Четыре года назад в Ленинграде Александр Башлачёв выбросился из окна. Ему было 27 лет, что немедленно истолковывается символически: "лермонтовский" рубеж. Поэты в России живут недолго, но 27 – слишком мало даже для поэтов.

Башлачёва, несомненно, ждет всероссийская известность, может быть, даже слава – собственно, она уже начинается. Идейное обоснование будущего широкого признания уже сформулировано – это сделал исследователь современной музыки Артемий Троицкий: "Он (Башлачёв), пожалуй, единственный, кто пытался поднять ущербную музу рока вровень с русской культурной традицией. Или, наоборот – кто связывал богатство русского духа с больным нервом рок-культуры..."

Каковы бы ни были объяснения феномена башлачёвских песен, не вызывает сомнения, что это творчество приветствовал и принял русский рок, крайне привередливый и щепетильный в отборе. С другой стороны, Башлачёв должен прийтись ко двору и тем, кто рок не переносит на дух и любым зарубежным роллинг стоунзам и отечественным аквариумам предпочитает "Камаринскую". Дело в том, что Башлачёв "Камаринскую", по сути дела, как раз и писал всю свою недолгую жизнь – "Камаринскую", "Лучинушку", "Зеленую Дубраву", "Черного Ворона", "Сизого Голубя"... Русские народные песни конца XX века.

К его русскости мы ещё вернемся, сейчас важно отметить, что она – явственна. Сложнее понять, почему песни Башлачёва так настойчиво относят к рок-культуре? Впрочем, почему бы и нет, если многие барды, не прокламируя своей близости к року, вполне бы уложились в его ритмы, а Высоцкий и вовсе явно к року ближе, чем тот же Башлачёв – и рубленым, резко выраженным ритмом, и открытой публицистичностью, и господствующей интонацией протеста.

Рационально этот феномен объяснить сложно, но интуитивно все рокеры приняли в Башлачёве своего, как только он приехал в Москву и Ленинград из своего Череповца.

Это произошло осенью 1984 года. В столицах Башлачёв провел три с половиной года – триумфально. Что, судя по всему, никак не отражалось на его внутренней жизни – не отражалось общепринято позитивным, жизнеутверждающим образом, что и объяснимо, потому что он был поэт.

Его друзья рассказывали, что Башлачёв говорил, как трудно удается ему пересилить ежедневное (!) желание умереть. Если это было так, если он начинал утро с подавления тяги к смерти, то бессмысленно задавать вопрос, который задавать вроде бы естественно: почему уходит из жизни красивый, талантливый, обожаемый друзьями и женщинами 27-летний человек? ("В мире не существовало поэта, у которого, несмотря на жизнелюбие, свойственное поэтам, не было бы порыва к смерти" (Н. Мандельштам).

Как это случается с поэтами, Башлачёв о своей смерти рассказал в нескольких песнях. И как случается еще чаще, настоящее признание стало приходить к нему после гибели, и никто, конечно, по-настоящему в этой непризнанности и этой гибели не виноват, как никто не виноват в смерти Есенина или молчании Рембо. Здесь претензии и их разбор проходят на ином уровне.

Лучшие песни Башлачёва пронизаны тем, что называется русским духом. Вообще у него, в его художнической позиции выделяются две доминанты.

Первая – острое поэтическое самосознание, ощущение предназначенности, приуготовленности к чему-то важному и высокому, чему в полной мере соответствовать не выходит, да и невозможно, изначальная уверенность в том, что ничего близкого к идеалу не удастся совершить, что путь поэта – крестный путь. Творческий акт превращается в таком случае в мазохистское наслаждение. Можно догадаться, что именно это напряженное самоощущение поэта и привело Башлачёва к гибели.

Вторая очень слышная нота в его песнях – русская. Русскость Башлачёва – не в мелодиях, хотя он охотно использует и раешный перебор, и частушечные напевы, и вообще народный лад, а прежде всего – в языке. Это самое интересное в Башлачёве.

Там, где он от этой русскости отходит, случаются срывы, да и просто провалы...

Любой художественный разбор – поиски аналогий. Из всех русских людей, исполнявших в последнее время свои песни под гитару, Башлачёву ближе всего Высоцкий. Но когда речь заходит о языковой игре, то вспоминается ещё одно имя – Алексея Хвостенко, который в своих лучших песнях сумел запечатлеть русскую речевую стихию, со всеми необязательными словами, неожиданными прибаутками, внезапными междометиями, заиканиями, вскриками и всхлипами. Самый убедительный пример здесь – хвостенковская "Плач-Ябеда Александру Исаевичу Солженицыну" (сейчас, кстати, необычайно актуальная).

Богато представленная в русском языке полисемия увлекает: совсем не зря и главный альбом назван многосмысленно – "Вечный Пост".

Там, где Башлачёв образы разворачивает, его образность – есенинского толка, с заметным привкусом есенинского же имажинизма. "Оренбургская заря красношерстной верблюдицей рассветное роняла мне в рот молоко" – рассказывает Хлопуша в поэме "Пугачев", и у Есенина много таких образов, это бывает громоздко и довольно претенциозно, но ярко запоминается, и свое: "И холодное, корявое вымя сквозь тьму прижимал я, как хлеб, к истощенным векам..." У Башлачёва тоже экспрессивно и образно: "И поднимет мне веки горячим штыком".

В случае удач Башлачёв находит формулы, которые должны войти и, скорее всего, войдут еще, как вошли в речь стихи Высоцкого, в обиход современной культуры – такие словесные конструкции, как"семь кругов лада". Но прежде всего – те, которые посвящены русскому языку, русскому человеку и России, основной и самой яркой теме у Башлачёва. Это, конечно, войдет в оборот: "ведь святых на Руси только знай выноси", "не разберусь, где Русь, где грусть", "на Руси любовь испокон сродни черной ереси", "велика ты, Россия, да наступать некуда".

Что же до принадлежности Башлачёва к рок-культуре, то вопрос этот, по всей видимости, праздный. Во всяком случае, относящийся не к сути дела, а к тактическим проблемам. Важнее то, что его исконно народные по духу песни с рок-культурой сосуществовали и ей ни в коем случае не противоречили. И если русский рок признает его своим – замечательно! Ему, року, так не хватает козырей для доказательства той очевидной истины, что у каждого времени – свой фольклор, что свою "Камаринскую" и свою "Лучинушку" сочиняет и поёт каждое поколение, как бы эти песни ни назывались и в каком бы ритме ни исполнялись; каково время, таков и ритм. В русском фольклоре эпохи рока Башлачёв подошел намного ближе других к фольклору изначальному (или, наоборот, не отходил от него), уходящему в глубины национального характера и национальной истории. В борьбе за полноправное место в народном искусстве для рока это небитый козырь – сам себя приведший в рок-культуру Александр Башлачёв.

Петр ВАЙЛЬ, Александр ГЕНИС