Границы между бардовской песней и шансоном по-русски все менее различимы

Барды — одно из самых загадочных понятий нашего культурного быта. Одни довольствуются знаменитой сценой-гитарой на Грушинке и пением у костра. Другие по старой памяти обивают пороги радиостудий и районных ДК. Но есть и третьи. Активно действующие творческие единицы, чьи фанаты готовы выложить за концерт от 2 до 10 тысяч рублей, несмотря на кризис...

Вот недавно популярный бард Олег Митяев выступил с новой программой "Романтики больше не будет", а на музыкальных лотках появился одноименный диск. Чем объяснить мрачноватое название, не совсем понятно. Чего-чего, а романтики в новых песнях сколько душе угодно. Текучие клавиши, мандолинные россыпи на заднем плане. Это ли не романтика? Правда, декоративный саксофон и хрипловатый, с нажимом голос напоминают: это тот самый "шансон-лайт" — жанр, что приписывается представителям так называемой новой волны в авторской песне. Той самой волны, что способна собрать полный зал Государственного Кремлевского дворца в красный день календаря. Или позволить себе, как Александр Розенбаум, начинавший на питерских кухнях, выпустить музыкально-философский 12-томник "Философия".

Начинали многие "новые" в далекие 70-е. Например, данный конкретный Олег Митяев — автор широко знаменитой строчки "Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались". Прямо скажем, не менее гимнической, чем другая, из Окуджавы, — "Возьмемся за руки, друзья!". Когда именно закончилась эпоха, утвердившая магнитофон и шестиструнку в центре вселенной, сегодня так с ходу уже и не скажешь. Ясно одно. С ностальгией по "великой традиции" мы, мягко говоря, опоздали. Вспомнила баба, як девкой была... И произошло это, возможно, потому, что бардовская (она же авторская) песня — явление не просто музыкальное и поэтическое. В своей высшей, "акматической" фазе она состоялась как типично интеллигентский жанр. Очевидно, что явление должно было умереть вместе с сословием, его породившим. И потерпевшим историческое поражение.

Анналы свидетельствуют: слово "бард" впервые применил к Владимиру Семеновичу режиссер Юрий Любимов. Кажется, уже на похоронах. Но и до этого, и после название многажды менялось. 50-60-е — Клуб самодеятельной песни, КСП. Романтика дальних дорог, лыжи у печки стоят, я еду за туманом и за запахом тайги... Визбор и Кукин прилюдно гуляли по ладам, а публика готова была внимать до рассвета. Но это, как сказал пролетарский классик, не была еще сама буря. Главное случилось потом. В конце 60-х на сцену выходят идолы интеллигенции, положившие на музыку неподцензурные стихи. Чтобы ронять мудрость и подкапывать "основы". Период на дворе — застойно-застольный. Поиски идеалов и украденной правды, скитания между НИИ и богемным салоном. Первые опыты компромиссной идеологии: вроде бы ничего нельзя, но кое-что в отдельных случаях и отдельным людям все-таки можно. Рвущий на груди рубаху Галич, сентиментально-многозначительный Окуджава, саркастически-серьезный Высоцкий. Когда-нибудь все это назовут авторской песней. Но вначале это просто не имело названия.

Один резал прямо: "Не делить с подонками хлеба,/перед лестью не падать ниц...", "А бойтесь единственно только того, /кто скажет: "Я знаю, как надо". Другой саркастически юродствовал: "Отниму у вас рацион волков/ и медвежие привилегии... /Не один из вас будет землю жрать,/ все подохнете без прощения./Отпускать грехи кому — уж это мне решать./Это я, козел отпущения".

Но вот прежнее начальство ушло. И идеи мгновенно выцвели. Более того, новое начальство начертало их на своем знамени. И расслоение интеллигенции не заставило себя ждать. Большая часть, врачи и учителя, оказалась позаброшена в своих крыжополях. Другие приобрели статус и поддержали новый порядок, предполагавший превращение интеллигентов в бюджетников. Круг замкнулся. Кому теперь говорить свое насмешливое "курлы", перед кем выступать в роли умного шекспировского шута? Лишенный идеологического противника Дон Кихот (первый известный истории интеллигент) рассыпается дождем проржавевших лат. Интеллигенты не нашли своего места и развоплотились. Былая максима — все подвергать сомнению — обернулась игрушечным фрондерством. Они не нашли никакой позиции, кроме коллаборационистской. Вот тогда-то, раздвигая и без того не слишком узкие рамки жанра, в него хлынул залихватский новорусский шансон, утверждавший новую веру: "делание дел", колоколенки и балычок-с. Постепенно новая поэтика спрессовалась как следует — и вот теперь и "старых", и "новых", и политических, и лирических, и костровых скопом крутят на радио "Шансон" вперемешку с Михаилом Кругом и Катей Огонек.

Размывание границ между бардами и "русским шансоном" идет сравнительно медленно, но, к сожалению, верно. Дело тут, конечно, не в залихватских аранжировках Мищуков и дуэта "Иваси" — это как раз почему бы и нет. Дело в текстах и подтекстах (или их отсутствии). Когорта бардов-шансонье растет и ширится. Взять, к примеру, популярного Тимура Шаова с его "Как-то ехали на джипе мы с братвой,/ Шли со скоростью 120 километров,/ обогнал нас запорожец голубой.../ Западло, в натуре, западло!". Или Ефрема Амирамова: "Все мысли ТАМ,/Но ЗДЕСЬ я душу грею... /И так Россию-Мамочку люблю!" "То, что ты творишь, — сродни разбою!/ От темени до пят опустошен,/ Я выпит весь до донышка тобою!" Рьяно пробует себя на "стыке жанров" и совсем уж молодая поросль: "Так чего ж ты часто вздыхаешь?/ И улыбка теперь уж не та. /Ты слезинки рукой вытираешь,/ Вот опять покатилась слеза" (Дмитрий Иванченко).

Зато на "Эхе Москвы" волевым усилием уже закрывали нерейтинговый "Концерт по заявкам. Авторская песня" под началом Нателлы Болтянской. Конечно, круг узкий и политизированность тусовки не всякому по вкусу. Но во всяком случае там хоть какой-то драйв. И вот теперь начальник станции Алексей Венедиктов, разводя руками, имеет сообщить: "Рейтинг, господа!" В самом деле. Как говорится, за что боролись.

Похожие, но более сильные чувства я испытал, однажды узнав об обстоятельствах гибели Александра Галича, проживавшего в Париже. Причиной его смерти был удар тока, полученный при подключении только что купленного телерадиокомбайна. Удар оказался роковым. Бежать от свинцовых мерзостей совдепии, чтобы принять смерть от технического чуда? Увы, символично.

Вот так и с жанром. При том, что Грушинский фестиваль вроде бы процветает, "за туманом" все еще едут, и склоны окрестных холмов вокруг тонущей в воде гитары горят в сумерках глазами костров. Однако же барды и КСП — отнюдь не одно и то же. Не говоря уже о бард-шансоне... Да, романтики больше не будет.