатырской силушкой... Не знаю, как мы доплыли, в прямом смысле слова, до Раананы, помню только, что вела себя мужественно и почти не роптала... Нет, с Волковым мы, пожалуй, были знакомы и раньше...

— Миша, ты хотел бы, чтобы твои песни пели хором?

— Некоторые из них и так поют: в частности, так называемые "дурки"" смешные песни, которые подходят для орания хором.

— Есть ли у тебя "народные" песни? Народ поет, а автора не помнит никто?

— По-моему, таких вполне достаточно... Примерно через год после того, как я приехал в Израиль, мне позвонил кто-то из приятелей: "Мишка, твою песню в газете напечатали". Была такая "Иерусалимская правда", которую редактировал Марьям Беленький. Достал я газету, а там написано следующее: "Русские народные частушкн-сионушки". Шесть куплетов, из которых четыре

— мои давние "масонские частушки". Одна, например, такая:

Кто надел кальсоны вниз —

Непременно сионист —

По отсутствию кальсон

Выявляется масон.

Я позвонил Беленькому: "Марик, говорит "русский сионистский народ" Михаил Волков. Вам очень повезло: не надо разыскивать меня столетиями, как автора "Слова о полку Игореве", я сам объявился". Беленький стал извиняться, и попросил нести все, что есть. Я принес... Газета вышла еще дважды, после чего просто закрылась по каким-то своим, неизвестным мне причинам. Но я-то уже вошел во вкус. Тогда-то Беленький и посоветовал мне позвонить Галеснику в "Беседер?".'" Так начался мой роман с этим юмористическим изданием. Свой нелегкий путь я начал с циничной шутки: "Время вставления субботних свечей — 18 часов 30 минут"...

— Какая из твоих острот представляется тебе наиболее удачной?

— Трудно вычленить.... Люблю, скажем, такую: "Крокодил, крокодю и буду крокодить".

— Своеобразное жизненное кредо?

— Как только я выясню, что означает "крокодить", может быть, это окажется моим кредо.

— Пока что обходишься без него?

— Зачем же себя замыкать или ограничивать? Если серьезно, могу предъявить штук пять-шесть песен, которые мое кредо выражают вполне четко. А если уж облекать во фразу — лучше уж "крокодить".

— Как ты думаешь, юмор передается по наследству?

— Скорее всего, да. Если ты намекаешь на моего отпрыска, то тут еще, возможно, и воспитание сыграло.

— Сколько парню было лет, когда в "Бесэдере?" опубликовали его гениальную фразу: "Пурим мглою небо кроет..."?

— Годи три с половиною. Сейчас Женька уже взрослый... Совсем недавно мы его в Москву возили. В тамошнем метро, боясь терактов, всякий раз объявляют: "Уважаемые пассажиры! При выходе из вагонов не забывайте свои вещи".

Женька посмотрел, как из вагонов прет потная толпа с выпученными глазами, толкаясь, — и изрек: "Уважаемые пассажиры! При выходе из вагонов не забывайте свои имена". Язва исключительная...

— А жена?

— Обладает прекрасным чувством юмора, Сейчас я, пожалуй, похвастаюсь: мы, наверное, единственная семья, в полном объеме представленная в качестве авторов "Бесздсра?". Одно Алкино произведение Городницкий до сих пор цитирует: "Чехов всю жизнь по капле выдавливал из себя "тода раба".

— Кстати, о Городницком. У тебя ведь еще одна профессия — вечный аккомпаниатор.

— Вообще-то я, в основном, Городницкому аккомпанировал, но однажды довелось и Берковскому. Там пришлось очень сильно попотеть... Самым сложным, пожалуй, в моей деятельности был концерт, когда одно отделение я аккомпанировал Городницкому, а второе — Берковскому. Должны же быть совершенно разные стили: Александру Моисеевичу нужно играть в обычной, мягкой манере, Виктору Семеновичу — обязательно свингом... Надеюсь, что более или менее достойно вышел из этой ситуации... Смешно: я приехал в августе девяностого, а в ноябре уже аккомпанировал Городницкому. Ты помнишь, какая толпа пришла на первый концерт?

Конечно, помню. Может быть, именно тогда мы и познакомились с Волковым. Перед началом концерта я стояла в фойе и кого-то высматривала. Растерянно озираясь по сторонам, ко мне подошел молодой человек: "Вы не подскажете, где можно разыскать Мишу Волкова?" Я предположила, что на сцене. Молодой человек растерялся еще больше: "У меня нет билета, но мне необходимо с ним повидаться..." Сжалившись над парнем (видимо, только-только приехал, денег на билет нет), я попросила кого-то из организаторов вызвать Мишу... Молодой же человек, которого я так старательно "абсорбировала", оказался Мишкиным кузеном, Шаулем Волковым, к тому времени жившим в Израиле уже более двадцати лет... Нет, пожалуй, с Мишей Волковым мы познакомились раньше...

— Как ты попал в авторскую группу КВН?

— Я тогда все еще активно сотрудничал с "Бесэдером?". Уж не знаю, кому принадлежало это решение, но наш первый спонсор КВН Изя Штейнман и наш капитан Ян Левинзон предложили редакции "Беседера?" поучаствовать в написании текстов. Помню, мы собирались могучим составом: Губерман, Лариса Герштейн... По-моему, самое мрачное зрелище на свете, когда сидят человек восемь и напряженно пытаются придумать шутку... Совершеннейший кошмар. Невозможно описать то, что при этом уныло произносится... Ну вот, и в довершение ко всему Яше Левинзону понравились какие-то мои смешные песни. В результате я попал в эту самую авторскую группу. Когда израильская сборная в 1992 году играла в Москве, в конце приветствия звучала моя песня. Совсем, кстати, не смешная, а, как заказывал Ян, "хорошая песня про Израиль":

Ах, это сон, ведь наяву так не бывает,

Потому что эти пальмовые рощи

И библейские названья городов,

Где перепутаны кварталы и эпохи,

Словно три тысячелетья затаились

В зыбкой тени белых стен...

А надо всем бушует солнце,

золотое, как в аду,

А подо всем сверкает море,

золотое, как в раю.

А посреди, конечно, горы золотые —

Словом, в Иерусалиме, в будущем году...

... Как мне сказали, в зале были люди, которые, слушая это, "плакали слезами"...

— Ты считаешь себя поэтом?

— Сейчас уже, пожалуй, да. Долгое время боялся причислять себя к этому, совершенно, как мне казалось, "заоблачному" братству... Но, то ли я с годами приобрел повышенное чувство собственного достоинства, то ли просто обнаглел...

— Драматургом тоже себя считаешь?

— Несомненно: у меня же есть целая одна пьеса про Моцарта и Сальери!

— Хорошая, по-твоему, пьеса?

— Мне нравится... И потом, она даже была поставлена на фестивале авторской песни, проходившем на берегу озера Кинерет.

— Кто же ты все-таки — бард, поэт, драматург, программист...

— А какая разница? Что бы человек ни делал, главное, чтобы получалось профессионально. В хорошем смысле, с точки зрения качества... Я как-то слышал такую фразу: "Люблю Чайковского — в хорошем смысле этого слона".

— Не вижу логики...

— А во всем остальном ты ее видишь? Три года назад мы ездили в Штаты играть в КВН со сборной Америки. Представь: я в совершеннейшем одиночестве стою на Бродвее. Ко мне подходит мужичок: "Вот вы, я вижу, по-русски разговариваете... Не подскажете, где такой-то магазин!?" Я страшно удивился: "А с чего, собственно, видно, что я по-русски говорю"— "Так у вас же на сумке написано Банк "Апоалим"... Все бы хорошо, но надпись на моей сумке — на иврите... Так я не разобрался к этой совершенно феноменальной логике...

Может быть, мы познакомились с Волковым ни ''сходняке" игроков сборной израильской команды КВН?.. Я, придя на встречу с Яном Левинзоном, ждала, пока он освободите и, невольно услышала волковскую шутку, придуманную тут же: "А по нашим еврейским обычаям на свадьбе жених не может поцеловать невесту: рядом с женихом сидит его мама и все время говорит: "Кушай, кушай, кушай..." Тут подошел Ян, и мы куда-то помчались... Нет, пожалуй, с Волковым мы были знакомы и раньше...

— Где ты находишь темы для своих песен?

— Страшное дело: я не знаю, где их надо брать... Возникают какие-то мысли, ассоциации, ключевые фразы, образы, из которых я леплю песни. Иногда бывает по-другому: условно говоря, "песни на заказ". Или парадокс какой придумается, а потом я его развиваю. Например, когда-то сочинил я историю об американце, которому сон приснился. Будто он заходит в местный американский бар, там все на рубли. Бедняга ничего не может купить, в итоге вынужден продать любимые джинсы фирмы "'Ну, погоди!" Заимев наконец вожделенные рубли, парень заходит в бар. Там его "прихватывают'' как валютчика и ведут в тюрьму... Рассказал байку друзьям, они посоветовали песню написать, Потом эту мою песню, несколько переделав, использовали в КВНе... Извинения я получил уже в Иерусалиме: "Ой, хотели тебя позвать, но забыли".

— Помнишь, как появилась твоя первая песня?

— Помню. Сначала я сочинял музыку на чужие стихи.

— А, так ты еще и композитор?

— Обязательно. Считаю, что музыка некоторых моих песен интересна не только и качестве сопровождения.

— "Чайковский в хорошем смысле слова"?

— Не в самом, надеюсь, плохом... Между прочим, сначала я сочинял музыку именно для фортепиано. Брал стихи Цветаевой, Пастернака, в итоге получались, как мне кажется, неплохие вещи. Однажды какие-то стихи на мою мелодию не легли, Менять музыку было жалко, а чужое стихотворение вообще нельзя. И я подумал, что проще возиться с собственными текстами... И пошло... Но не так все было гладко. Ты слышала что-то о МДСТ?

— Не помню...

— Существовал такой Межсоюзный дом самодеятельного творчества, где сидел человек, разрешающий или запрещающий и песни к исполнению. Если я спел бы "запрещенную" песню где-то в клубе, директора могли здорово наказать. Но мы старались людей не подводить, тем более, что авторская песня была явлением, в верхах нежелательным. Примерно треть моей программы состояла из песен, не разрешенных к публичному исполнению. При том, что человек, ''литовавший" тексты, был хорошим парнем и старался пропустить, как можно больше, но работу потерять не хотел. И вот, помню, пришел я к нему с песней о матче между сборными СССР в США по забиванию головой гвоздей в стену. Парень посмотрел: "Я не могу пропустить, нельзя", Я говорю, что наши-то в поединке выиграли. Чиновник немного подумал: "Знаешь, лучше бы проиграли"... Некоторые песни можно было исполнять только на домашних концертах, да и то не всегда. Помню, как-то и пел в квартире одного моего товарища. Этажом ниже жила очень известная диссидентка, уже отсидевшая семь лет, а квартиру этажом выше занимал чин КГБ, следящий за диссиденткой. Мы находились как раз по дороге...

Может быть, мы познакомились с Волковым еще до войны в Персидском заливе?.. Я, работавшая в одной двух (!) существовавших тогда "русскоязычных" газет, вздумала затеять разговор на тему: "Кому нужна бардовская песня в Израиле?" В "Книжную лавку'' Шемы Принц на мой клич набежало полно народу. С изумлением я увидела только что репатриировавшегося Максима Леонидова в парчовом пиджаке, неожиданно явился Владимир Панкратов, великолепный бас из Кировского театра... Остальные оказались "по теме": покойный Женя Клячкин, Саша Медведенко, Марина Меламед. Миша Волков... Быстренько постановив, что авторская песня в Израиле жизненно необходима решительно всем, участники дискуссии разошлись. Мы же с Волковым, долго разгуливая по старой тель-авивской автостанции (новую еще не построили), все прикидывали, как будем совместно "насаждать" культуру в израильские массы...

— Вместе с тобой в Израиль переехало довольно внушительное количество любителей твоих песен. Тем не менее, круг этих ограничен. Раз придут на твои концерт, три раза, восемь... А дальше что?

— Я бы советовал тебе как-нибудь выбраться на фестиваль авторской песни, ежегодно проходящий на Кинерете. Ты сразу поймешь, что проблема количества зрителей если и не исчезла, то отодвинулась на задний план: есть кому слушать.

— А сочинять?

— Это другое дело. Графоманов более, чем достаточно, просто кошмар. Но, в конце концов, они сопровождают любое явление искусства.

— Наверное, ты, приехав и Израиль, о такой аудитории не мечтал...

— Честно говоря, мне было не до того: надо было учить язык, искать работу...

— Ты и в Союзе был программистом?

— В моей кандидатской диссертации речь шла о компьютерном моделировании процессов строительства железных дорог... Кстати, забавно, что я ждал, какое письмо раньше придет: подтверждение кандидатской степени из ВАКа или разрешение на выезд ОВИРа. Высшая аттестационная комиссия опередила Отдел виз и регистрация на один месяц...

— И здесь тебе пришлось переквалифицироваться?

— Конечно. В Израиле уже есть железная дорога. А пока соберутся строить следующую, серьезно подозреваю, что уже обойдутся без меня.

— Ты к тому времени на пенсию выйдешь?

— Хорошо, если только я. Как бы не сын мой...

— Ты, помню, хвастал, что жена у тебя очень красивая.

— Но ты же ее видела!..

— Видела, видела: вправду красивая. Где ты ее взял?

— Одна из моих любимых цитат Жванецкого: "Видишь, отец голубцы в банке греет? Вот такой закусон! Сам нашел, и ты ищи".

— Мне вроде бы как-то без надобности...

— Нет, это я так, к слову... Алку я действительно сам нашел. Потом уже выяснилось, что мы учились в одном институте, но присутственные дни наши не совпадали, да и она младше. А познакомились мы на дискотеке.

— Ты — и на дискотеке? Не представляю...

— А что? Я вполне хорошо танцевал... Тогда был объявлен вечер авторской песни. Его в последнюю минуту заменили лекцией о разводах, после чего устроили дискотеку. Я обнаружил Аллу среди прочих, познакомился, пригласил танцевать. Такая вот удача,.,

— А неудачи переживаешь тяжело?

— Когда-то я занимался системным анализом. Там нам преподавали теорию игр. Существует определенный тип стратегии азартной игры: ты себе ограничиваешь максимально возможный проигрыш... Решаешь, что "просадишь'', скажем, сто шекелей и на этом остановишься... Так и в жизни: если ты заранее прикидываешь свою максимальную потерю, то она не должна тебя ошарашить. Конечно, случаются неприятности, но я стараюсь на них не очень фиксироваться.

— Серьезные драмы в твоей жизни бывали?

— Конечно. Что может драматичнее, чем потеря любимого игрушечного пистолетика? Я неделю не мог прийти в себя от отчаяния...

— Самой большой своей удачей что считаешь?

— Тот самый мой приход на лекцию о разводах.

— С тех пор другие женщины перестали существовать для тебя?

— Почему это? Еще как существуют... Я не сказал бы, что с того дня мир для меня наполнен одними мужчинами.

— Тебе приходилось попадать в неловкие ситуации?

— Бывало. Как-то я гастролировал в Таллинне. Сидели после концерта в компании, и хозяйка дома взяла мою гитару и переставила с прохода. Мне показалось, что сделала она это несколько грубовато, "Послушай, — говорю,— осторожно: это же гитара. На ней играют, между прочим". Женщина на меня косо посмотрела, но промолчала... Через несколько дней мне показали газету, где эта Маша была сфотографирована с гитарой на полный разворот... Оказалось, что она великолепно исполняет авторские песни, и назначение гитары знает явно не хуже меня... Но, пожалуй, со мной происходили вещи куда более поразительные.

— Расскажи.

— Например, такое приключение. Возвращаясь из командировки из Читы, мы, четверо ребят из одного отдела, сидели ночью в аэропорту в ожидании рейса. Вдруг сообщают, что наш самолет задерживается на два часа, но билеты действительны на другой, который вылетает через несколько минут. Мы помчались на посадку. Успели, разместились... Самолет час заводили, так завести так и не смогли. Пересадили нас в другой самолет. Летим. Пересадка в Омске. Погуляли мы час по аэропорту, возвращаемся — нас не пускают: билеты на другой рейс, идите к администратору ". Идем. "Вы не могли в Омск прилететь: ваш рейс через Новосибирск". Я говорю; "Значит, вы считаете, что я нахожусь в данный момент в Новосибирске, а вам только мерещусь? Может быть, вам лучше исходить из того факта, что я перед вами физически нахожусь, и из этого уже делать выводы?" Администратор стала куда-то звонить и аж просветлела лицом — все поняла. "Ваш рейс еще не вылетел из Читы!" — "Так я, по-вашему, быстренько впереди самолета сюда добежал, чтобы вам здесь голову морочить?" Администратор опять потемнела лицом... Только минут через десять она поняла, что билеты у нас на один самолет, должны были лететь вторым, а полетели третьим. Картина, достойная кисти Дали: человек в Омске, глядя мне в глаза, доказывает, что я нахожусь в Новосибирске...

— Твоя симпатия к сюрреализму очевидна. А как относишься к "черному" юмору?

— Замечательно, и порой даже использую... В школе нам учительница немецкого языка велела к каждому уроку переводить десять строчек из газетного столбца (как сейчас помню, работали мы с газетой "Новая Германия", издававшейся в ГДР). Я, как человек крайне ленивый, не пожалел получаса — тщательно исследовав газету, нашел самый узкий столбец, десять строчек которого содержали самый минимум текста. Это были некрологи... На очередном уроке я встал и рассказал, что скончался такой-то и что похороны состоятся тогда-то там-то. Учительница ничего не сказала, зато соученики мое новаторство оценили по достоинству... С того дня уроки немецкого превратились в гражданскую панихиду. Весь класс по очереди с прискорбием сообщал о кончине очередного немца. Учительница поражалась. "Ребята, вы не можете говорить о чем-то другом?" Мы давились от смеха под партами, но все равно упорно докладывали о все новых усопших...

Так когда же и где мы познакомились с Мишкой Волковым? А черт его знает!