Слава Богу, нет нужды представлять Елену Камбурову. Более того, настало такое время, что имя ее само может представлять чьи-то творческие устремления, достаточно сказать: камбуровское направление. Хотя учеников как таковых нет, но есть люди, которые у нее учатся. Часто на ее концертах можно увидеть одних и тех же людей, которые знают друг друга, потому что встречаются почти на каждом концерте. Да и само понятие "камбуровское направление" выросло из такого явления, как камбуровский зритель, которому стоило бы посвятить отдельное повествование. Поэтому мой первый вопрос был такой:

— Знаете ли вы, что немало молодых людей, выросших на ваших песнях, вашей эстетике, считают себя вашими учениками?

Елена Камбурова:

— Иногда не задумываешься о том, что ты невольно можешь быть чьим-то учителем, чьей-то подсказкой, чьим-то направлением, чьим-то вдохновением. Так же, как многие из моих учителей не знают, что мои учителя. Я вполне могу допустить, что люди, мои зрители, которые бывали у меня на концертах, могут заражаться, загораться как-то внутренне. Среди них, естественно, есть те, у кого существует авторское начало: поэтическое ли, музыкальное, всякое, то есть талантливость. Мои концерты, чаще всего, просто вливаются в то, что окружает, и становятся их почвой. Вполне возможно, что они могут влиять, и тут не во мне дело, — это ведь прекрасные стихи, песни, музыка — и я счастлива, что они имеют сферу влияния.

— Исходя из этого я хочу спросить о традиции актерской песни, которую вы поддерживаете. В Москве прошло уже три концерта лауреатов конкурса актерской песни имени Андрея Миронова, где вы представляли молодых поющих актеров Что вы вкладываете в понятие этой традиции?

— Дело в том, что этот жанр, направление, скорее всего, расширенное понятие авторской песни, с привлечением уже хорошо звучащего аккомпанемента, хорошей подачи слова. Это могло, должно было родиться гораздо раньше Но не случилось по одной простой причине: было связано со словом, а слово в нашей стране до перестройки было идеологией. Нужно было быть таким сумасшедшим, как я, как другие, которые, несмотря ни на что, как-то плавали по морю идеологическому. Это сейчас в этом смысле свобода. А так, в принципе, у нас, в России, этот жанр должен был иметь гораздо большее влияние, значение и силу, чем во многих других странах. Идеология просто задушила слово на корню.

— Именно поэтому вы обратились к авторской песне как к единственному жанру, поддерживающему слово, прежде всего, помогая обрести задушенному русскому шансону тот вид, в котором мы видим сейчас французскую песню!

— Да. Потому что в сегодняшней авторской песне, во многих случаях, все так — приблизительно, кроме, быть может, стихов. А в искусстве хочется, чтобы все, что достойно огранки — было сделано. Особенно обидно, когда стихи плохие, — мысли хорошие, а стихи посредственные.

— Значит, слово для вас имеет главенствующее значение?

— Все постепенно рождается... Первоначально для меня было слово, но чем больше я существую на сцене, тем больше понимаю, что есть такое выражение "музыка может все".

Музыка, конечно, забирается дальше, она эзотерична, медитативна. Мне всегда хотелось, чтобы музыканты, которые со мной работали, были видны и значимы, чтобы у них была еще своя роль. Мне иногда так хочется давать им возможность существовать отдельно, без меня, или самой быть аккомпанементом в их какой-то истории.

— А то, что вы сейчас обратились к мюзиклам, связано с музыкой или с чем-то еще?

— Мюзикл — это хороший выход для поющего драматического актера. Это попытка реализовать какие-то актерские возможности. Здесь не бог весть, какая драматургия, не бог весть, какая стихотворная основа, а все вместе это уже и не оперетта (пусть меня простят любители оперетты). Все это очень благородно, изящно.

— А если говорить о вашем театре, как о Доме, реально существующем зале, как там будут уживаться мюзиклы и поэтическая песня с ее камерностью?

— Я думаю, должна быть крыша, под которой могло бы существовать на равных правах все то, в чем заключено самое главное: что и как сказано. И чтобы на всем этом была печать благородства. Все это должно быть объединено человечностью.

— Но основа всего, я так понимаю, театр...

— И театр... Исповедальный театр. Ведь театр тоже разный, он может быть исповедальным, без внешних эффектов, не каждый театр с эффектами-то. Есть философский, театр, изнутри идущий, он может быть воплощен в одном человеке, в одном голосе — вот два луча света, человек, гитара и что-то вокальное.

Поэтому, когда мы думали о названии, то пришло: Театр Музыки и Поэзии. Единственное, что еще можно было бы добавить: камерный. Потому что состояние камерности здесь обязательно. Это должен быть Дом, в который люди приходили бы согреваться от всего этого холода, который вокруг, от пустоты... Я всю жизнь мечтала о театре, но не могла реально представить, что это такое. Нужен был режиссер, который подсказал бы со стороны.

И вот появился режиссер Владислав Дружинин, и перед нами, зрителями новой программы, а точнее, музыкального спектакля Сны", предстала совершенно иная Елена Камбурова Надо сказать, она никогда не уставала преображаться и дарить своим зрителям нескончаемые минуты удивления и восхищения новым образом и точно подмеченной интонацией актерского воплощения образа. Но на этот раз, я. думаю, произошло, в некотором роде, чудо: театр перешел из мира невидимого (где каждый представлял его себе по-своему) — в реальный (такой, каким его представили себе режиссер и певица). Театр одного актера вырос в театр со множеством персонажей, которые живут как бы сами по себе среди этих декораций, и только с полночным боем часов ( так начинается спектакль) и с приходом актрисы оживают для нас на сцене. Один из главных героев и жителей этого нового пространства, разумеется, Пьеро. Именно его образ, из всех общепринятых символов театра, наиболее близок к той исповедальности, о которой говорилось выше, в интервью. Какие очертания теперь будет иметь камбуровский жанр, трудно сказать, так как и без того это понятие не имело своего четкого определения. И желающему понять ничего не оставалось, как только сходить на концерт и своими глазами увидеть. Никакая искусствоведческая критика не занималась толком этим вопросом, и такими критиками могли быть только зрители, преданно и беззаветно любящие все, что связано с Еленой Камбуровой ведь самое главное во всем происходящем на сцене и вокруг — личность самой певицы светящейся точки Вселенной, на свет которой идут люди, в надежде на спасение.

Санкт-Петербург — Владимир, 29.03.1995