В бардах, наконец, разглядели литераторов.

Распоряжением от 4 сентября 1997 года президент России Борис Ельцин утвердил положение о премии имени Булата Окуджавы.

Размер премии равен 200 минимальным размерам оплаты труда. Присуждаться она будет за создание выдающихся произведений в области авторской песни и поэзии. Многие мои друзья, приятели и просто хорошие знакомые по цеху — цеху авторской песни, — наверняка почувствовали ком в горле. Должны были почувствовать. Ибо свершилось: бардов не просто легализовали — за ними признали право на создание произведений, вносящих заметный вклад в российскую культуру. Их признали творцами, уравняли с поэтами.

А ещё многие мои друзья должны были саркастически усмехнуться: неужто разглядели наконец?

Культурные люди и без официальных органов давно знали: нельзя говорить о российской культуре, вынося за рамки этого понятия авторскую песню. Даже о поэзии российской нельзя говорить, не называя имён того же Булата Окуджавы, Александра Галича, Михаила Анчарова, Юлия Кима и многих ещё, очень многих. Да и не очень культурные люди, те самые органы, тоже об этом если не знали, так догадывались. Иначе не стали бы загонять песню в андеграунд.

У моего друга, московского барда Юрия Лореса, в советские времена был куратор в КГБ. Периодически он приглашал Лореса на задушевные беседы. Юра называл его ласково: "Мой Бенкендорф". Положение полуподпольности придавало дополнительную значимость тому, что сочинялось и пелось. Даже в безобидных ковбойско-пиратских песнях (был такой расхожий набор стилизаций в творчестве бардов: пиратские, ковбойские — здесь большие мастера Юлий Ким и Владимир Туриянский, — колыбельные, цыганочки) мыслилось двойное дно, искался подтекст. И находился, даже когда его там не было. Клубы самодеятельной песни (КСП) сознательно или интуитивно поддерживали имидж закрытости, таинственности. "Тонкий намёк на толстые обстоятельства" содержался, как правило, даже в названиях клубов. Например, наш КСП в Шарыпове располагался в подвале жилого дома и назывался, естественно, "Дети подземелья". Жизнь под гнётом по определению не могла быть весёлой, поэтому томский КСП носил грустное имя "Пьеро". Много забавных и, опять же, "с намёком" названий было в среде московских каэспешников: "Феня" (ласкательное от "Феникс"), "Ковчег", "Разгуляй", "Не шали!" Собственно, к жанру это имело слабое отношение, но создавало среду для его распространения. Среда была самодостаточной. Потереться локтём друг о друга, распознать своего, убедиться в своем неодиночестве — это было главным смыслом многочисленных (полулегальных или под эгидой комсомола) каэспешных тусовок: слётов, фестивалей, семинаров и прочего. Песни там тоже пели, но главным всё же было побыть среди своих.

Процесс легализации жанра начался, пожалуй, одновременно с горбачёвской перестройкой. Именно в 1985 году состоялся концерт в Лужниках, который телевидение транслировало на всю страну. Большие публичные концерты случались и прежде, но чтобы их показывали по телевизору!.. Вот тогда-то хотелось плакать от счастья.

Легализовавшись, песня оказалась на первом плане. Специфическая среда её "обитания" начала разрушаться, в ней теперь не было (и нет) такой острой необходимости. В клубах стало неинтересно. Интересно — в залах. Песня перестала быть социокультурным явлением, её признали как явление просто культуры. Заодно выяснили, что и без специфических каэспешных подпорок она вполне заслуживает к себе уважения. Те, чьи имена считались громкими в стенах клубов, так же заслуженно громко зазвучали вне этих стен. Барды стали издавать книжки (и не только за свой счёт), во многих из них разглядели литераторов. Юра Лорес приехал в Красноярск с очередным концертом, похвастался корочкой Союза писателей. Рекомендовал его, в частности, известный литературный критик Лев Аннинский.

Не помню точно, в конце прошлого или начале нынешнего года вышла в свет толстая книга под названием "Авторская песня. Книга для ученика и учителя". В ней дано определение жанра как литературного факта и подробно проанализировано творчество его ведущих представителей.

Наконец, в 106-й красноярской школе в нынешнем учебном году планируется спецкурс по авторской песне. В позапрошлом году такая попытка в этой школе уже была и оказалась небезуспешной.

И вот — премия имени Булата Окуджавы... "Прошу у вас прощения за раннее прощание, за долгое молчание, за поздние слова..." — такую цитату из Булата следовало бы произнести президенту, утверждая положение о премии. И всё же лучше поздно, чем никогда. И всё же — спасибо.