Мое знакомство с Юрием Кукиным, я только потом это понял, не было абсолютной, чистой случайностью. Это было необходимостью. Необходимостью, которая, как говорил один наш преподаватель, "пробивает себе дорогу сквозь бесчисленное множество случайностей".

Это не случайно еще и потому, что я, как начинающий в шестидесятые годы актер, как человек, генетически чувствующий поэзию и поэзию в соединении с музыкой, остро интересовался новым по тем временам жанром бардовской песни.

И вот первые годы моей работы в театре "Современник"... Гастроли в Ленинграде... Клуб пищевиков, пять углов, знаменитые пять углов в Ленинграде... На сцене — когорта ленинградских бардов: А. Городницкий, Б Полоскин, В. Глазанов, Е Клячкин, Ю. Кукин. Это было моим первым знакомством с ленинградской самодеятельной песней. Отсюда, с этого вечера, и возникло тесное общение сначала с Валентином Глазановым, а чуть позже и с Юрием Кукиным.

В тот период все движение, которое мы сейчас называем самодеятельной песней, было еще достаточно робким и келейным. Тем не менее, песни возникали, и с интервалом в два-три дня я узнавал, что у В. Глазанова или у Ю. Кукина написана новая песня...

Ю. Кукин приезжал в Москву и обязательно бывал в "Современнике". Спектакли тогда выпускались часто, по шесть-семь в сезон. И когда Юра вдруг возникал в Москве, он обязательно спрашивал меня: "Старичок, я, наверно, пропустил за это время какую-нибудь премьеру?" В известной песне Ю. Кукина этого периода "Вы пришлите в красивом конверте..." есть строки, которые непосредственно относятся к нашему театру:

"И что Кролик — всего только кролик, а Король — чаще голый Король". У нас в это время шел спектакль "Голый король".

Какие-то строки его песен становились обиходными в нашем общении. Когда я уезжал из Ленинграда или когда Ю. Кукин уезжал из Москвы, в самый последний момент перед отходом поезда, независимо от времени года, мы одновременно запевали: "А все-таки жаль, что кончилось лето, кончилось лето!" И уже не нужны были слова прощания, все было понятно без них.

Я никогда не исполнял кукинские песни на эстраде. Их интонация индивидуальна, очень своеобразна лексически и лучше всего передавалась именно в авторской интерпретации.

А в тайге по утрам — туман,

Дым твоих сигарет.

Если хочешь сойти с ума,

Лучше способа нет.

Поезд, длинный смешной чудак,

Знак рисуя, твердит вопрос:

"Что же, что же не так, не так,

Что же не удалось?"

Популярность песен Ю. Кукина объяснялась, я думаю, абсолютно демократической, "кукинской" мелодикой, а также особой доверительностью тона, как будто он общался не с большой аудиторией, а с каждым зрителем в отдельности.

"Темиртау", "За туманом", "Волшебник", "Париж", "Город". "Старый сказочник", "Гостиница", "Маленький гном", "Миражи"... Можно было бы перечислить еще десяток песен Юрия Кукина, которые разлетались по всей стране и пелись в самых разных аудиториях.

Почему-то вдруг мне стало неспокойно.

Не спалось. Тревогой переполнен,

Вижу: горы подступили ближе

И тоска собакой ноги лижет.

Закурил. Нет, неуютно в мире.

Не могу понять, чем мой покой нарушен.

И вдруг сердцем слышу — носится в эфире:

"SOS! Спасите наши души!

SOS! Спасите наши души!"

Были у Ю. Кукина песни, где проявлялась значительно больше, сочнее, так сказать, краска грусти и некоторого даже отчаяния, что всегда свойственно неординарному человеку, — а Ю. Кукин изначально таков. И это, наверно, свидетельствует о том, что он достаточно живо ощущал настроение времени. Потому и герой его песен, подобно ему самому, — живой, подвижный, всякий...

Есть у Кукина песня, которая очень точно и емко выражает наше поколение, его душевную открытость и незащищенность. стремление без оглядки, очертя голову, без тени какого-либо прагматизма кидаться в жизнь. Эта песня называется "Иди"; она звучала во время каждой нашей встречи с Юрой, и я хочу привести ее целиком:

Мне солнце виски опалит,

Мне дождь обесцветит глаза.

Ищу я в дорожной пыли

Слова, что еще не сказал,

Трава мне кивает: "Приляг!"

Мне звезды кричат: "Погляди!"

И крутится набок Земля,

И хочешь, не хочешь — иди.

Мне путь этот с детства знаком,

Восторгов, сомнений и бед.

По мыслям-ножам босиком

Иду, улыбаясь тебе.

И пальчиков детских забор

Мне путь на земле преградил.

И мне уж не выиграть спор,

И хочешь, не хочешь — иди.

А песни мне спать не дают,

И времени нет — пустота.

И где вы, покой и уют?

Без вас я немного устал,

Разорванный мыслями сон,

Лежит потолок на груди,

И не пересечь горизонт,

И хочешь, не хочешь — иди.

...Шли годы. Постепенно таяли черты прекрасной поры оттепели. Думаю, что Юрий Кукин, так же, как и мы, "современниковцы", остро ощущал этот спад в общественной жизни. И хотя Юра продолжал много писать, в его судьбе наступил некий период молчания: песни Кукина, написанные в конце 60-х — начале 70-х годов, мало кому известны, — он не исполнял их на вечерах, не фиксировал в записи.

В 1973 году Юрий Кукин предстал уже в новом качестве, начав выступать на профессиональной эстраде. Вероятно, тогда-то у него сформировался окончательно тот способ самовыражения, к которому он шел в течение долгого и, думаю, мучительного десятилетия.

К сожалению, я ничего не могу сказать об этом новом периоде в творчестве Кукина, ни разу не слышал его в сопровождении вокально-инструментального ансамбля. Он вошел в мою жизнь своими ранними песнями, песнями нашей молодости. Но я уверен, что человечески и художнически Юрий Кукин все-таки себе не изменил. Безусловно, не изменил.