Размышления о "шизофренических" поисках режиссера Левитина

Легенда или быль – недосказано, но передали ее из уст в уста весьма уважаемые очевидцы.

...Ужинали впятером: Мария Павловна, Ольга Леонардовна, Бунин, Куприн и хозяин дома. Дело было теплым ялтинским вечером, говорили о Горьком – той весной он часто бывал у Чеховых. И заспорили – как это человек, столь много познавший в своих скитаниях, сохраняет явную сентиментальность и своеобразную романтическую наивность.

А может, это чистое дуракаваляние?

И тут Антон Павлович будто бы сказал:

– Об Алексее Максимовиче пишут в газетах, что все новое столетие пройдет под его знаком... Может быть, особенно если он всерьез займется театром... А вообще я думаю, что в этом веке многие постараются валять дурака, правда, вещь эта – особенно в театре – очень сложная, как раз к концу столетия, может, и научимся...

Классик был прав. И Горький все сто лет влиял на людей и уж тем более на развитие культуры, и дурака валяли много – чаще неумело, фальшиво и глупо. А вспомнил я эту историю – как раз насчет "конца века", – когда сел писать заметки по поводу премьеры спектакля Юлия Кима и Михаила Левитина в "Эрмитаже". Зрелище называется "Безразмерное Ким-танго" и представляет собой, по моему личному впечатлению, не просто обаятельное, веселое, заразительное представление, но и убедительный аргумент в доказательство чеховской мысли о сложности дуракаваляния на современных и ему, и нам подмостках.

Писать про очередную "Корриду бреда" – эстетику данного своего опуса так определил сам М. Левитин – очень трудно. Особенно поначалу.

Только устроишься перед листом бумаги, как услужливая память подбрасывает тебе рефрен спектакля, многократно повторяемый голосом Юлия Кима: "Не надо... Я умоляю вас – не надо! К чему сомненья? Сомненья ни к чему... Не надо... Я с полуслова, с полувзгляда в одно мгновенье все пойму..."

Прямое, можно сказать, предупреждение.

В самом деле, как передать на бумаге иронию пластики, элегантность шутливых интонаций, красоту поз, рождающихся в совершенно неожиданной и, кажется, незапланированной импровизации, словом, то неуловимое обаяние в общении артистов и зрителей, которое и определяет зрелище, выполненное очень твердой режиссерской рукой.

И вот этот парадокс – сочетание математически рассчитанного замысла, жесткого постановочного ритма и абсолютной свободы актерского самовыражения – очень гармоничной во всех ее проявлениях, вплоть до откровенного сценического хулиганства, – этот парадокс и стимулирует попытку разобраться всерьез в истоках безусловного успеха "Безразмерного Ким-танго" в "Эрмитаже".

Помилуйте, резонно возразит мне проницательный коллега, то, что вы перечисляете, – азы режиссуры, непременные, так сказать, требования профессии.

Соглашусь: это дважды два – четыре.

Весь вопрос в том, а много ли на нынешней сцене примеров столь же четко и точно реализованных художественных замыслов подобной сложности.

Я хорошо знаю, что по отношению к "Эрмитажу" и творчеству Михаила Левитина "театральная общественность" разделилась на почти непримиримые лагеря. У одних само имя вызывает желание если не нахамить, то сделать вид, что этого режиссера и этот театр они в палитре современного искусства вообще не числят.

Другие, напротив, готовы выдать индульгенцию любому левитинскому эксперименту.

Самое замечательное, что посередине тут истину не найти. В "этом театре", как редко в каком другом, настроение зрителя и его реакции формируются готовностью принять условия игры, способностью зала доверить свои глаза, уши, свои биополя, наконец, магическому воздействию идей и умений авторов спектакля.

А такого зрителя – особенно среди профессиональных критиков – осталось мало, телевизионное бытие как-никак определяет общественное сознание и уж тем более восприятие. Доверчивость в наши дни – такая редкость! Взаимная доверчивость встречается еще реже. Поэтому истина, которую так старательно ищут некоторые мои коллеги, изощряясь в восхищенных или ругательных эпитетах и метафорах, как раз и разместилась на полюсах зрительских желаний и возможностей воспринимать грусть и веселье режиссера и актеров как свои собственные.

Ну хотя бы на то время, пока продолжается представление. Иначе "вольнодумная глубина" театра – какое блистательное определение дал тот же Ю. Ким – так и останется тайной, сокрытой в сумраке душевного дискомфорта и психологических амбиций, которые переполняют нас в обыденной жизни.

Театр – это праздник, который всегда с тобой, если ты сам достоин его. Такова театральная философия "Эрмитажа", и Левитин с актерами стараются следовать ей из спектакля в спектакль. Он верен шекспировскому совету зрителям: "Вам представленье нужно посмотреть, настроившись на радость и веселье".

"Ким-танго" имеет несколько предшественников в репертуаре "Эрмитажа". Вообще, эксцентризм и музыкальность режиссерского почерка Левитина заявлены по-разному за десять лет существования его театра. Но непосредственным "старшим родственником" новой премьеры я бы назвал прелестный "Мотивчик", другое название этого же зрелища – "Воспоминание о Легарекальманештраусе". (Попробуйте одним духом прочесть последнее слово, демонстративно нарушающее все нормы правописания. Правильного написания! Но это – не для Левитина). Вот так же режиссер соединяет в неразрывную, единую по своей структуре художественную ткань музыку и излюбленные сюжетные коллизии трех великих мастеров оперетты. При этом сам он воплощает на сцене иной жанр, который в своеобразной классификации нынешних театральных форм может разместиться где-то между мюзиклом и ревю.

В "Мотивчике" есть уже многие черты и свойства будущего "Ким-танго": открытое сценическое пространство, организованное по принципу арены, коллажный способ объединения драматургических элементов, ужасно привлекательный, захлебывающийся от собственного темперамента, слегка бесноватый Ведущий спектакля – органическая часть и эмоциональный стержень всего представления. Когда-то Мейерхольд мечтал о подобном персонаже, который он называл "Вожатый спектакля", но у него не сложилось с исполнителями. А Левитину Бог послал специально для этого Андрея Семенова – пианиста, композитора, актера, обладающего редкостной пластической выразительностью.

И все-таки "Мотивчик" оказался лишь наброском – по крайней мере сегодня это стало очевидным. В нем как бы отрабатывались отдельные приемы технологии левитинской режиссуры. В "Ким-танго" реализованы сами творческие принципы, исповедуемые худруком "Эрмитажа".

Он поставил перед собой невероятно трудную задачу – найти оригинальное драматургическое, пластическое и композиционное решение для каждой из сорока с лишним кимовских частушек. (Никакого другого текста в спектакле нет, добавлены лишь несколько песен того же Юлия Кима). И при этом постановщик не позволил себе ни одного прямого повтора. Даже трехминутное танго, ради которого на сцену выходят Любовь Полищук и Борис Романов, хотя и повторяется дважды по ходу действия, но каждый раз выглядит и звучит, как новый танец. Уже в первом появлении превосходные актеры передают в остром хореографическом экзерсисе судьбу и историю взаимоотношений едва ли не целой жизни своих героев; потом они выходят под ту же мелодию и в тех же костюмах, и движения похожи, а история, судьбы, характеры совсем другие.

И еще. У Кима же не сразу разберешь, где он легко грустит, где разыгрывает нас, а где всерьез сердится. Вот эта многослойность иронии с эффектом воплощается в левитинской режиссуре. На сцене рождается прелюбопытная цепочка весьма реальных, а порой даже бытово достоверных ситуаций. Сначала на подмостках материализуются люди, упомянутые Кимом, потом обстоятельства их жизни – трагические или комические, кому как повезло. Тут и граждане Толстые – Лев Николаевич и Алексей Николаевич, и Грибоедов, и Твардовский, и известный всем творец кинолент Александр Довженко, и поэтический наш резидент Евгений Евтушенко, и еще многие-многие славные деятели русской культуры, и даже... сам Александр Сергеевич, направляющийся к Николаю Васильевичу, очевидно, для передачи сюжета "Мертвых душ"... А потом – на сцене материализуются уже не слова, не люди, а ассоциации, возникающие у нас, у зрителей, при воспоминаниях об этих людях и об этих обстоятельствах. И тут режиссер и актеры дают волю своей страсти к пародиям – и на оперную "вампуку", на сей раз не повезло "Кармен", и на традиционные малороссийские гуляния, и на салонное варьете...

А потом выскакивает на подмостки-манеж сам Михаил Захарович Левитин, чтобы со всей свойственной ему энергетикой доканать сомневающихся в зале:

Так надо! Я уверяю вас – так надо! К чему сомненья? Сомненья ни к чему! Бравада! Шизофрения! Буффонада!

Но вся эта мешанина, весь этот, казалось бы, литературный и жанровый винегрет на деле оказывается блюдом, в котором самые противоположные ингредиенты не только не противоречат друг другу, но, напротив, подчеркивают изысканность вкуса и своего собственного, и других использованных продуктов.

Превосходные повара!

P. S. "Безразмерное Ким-танго" сыграно было впервые в день десятилетия "Эрмитажа" в качестве юбилейного торжества. На сцену выходили люди с бесспорной художественной репутацией вроде Петра Наумовича Фоменко или Марка Анатольевича Захарова и искренне благодарили за удовольствие. Все-таки Левитин опять обошел многих. В нынешний период бесконечных юбилейных торжеств нет ни одной знаменитости, которая бы не мечтала придать своей круглой дате не только монументальность, подчеркнутую наличием президента, премьера или, по крайней мере, их жен и пресс-секретарей, но и шутливый тон, и некоторую элегантную незавершенность: дескать, дата, конечно, грустная, но кое-что еще впереди...

А вот Левитин, кажется, действительно не обратил никакого внимания ни на возраст, ни на слова Немировича-Данченко о неизбежно кризисном десятилетнем сроке в жизни театрального коллектива. Зачем – если в "Эрмитаже" с таким молодым восторгом и самоиронией мастеров научились валять дурака.