Стихи Башлачёва – это своего рода поэтические мистерии, каждое действо которых рождает и совершенствует культ слова.

Все древние мистерии человечества, так или иначе, имели целью слить часть с целым, индивидуальное сознание с Абсолютным Разумом, мимолетное соединение с которым давало мисту шанс заглянуть в загадочные, недоступные простому смертному сферы бытия. Посвященные в мистериальные таинства, расширяя пределы познания, обретали "идею жизни", открывали новый, более глубокий смысл своего существования в условиях реального мира. Согласно представлениям древних, человек – важнейшее звено Природы – в потенции своей уже обладает основами Великого Знания, которое, однако, может проявиться только посредством мистического слияния с демиургом, и тогда человек находит себя, выступая из хаоса недосказанности и мерцаний.

В поэтическом мире Александра Башлачева аналогичные метаморфозы происходят со словом – важнейшим элементом текста, – которое, будучи носителем той или иной информации, обнаруживает в своей фонетической структуре наличие иного, более совершенного смысла. Вычленить эту "идею слова" поэту удается путем соотнесения двух созвучных слов, из которых одно дает смысл другому:

Хоть смерть меня смерь,

Да хоть держись меня, жизнь...

Или:

Зима жмет земное.

Все вести – весною.

("Тесто")

Аллитерация, активно используясь Башлачевым в своей основной функции – выделять и скреплять значимые слова, – помимо того, есть действенный способ извлечения из слова закодированного в его буквах истинного смысла.

Особенность поэтического языка Башлачева в его подвижности, за счет которой и возникает неповторимая полифония смыслов.

Пока пою, пока дышу, дышу и дyшу не душy,

В себе я многое глушу – чего б не смыть плевка?

("Случай в Сибири")

Отнюдь не случайно в данном случае расположение слова "душа" между словами с диаметрально противоположными значениями: "дышать" и "душить". С одной стороны – жизненно важное свойство человека и организма вообще – способность дышать, а, следовательно, жить, а с другой – действие, перекрывающее доступ кислорода в легкие, а, следовательно, несущее смерть. И между этими столь разными понятиями помещается "душа" – единственно подлинная ценность человека, находящаяся в центре извечной борьбы жизни и небытия.

Еще одно важное связующее звено поэзии Башлачева и мистериальных культов – смерть, являвшаяся для посвящаемых в древние таинства первейшим средством освобождения духа и сознания от власти плоти, а для Башлачева – постоянным, пугающим своей почти реальной осязаемостью фоном, на который проецировалась проблематика его произведений. И даже если в отдельных стихах Башлачева не было ни строчки о смерти, ее зловещая тень виделась за каждым словом, за каждой мыслью. Ощущение близости смерти, обостренное у поэта до предела, позволило ему с поразительной точностью предсказать обстоятельства собственной смерти:

Я знаю, зима – в роли моей вдовы.

("Ночь плюет на стекло черным...")

Рекламный плакат последней весны

Качает квадрат окна.

("Все от винта!")

Мистериальная "смерть" неизбежно венчалась "воскрешением", делавшим уход миста из мира иллюзорным и кратковременным, свою же смерть Башлачев, не любивший обманчивых полутонов, решил увидеть реально – он уходил, чтобы не вернуться. И если мы не смогли, а может быть, и не захотели охранить поэта от того трагического прыжка из окна питерской квартиры, так давайте хоть теперь вернем свои долги и с запоздалой, но искренней благодарностью прикоснемся к поэтическим сокровищам Александра Башлачева.

Валерий ШАПОВАЛОВ

18 февраля исполняется 5 лет со дня трагической смерти Александра Башлачева – поэта, музыканта, исполнителя. Он ушел, когда ему было всего 27. Ушел, не прощаясь, оставив после себя около 60-ти песен, Каждая из которых есть попытка проникнуть в таинство русского слова. Памяти поэта посвящается эта публикация.

Александр Башлачев

Вечный пост

Засучи мне, Господи, рукава!

Подари мне посох на верный путь!

Я пойду смотреть, как твоя вдова

В кулаке скрутила сухую грудь.

В кулаке скрутила сухую грудь.

Уронила кружево до зари.

Подари мне посох на верный путь!

Отнесу ей постные сухари.

Отнесу ей черные сухари.

Раскрошу да брошу до самых звезд,

Гори-гори ясно! Гори

По Руси, по матушке – Вечный пост.

Хлебом с болью встретят златые дни.

Завернут в три шкуры да все ребром.

Не собрать гостей на твои огни.

Храни нас, Господи!

Храни, покуда не грянет Гром!

Завяжи мой глас песней на ветру!

Положи ей властью на имена!

Я пойду смотреть, как твою сестру

роют сваты втемную, в три бревна.

Как венчают в сраме, приняв пинком.

Синяком суди да ряди в ремни.

Но сегодня вечером я тайком

Отнесу ей сердце, летящее с яблони.

Пусть возьмет на зуб, да не в квас, а в кровь,

Коротки причастия на Руси.

Не суди ты нас! На Руси любовь

Испокон сродни всякой ереси.

Испокон сродни черной ереси.

На клинках клялись. Пели до петли.

Да с кем ни куролесь, где ни колеси,

А живи как есть – в три погибели.

Как в глухом лесу плачет черный дрозд.

Как присело солнце с пустым ведром.

Русую косу правит Вечный пост.

Храни нас, Господь, покуда не грянет Гром!

Как искали искры в сыром бору.

Как писали вилами на Роду.

Пусть пребудет всякому по нутру.

Да воздастся каждому по стыду.

Но не слепишь крест, если клином клин,

Если месть – как место на звон мечом,

Если все вершины на свой аршин,

Если в том, что есть, видишь, что почем.

Но серпы в ребре, да серебро в ведре,

Я узрел не зря. Я – боль яблока.

Господи, смотри! Видишь? На заре

Дочь твоя ведет к роднику быка.

Молнию замолви, благослови!

Кто бы нас ни пас, Худом ли, Добром,

Вечный пост, умойся в моей любви!!

Небо – с общину.

Все небо – с общину.

Мы празднуем первый Гром!

Посошок

Эх, налей посошок да зашей мой мешок –

На строку – по стежку, а на слова – по два шва.

И пусть сырая метель мелко вьет канитель

И пеньковую пряжу плетет в кружева.

Отпевайте немых! А я уж сам отпою.

А ты меня не щади – срежь ударом копья.

Но гляди – на груди повело полынью,

Расцарапав края, бьется в ране ладья;

И запел алый ключ. Закипел, забурлил...

Завертело ладью на веселом ручье.

А я еще посолил. Рюмкой водки долил,

Размешал и поплыл в преисподнем белье.

Перевязан в венки мелкий лес вдоль реки.

Покрути языком – оторвут с головой.

У последней заставы блеснут огоньки,

И дорогу штыком преградит часовой.

– Отпусти мне грехи! Я не помню молитв.

Если хочешь, стихами грехи замолю.

Объясни – я люблю оттого, что болит,

Или это болит оттого, что люблю?

Ни узды, ни седла. Всех в расход. Все дотла.

Но кое-как запрягла. И вон – пошла на рысях!

Эх, не беда, что пока не нашлось мужика.

Одинокая баба всегда на сносях.

И наша правда проста, но ей не хватит креста

Из соломенной веры в "спаси – сохрани",

Ведь святых на Руси – только знай выноси!

В этом высшая мера. Скоси-схорони.

Так что, брат, давай! Ты пропускай, не дури!

Да постой-ка, сдается, и ты мне знаком...

Часовой всех времен улыбнется: – Смотри! –

И подымет мне веки горячим штыком.

Так зашивай мой мешок да наливай посошок!

На строку – по глотку, а на слова – и все два,

И пусть сырая метель все кроит белый шелк.

Мелко вьет канитель да плетет кружева.