В старой песенке поется: После нас на этом свете Пара факсов остается И страничка в интернете... (Виталий Калашников) |
||
Главная
| Даты
| Персоналии
| Коллективы
| Концерты
| Фестивали
| Текстовый архив
| Дискография
Печатный двор | Фотоархив | |
||
|
|
www.bards.ru / Вернуться в "Печатный двор" |
|
05.04.2015 Материал относится к разделам: - Персоналии (интервью, статьи об авторах, исполнителях, адептах АП) Персоналии: - Ким Юлий Черсанович |
Авторы:
Ким Юлий Черсанович Источник: Ким, Ю. Юлику Крелину, на прощание / Ю. Ким // Московские новости. – 2006. – № 19. – 26 мая. |
|
Юлику Крелину, на прощание |
Хирург и писатель, он явил образец тихого мужества жить: никого не обременял, сражался в одиночку, шутил до последнего мига.
Юлий Ким
"Алло! Юлик? Это Юлик", – так мы с ним обычно перезванивались. О писателе Крелине я узнал давно. Его первые литературные опыты сразу всем бросились в глаза тогда еще, в 60-е годы: лаконичный язык, динамичный диалог, острый глаз и абсолютное знание предмета. Доктор, рассказывающий о буднях советской больницы безо всяких прикрас и какого бы то ни было пафоса. Глубину бесхитростному рассказу придавала, собственно, профессия рассказчика и его героев: хирургия. То есть постоянное пребывание между жизнью и смертью. Постоянная ответственность, высочайшая. Для хирурга, может быть, рутина. Для писателя – литература. Потом уже жизнь и общие знакомства свели нас с Крелиным довольно близко. Он всю мою округу перелечил. Обследовал, оперировал, консультировал, в том числе немало наших славных диссидентов, не боясь навлечь на себя гнев начальства. А там и я загремел к нему со своим инфарктом. Он был совершенно безотказен по части медицинской помощи. Даже если дело касалось отдаленных знакомых его знакомых. Даже если это был случай, не имеющий отношения к хирургии. При этом сам он был оперирован многократно. Живого места не было на нем. То аневризма, то почки. И вот опять аневризма. В Израиле посмотрели его досье, сказали: это оперируется либо в Германии (в каком-то институте), либо в США, в Хьюстоне, больше нигде. Он говорил мне об этом накануне отъезда в Израиль, где как раз ждали его хьюстонские хирурги для окончательного решения. "Вряд ли они пойдут на операцию, – говорил он, – мой случай почти безнадежный. Да и возраст – все-таки 77 лет, не хрен собачий. А аневризма моя в этот раз особенно тяжелая. Дамоклов меч, в любую секунду ниточка может оборваться. Так что, скорее всего, не станут они рисковать". Это говорилось совершенно безмятежно, попыхивая трубкой с этим его любимым вкуснейшим табаком. Да я вообще не помню его сколько-нибудь "мятежным", раздраженным, гневным – не видел никогда. Печальным – да, но и в печали был он светел. Кроме себя никого своими печалями не грузил. Хотя после того, как пережил он свою жену, Лиду, бывало ему одиноко чрезвычайно. Ну вот. Попыхивая трубкой с любимейшим табаком, вышел он на воздух покурить, присел в кресло – и не встал. Ниточка оборвалась. Смерть праведника, как кто-то сказал. Отпала проблема для хьюстонских врачей. Не стало Юлика, нашего доктора. Все его последние книжки – только о любви. Прежние тоже о любви – но и о дружбе, о медицине, об Израиле. А в конце – только о любви. Потому что оказалось – самое главное. Любить и быть любимым, необходимое условие существования души, а после Лиды – не хватало ему, так не хватало! Призыв и нетерпеливая, юношеская жажда отклика звучат в порывистой, взволнованной речи его семидесятилетного героя, ни грана его обычной благожелательной безмятежности. Впрочем, и в прежних книгах ее нет, все они в той или иной степени исповедальны. Он непрерывно задает вопросы и перебирает варианты ответов и не всегда выбирает один окончательный, а так, без ответа, и оставляет. Потому что никогда на роль учителя не претендует, как и положено художнику. "Душа в заветной лире" надолго переживет его прах. Еще поминая Булата, заметил я, как Пушкин в "Памятнике" отнесся и к нему, нашему великому барду:
"...чувства добрые он лирой пробуждал... ... милость к падшим призывал..."
Это и к Юлику тоже: и к его книгам, и к его участию в Комиссии по помилованию, вместе с Булатом. Кто-то сравнил его с Чеховым: врач-литератор, гуманист, русский интеллигент. Разница: Юлик был практикующим врачом до конца дней и легче прощал людям их несоответствие идеалу. Перефразируя Бродского – из любимых моих, навсегда ушедших, можно составить город. Из неушедших – тоже. Однако первый город скоро будет побольше второго, за счет которого он пополняется. И с каждым уходом кого-то из нас все больше чувствуется значительность, обаяние и красота нашего племени, Города Шестидесятников, и его нерасторжимая кровная связь со всем нашим настоящим и будущим. Алло, Юлик? Это Юлик.
23 мая 2006 г.
|
© bards.ru | 1996-2024 |