Александра ГОРОДНИЦКОГО часто именуют "живой легендой авторской песни". Однако сам он воспринимает подобные эпитеты с иронией: "Живым себя ощущаю, легендой – нет".

Как Визбор от статьи спас

Так или иначе, многие его песни давно стали классикой жанра. А первые из них он написал на севере Красноярского края, где 17 лет занимался геологоразведкой.

– На Севере я услышал песни, которые меня потрясли до глубины души. "Ванинский порт", "Черные сухари" – это были песни заключенных. Когда попытался узнать, кто же их написал, суровые мужики объяснили, что песни народные, а автора скоро выпустят.

– Впоследствии и некоторые ваши песни обросли подобными легендами...

– Да, особенно ранние. Помню, на Кольском полуострове мне показали могилу человека, написавшего песню "На материк". Спорить не осмелился, могли и побить "за самозванство". Когда я однажды заявил свое авторство на эту песню в Туруханском крае, работяги не поверили и на полном серьезе меня уверяли, что слышали ее в норильских лагерях еще во время войны. Зиновий Гердт, который спел "На материк" в передаче "В нашу гавань заходили корабли", тоже отметил, что "автор песни сгинул в сталинских лагерях". Хотя она была написана уже после смерти Сталина... Многие не верят, что я еще жив! (Смеется.)

– Шутите!

– Совершенно серьезно! Однажды после концерта, где я спел "Снег", ко мне подошла девушка и недоверчиво спросила: "Как, это ваша песня? Я же ее еще в детском саду пела!" И добавила разочарованно: "Я думала, вы уже умерли". (Смеется.) Или вот совсем недавний случай. В мае выступал в Русском доме в Берлине. Случайно оказался неподалеку от кассы, и в это время к ней подошел человек: "Что у вас тут сегодня?" – "Концерт Городницкого", – отвечают. "Да ладно, – говорит, – разыгрывать, он давно умер!" И ушел.

– Наверное, самое большое количество анекдотов выпало на песню "Жена французского посла"?

– Вы знаете, почти со всеми моими песнями почему-то случались казусы. Иногда, как мне рассказывали, вдруг объявлялись их авторы – так было с песнями "Чистые пруды" и "Над Канадой". Вот, кстати, история про первую из них. Дело было в 70-е годы в океанской экспедиции. Судно военное, где, сами понимаете, режимная обстановка. Вызывают меня в радиорубку: "Ну-ка, иди сюда скорей, тут буржуазное радио передает твою песню с соответствующими комментариями". Естественно, я не обрадовался – плавать-то еще хотелось! Но куда деваться, пришлось идти... А там уже все в сборе – командир корабля, замполит и особист, на судне его называли "Федя – лохматое ухо".

Сесть не предлагают, смотрят мимо меня. Из динамика звучит песня в моем исполнении. И после того, как я ее допел, диктор объявил: "Радиостанция BBC закончила очередную передачу из цикла "Русский магнитофониздат: поэты и певцы, преследуемые советским правительством". Взгляд первого помощника, устремленный на меня, приобрел большевистскую жесткость и непримиримость к "врагам партии". (Улыбается.) "Вы только что прослушали, – продолжил диктор, – песню Юрия Визбора "Чистые пруды" в исполнении автора". "Слышали? – спрашиваю. – До свидания!" Ушел, и на этом все закончилось.

Зато ответил за жену посла.

– Неужели вас особисты не преследовали?

– Еще как преследовали – я же был невыездным! Визу мне закрыли в 1971 году, перед тем как переехал в Москву. Всех причин подобной немилости не знаю, но, в частности, инкриминировали и ту самую "Жену французского посла". Якобы доказывающую мою интимную близость с героиней песни. Полная глупость! Этого в принципе быть не могло – жену пресловутого посла я видел лишь в подзорную трубу с катера в присутствии многих людей.

"Над Канадой" была запрещена как явно эмигрантская песня. С ней тоже связана смешная история. Два года назад в городе Жуковском в Подмосковье после концерта мне ее рассказала бывший секретарь комсомольской организации. Она пела "Над Канадой" в 70-х годах, после чего ее вызвали на бюро райкома партии: "Если будешь петь антисоветчину, положишь комсомольский билет на стол. Автор уже где-то там, а ты его песни распеваешь". Она не поленилась, узнала, что я живу в Москве, работаю в институте океанологии. Пришла с объяснениями в райком, а ее оттуда выгнали: "Городницкий – известный советский ученый, не смейте пачкать его имя гнусными подозрениями! А песня эмигрантская". Однако же как хорошо они обо мне думали! (Смеется.)

– Александр Моисеевич, а какой у вас в целом песенный багаж?

– Не очень большой – что-то около 260 песен. В Санкт-Петербурге, кстати, сейчас вышло их наиболее полное издание "Атланты", с нотировками. Но я еще и стихи пишу: последняя книга стихов, написанных после 2000 года, – "Время для хора" – была издана в Москве совсем недавно. Книга воспоминаний "И жить еще надежде..." переиздавалась уже пять раз. Так что, несмотря на возраст, пытаюсь еще что-то писать. Правда, время подумать, когда тебя никто не дергает, сейчас выпадает довольно редко. То ли дело раньше, в экспедициях! Отстоял вахту на судне, ни начальства, ни жены рядом, вокруг сплошной океан – отличное место для раздумий. В последнее время что-то пишу в основном в отпуске.

– Трудно поверить, что вы так и не освоили гитару.

– Я немножко бренчу на гитаре. Но этого, считаю, недостаточно, чтобы самому выступать с ней на сцене. К тому же у меня всегда были замечательные аккомпаниаторы – например, Александр Костромин из Москвы, мой давний друг Михаил Канэ из Санкт-Петербурга, – в записях и на больших концертах пользуюсь их помощью. Когда я выступал с проектом "Песни нашего века", там играли Дмитрий Богданов и Костя Тарасов. После такой сильной гитарной поддержки худшего уже не хочется.

– В юности вы мечтали заниматься историей, а стали геологом. Не было потом желания все изменить, получить историческое образование?

– Вы знаете, я всегда был гуманитарием, хотя и стал к старости профессором геофизики. Просто в 51-м году мне с моими анкетными данными был наглухо закрыт доступ во все университеты. А в горный институт взяли. Но я ни о чем не жалею – мне посчастливилось всю жизнь заниматься любимым делом. И если бы сейчас выбирал специальность, предпочел бы то же самое.

Что же касается истории, в то время она служила идеологии, искажалась ей в угоду. Так что в моей жизни все оказалось к лучшему. И как написал в предисловии к одной из моих книг мой близкий друг, историк-пушкинист Натан Яковлевич Эйдельман, неосуществленная мечта заниматься историей реализуется у меня в стихах и песнях. Это правда – многие из них посвящены русской истории.

Крест на трагедиях прошлого

– Свое отношение к истории вы высказываете не только в творчестве. Что побудило вас выступить в поддержку открытия кладбища немецких солдат, погибших под Ленинградом?

– Это было абсолютно осознанное действие – убежден, что необходимо поставить крест на трагедиях прошлого. Чтобы на земле наступил мир, нужно, чтобы солдаты, погибшие в этой войне с обеих сторон, обрели покой. И в Германии были свои заградотряды, я встречался с бывшими немецкими солдатами – несчастные люди, которых гнали на бойню под пулеметами! Да, я сам блокадник, и моих еврейских родственников в Могилеве фашисты уничтожили в 1941 году. Но, считаю, Германия навсегда ушла от нацизма. Немцы прошли через покаяние, и сейчас у них действуют жесткие законы, запрещающие любые нацистские проявления. Нам, кстати, есть чему поучиться у этой демократической страны – мы до сих пор сполна не раскаялись за злодеяния сталинского режима.

– А как вы оцениваете идею восстановления пантеона Сталину в Курейке, на севере Красноярского края?

– Не приветствую, учитывая, что в Курейке Сталин ничем хорошим не отличился. Отправился туда по товарищескому суду политических ссыльных за то, что в Туруханске обозвал Якова Свердлова жидовской мордой. Я вообще отрицательно отношусь к личности Сталина. Он, конечно, был человеком выдающимся и, может быть, даже гениальным. Однако необходимо помнить о знаке этой гениальности. Я видел следы деятельности товарища Сталина в местах его ссылки – у нас была базовая экспедиция в Курейке. Его пантеон тогда еще стоял там в нетронутом виде. А на побережье Енисея вымывало черепа и кости на месте бывших лагерных захоронений... В Ермакове до сих пор ржавеют останки паровозов, завезенных баржами из Красноярска, куда должна была выходить страшная дорога смерти Салехард – Игарка. И если уж увековечивать память об этом человеке, то только как знак предупреждения потомкам. И Гитлеру, в таком случае, стоило бы поставить памятник, чтобы не повторились страшные страницы в истории Германии и России.

– Ваша семья не пострадала во время репрессий?

– Нет, но это ничего не меняет. Пострадала страна, поколение, пострадали миллионы людей, которых Сталин пустил в расход до войны и которыми устилал поля сражений. Когда я узнал соотношение наших и немецких потерь во время войны и принципы, которыми руководствовались наши полководцы, одерживая победы, стало страшно... Вот один интересный штрих.

В 1942 году, когда под Ленинградом искали останки солдат, наших и немецких, немцев обнаружили очень быстро – у них были жетоны. У наших они тоже поначалу имелись. А потом вышел секретный приказ товарища Сталина – отменить солдатские жетоны, чтобы скрыть число потерь... А истории, как старались взять город к какому-нибудь празднику, опять же невзирая на потери! В войну можно было бы избежать многих жертв. Но только при другом руководстве.

– А как относитесь к пересмотру личности адмирала Колчака?

– Мы незаслуженно забыли некоторые имена. В том числе и Колчака. Да, история так распорядилась, что его поставили во главе Белого движения. Но он был выдающийся ученый, просвещенный человек. А я, поскольку занимаюсь океанологией, с большим уважением отношусь к Колчаку как к полярному исследователю.

В поисках Атланты

– К слову, об океанологии. Как вы решились на нее переключиться, почти двадцать лет посвятив геологоразведке на суше?

– В 1961 году в Ленинградском институте геологии Арктики, где я работал, открылось новое направление – морская геофизика.

И мне повезло попасть в экспериментальную группу для работы на самом большом в мире паруснике "Крузенштерн". Я с детства мечтал оказаться на этом судне. А раз хлебнув океанской воды, не смог уже без нее обходиться. Почти за сорок лет работы в этой области не раз бывал в экспедициях в разных районах мирового океана. В 1964 году был на Северном полюсе, в 1974 году

– в Антарктиде, неоднократно погружался на дно океана в подводных обитаемых аппаратах...

— ...искали Атлантиду

– Специально не искал, случайно обнаружил – в Атлантике на горе Ампер. Если это, конечно, Атлантида. (Улыбается.) Но после двух погружений в середине 80-х поддерживаю данную гипотезу, опубликовал в ее защиту немало статей в научно-популярных журналах. На телеканале "Культура" уже второй год идет большой сериал моих научно-популярных фильмов под общим названием "Атланты: в поисках истины", которые посвящены наиболее актуальным проблемам науки. Есть среди них и фильм про Атлантиду. А последняя серия посвящена проблемам цунами и землетрясений.

– Как воспринимаете мистические оценки подобных явлений? В последнее время их частенько связывают с концом света.

– Поскольку я занимаюсь наукой, то никакой мистической или оккультной подоплеки здесь не вижу. Ничего сверхъестественного, все происходящее, как показывают исследования, укладывается в циклические изменения климата, которые были на протяжении всей геологической истории Земли! А еще наши ученые в последние годы склонны чрезмерно преувеличивать роль антропогенного влияния на климат.

– То есть глобальное потепление нам не грозит?

– Глобальные катастрофы, на мой взгляд, больше зависят от перемены знака магнитного поля Земли. Его природа, равно как и природа всего магнитного поля, нам до сих пор непонятна и от нас не зависит. Этой темой в последнее время занимается лаборатория геомагнитных исследований океана в институте океанологии, которой я руковожу последние 18 лет. А все разговоры о глобальном потеплении Земли и катастрофах, с ним связанных, так же как и рассуждения о парниковом эффекте, который якобы вызван выбросом углерода в атмосферу за счет развития промышленности, – они необоснованны. Количество углерода, ежегодно выбрасываемое без всякого влияния человека зеркалом мирового океана, в разы больше, чем вся промышленность мира, вместе взятая, – это показывают объективные данные фундаментальных исследований.

– Кстати, каково сейчас положение в фундаментальной науке? Удается ли выбираться в экспедиции?

– Крайне редко – у нас вообще проблема с научным флотом. Все упирается в деньги... Зарплаты нищенские, и молодые не идут в науку. Или реализует себя как ученые за границей. Мне, как русскому ученому, это обидно.

– Александр Моисеевич, а не все ли равно, где заниматься наукой? Сегодня много говорится о том, что пришла эпоха глобализма, есть единое научное пространство...

– Хороший вопрос. Казалось бы, мировая наука-то все равно будет развиваться, верно? Но беда в том, что при таком отношении русская наука просто прекратит свое существование. Я имею в виду фундаментальную, которой всегда славилась Россия, а не прикладное усовершенствование различных технологий. Мы превратимся в колониальную страну, сырьевой придаток! А помимо всего прочего, потеряем интеллектуальный генофонд российской науки. Восстановить его очень трудно. Казалось бы, Германия – сегодня одна из развитых стран мира. Но Гитлер уничтожил там всю фундаментальную науку, и они до сих пор не могут ее восстановить, представляете?! А у нас сейчас поговаривают, не закрыть ли Академию наук! За примерами далеко ходить не надо: туркменбаши Ниязов позакрывал все академии, оперный театр.

Царистская психология

– Это уж слишком сильный перекос, разве он возможен в России?

– К сожалению, у нас как раз могут быть любые перекосы – возьмите хотя бы историю с грузинами. Заставь дурака Богу молиться – он и лоб расшибет. Запрос нашей славной милицией в школах фамилий грузинских учеников – это ж надо догадаться! В России подобные фокусы очень опасны. Ведь почему испанцы потеряли все свои колонии? Резали, грабили, убивали – сплошное насилие! А умные англичане преобразовали свою бывшую империю в Британское содружество наций – сильное, процветающее. Россия, по сути, тоже содружество наций. Причем нам легче, потому что мы объединены одной огромной территорией, нам не надо плыть за моря. Но если начнем делить, что Россия – для русских, Чувашия – для чувашей, Якутия – для якутов, Татарстан – для татар, от страны мало что останется! Волга – не русская река, как поется в песнях, а, скорее, марийская, татарская, калмыцкая и т. д. И неумные заявления властей могут привести к крайне неприятным последствиям.

– А помнится, несколько лет назад вы говорили о своих симпатиях к президенту...

– Я и сейчас очень уважительно отношусь к Владимиру Владимировичу Путину и готов подписаться под любым его словом. Но проблема в том, что у нас в стране царистская психология – мы почему-то считаем, что батюшка-царь один все решает. Ничего подобного, очень многое зависит от его окружения – короля играет свита. А с окружением у президента все непросто, там слишком противоречивый расклад. И за конфликт с Грузией я не стал бы возлагать ответственность на него одного. Наши страны объединяет многовековая традиционная дружба, и Грузия дала не только Сталина и Берию, но и огромный пласт культуры – русской культуры! Окуджава, Соткилава, Нани Брегвадзе, Отар Иоселиани... Не дай нам бог все это разрушить из-за наведения порядка на рынках, где якобы преобладают грузины. Безусловно, порядок там навести необходимо – но без этнического акцента. Криминал не имеет национальности. И мне очень тяжело видеть, как пропаганда криминала, псевдоблатной романтики у нас сейчас льется со всего эфира.

– Однако же вы сам пришли к авторской песни через песни заключенных, разве не так?

– Это совсем другое, в тех песнях не воспевалось насилие! А сейчас что ни блатная песня, то призыв к грабежам, убийствам.

После этого мы еще удивляемся, что у нас в стране чудовищный криминал. У молодых после таких песенок создается впечатление, что работать им ни к чему – давайте лучше соберем братву, пограбим, потом пару ходок сделаем и заживем как все "нормальные" люди. Такое ощущение, что Россию хотят оболванить, идет сознательная дебилизация всей страны. В то же время авторская песня – одно из немногих духовных проявлений, которое противостоит этому мутному потоку блататы и насилия. И Булат Окуджава так считал. Я вообще очень серьезно отношусь к песне как таковой – она всегда играла у нас огромную роль. И, кстати, товарищ Сталин это очень хорошо понимал. В советское время была создана могучая песенная индустрия. Мы привыкли с песней жить, побеждать, работать – куда все девалось?.. Сейчас в России песен не поют, она ушла из нашей повседневной жизни. Для страны это признак опасного кризиса. Но, надеюсь, это временное явление. Не случайно же диски проекта "Песни нашего века" после своего выхода побили все рейтинги – даже раскрученного Киркорова! Мы пели песни Окуджавы, Визбора, Высоцкого – и народ к ним опять потянулся, значит, есть потребность. А мне лично отрадно, что на моих концертах по-прежнему много молодежи, до удивления. Когда внучке исполнилось 18 лет, она попросила, чтобы ей подарили гитару, – посмотрим, что из этого получится. А недавно в Политехническом музее в Москве телеканал

"Культура" снимал про меня большую передачу. Они опрашивали публику, кто как относится к моему творчеству, и задали этот вопрос шестилетнему мальчику. Он важно нахмурился и сказал: "С творчеством Городницкого я знаком последние четыре года". (Смеется.) Так что не все еще потеряно.

Досье "ВК":

Александр Моисеевич ГОРОДНИЦКИЙ

Родился 20 марта 1933 г. в Ленинграде. В 1957 году окончил факультет геофизики Ленинградского горного института имени Г. В. Плеханова. Геолог, океанолог, поэт. Доктор геолого-минералогических наук. Работал в НИИ геологии Арктики, в геологических партиях в районе Игарки, начальником геологического отряда в Туруханском крае. С 1962 года плавает на исследовательских судах. Принимал участие во многих океанологических экспедициях как сотрудник Института океанологии им. Ширшова АН СССР. Автор более 130 научных работ, статей в журналах. С 1953 года пишет песни. Член Союза писателей СССР с 1972 года. Лауреат конкурса туристской песни I Всесоюзного похода молодежи в Бресте в 1965 году, I Всесоюзного конкурса на лучшую туристскую песню в 1966 году и других конкурсов. Член и председатель жюри многих фестивалей, в том числе – Грушинского. Живет в Москве.