Вот он стоит на сцене – мешковатый и в то же время ладный, чуть наклонившись через гитару к микрофону, улыбается.

У него замечательная улыбка, мгновенно располагающая к нему: здравствуйте, мы все тут свои люди, давайте, ребята, споем что-нибудь.

Все его лицо излучает это дружеское приглашение, и так заразительно, что собравшихся разом окатывает волна симпатии к этому человеку и объединяет с ним.

Если так улыбается, то как смеется? С наслаждением, откидываясь от смеха, счастливо смеется.

Душа всякой хорошей компании. Не тамада, не кумир, а именно душа. Его обаяние действует само по себе, без усилий. Он не стремится первенствовать, он слушает других, и слышит, и всегда откликается. Даже в пятидесятилетнем, огрузневшем, послеинфарктном – в нем все так поразительно молодо: и смех, и жест, и речь.

Он помнит массу веселых историй (ну, и невеселых, конечно), какие пережил и сам и не сам, и вот рассказывает, такой своей скороговорочкой, пересыпанной коротким смешком, на все лады и обязательно в лицах, с такой своей жужжащей дикцией... И любуешься и заслушиваешься, бывало.

Походил, поездил, полетал, поплавал, понасмотрелся, поназнакомился...

И оказалось на свете великое множество хороших компаний вокруг него, и если бы их все собрать в одну, кого бы мы только не увидели! Тут тебе и моряки и летчики, и хоккеисты и артисты, и космонавты и писатели, и ученые и студенты...

Абсолютно контактный человек. И какой разносторонний!

Журналист, драматург, горнолыжник, радист, сценарист, актер, альпинист – наверно, не все я перечислил. Но прежде всего и самое главное – поющий поэт.

Году в 1963 Алла Гербер написала в "Юности" о "бардах и менестрелях". Время утвердило слово "бард". А вот все же хочется расшифровать.

Юрий Визбор, поющий поэт. Спой нам, Визбор, что-нибудь старенькое, сочиненное тобой ли одним, вместе ли с кем – все равно это в первую очередь твой голос, твоя гитара, твоя интонация.

– Чутко горы спят, Южный Крест залез на небо...

– Жить бы мне, товарищи, возле Мелитополя...

– Полночь в зените, лунные нити на снегу...

– Мирно засыпает родная страна, и в московском небе золотая луна...

– В Архангельском порту причалил ледокол...

– Рекламы погасли уже, и площадь большая нема...

Я смотрю на эти строки – и я не перечитываю их, а слышу. Потому что я знаю, как они звучат, и мысленно пою продолжение каждой из них. И понимаю: тому, кто не знает их, они мало что скажут, а то и ничего.

Ах, дорогие мои, – те, кто не знает, никогда не слышал этих песен! Не буду, не хочу, да и не могу судить об их художественных достоинствах и глубине: я слишком пристрастен, вот в чем дело. Молодость целого поколения обозначена этими цитатами, вот в чем суть. Незабвенные – а для многих и лучшие – годы тут же отзываются в наших сердцах при одном звуке визборовской гитары, при одном взгляде на его лицо.

– Нажми, водитель, тормоз наконец!

Ты нас тиранил три часа подряд.

Слезайте, граждане, приехали, конец:

Охотный ряд, Охотный ряд...

– Снова нас ведут куда-то,

И неясен нам маршрут:

Видно, горы виноваты –

Не сидим ни там, ни тут!..

– Тихим вечером, звездным вечером

Бродит по лесу листопад...

– Ищи меня сегодня среди больших дорог,

За островами, за большой водою...

Визбор – это молодая Москва конца 50-х, внезапно открывшая для себя много нового, в том числе – горы, дороги, тайгу, моря и океаны, романтических флибустьеров и реальных геологов, экзотический Мадагаскар и подмосковную осень... Это резкое переощущение пространства и времени, истории и человека в ней...

Визбор – это наше совершеннолетие. Повторяю, я пристрастен, и, вероятно, поэтому мне кажется, что такой радостной, такой дружной молодости не переживало ни одно из последующих поколений. Это тогда, это мы начали так широко путешествовать – пешком, на лыжах, на байдарках. Это при нас в таких количествах развелось столько интересного: встреч, капустники, состязания юмористов, стенгазеты во всю стену, доморощенные театральные студии... МГПИ-шники бегали в гости к МГУ-шникам, МАИ-шники – к МОЛМИ-шникам, и наоборот, потому что у тех – выставка, у этих – обозрение, а там – вечер, и Визбор будет.

Это бесконечные встречи, нехитрые студенческие посиделки, табачный чад, гитара, дешевое вино, беседы и диспуты за полночь, и стихи, стихи...

Бесконечные встречи... в зрительном зале, в аудитории или у стола, или у костра... Поколение жадно знакомилось, искало и находило свое слово, свою музыку. Обретало лицо.

И появилась поэзия поколения. И в том числе – звучащая, песенная, и послышались первые наши имена, и самым звучным было – Юрий Визбор.

Ревнители и знатоки, станете ли вы возражать? Знаю я, помню: у кого-то музыка получалась получше, у кого-то стих поточнее, да только все-таки в нем, в Визборе, все сошлось, все отразилось и выразилось так полно и универсально, как ни в ком. И наша речь, и наш юмор, и образ мысли и жизни. Он задал тон многим гитарам. И не только гитарам...

– По старинной по привычке мы садимся в электрички...

Будет утро греть на печке молоко в здоровых кружках..

Будет все, как мы хотели, будет долгий звон хрустальный,

Если стукнуть лыжной палкой ровно в полночь по Луне...

– На плато Расвумчорр не приходит весна,

На плато Расвумчорр все снега да снега,

Все зима да зима, да снегов кутерьма,

Восемнадцать ребят, три недели пурга...

...Нас идет, восемнадцать здоровых мужчин,

Забинтованных снегом, потертых судьбой.

Восемнадцать разлук, восемнадцать кручин,

Восемнадцать надежд на рассвет голубой...

– Приходи ко мне, Бригитта,

Как стемнеет – приходи.

Все, что было – позабыто,

Все, что будет – впереди!..

– То взлет, то посадка...

То снег, то дожди...

Сырая палатка... и писем не жди...

Идет молчаливо в распадок рассвет.

Уходишь – счастливо. Приходишь – привет...

– Заблестели купола.

Глядь: страна Хала-Бала!

Отворяют ворота, выплывают три кита,

А на них – Хала-Бала...

– Ты у меня одна,

Словно в ночи луна,

Словно в году весна,

Словно в степи сосна...

В биографии нашего поколения минимум три года – его, визборовские... Когда пели главным образом его. Когда, перефразируя известные строки,— все мы были немножко в и з б о р ы, каждый из нас был по-своему в и з б о р.

Со временем наряду с ним запели и других, и он сам охотно их пел – только я вижу, что все это новое разноцветье было Визбором уже заявлено, всякая краска найдется в его спектре.

Самое органичное представление о нем – это Визбор с гитарой у костра. Чтобы кругом суровая природа, ночь и отсветы огня на лицах. Краткий отдых Дух истинного дружества и единодушия в самом важном: в бескорыстии, достоинстве и человечности. И гитара – негромко, и Юра – негромко...

– Восемнадцать разлук, восемнадцать кручин,

Восемнадцать надежд на рассвет голубой...

Этим сентябрем я говорил с ним последний раз по телефону. Он был безнадежно болен и, кажется, знал об этом. Голос его был слаб, но бодр.

– По утрам отпускает, а к вечеру опять... – сказал он.

– Зайди как-нибудь утром, денька через два.

– Чего тебе принести?

Тут он помедлил, а потом с какой-то полушутливой яростью сказал:

– Знаешь, принеси мне яду. Такого, знаешь, не заметного, без запаха и вкуса, и чтоб сразу.

Я вроде бы нашелся:

– Юр, прямо не знаю. Есть, конечно, у меня цианистый калий, вон целая цистерна, но ведь пахнет, зараза! Горьким миндалем.

Визбор хохотнул и тут же своей скороговорочкой сообщил мне историю, как одного мужика не брал цианистый калий, ну совершенно, и он шантажировал своих семейных, выпивая у них на глазах по стакану отравы. Но однажды забыл, что нельзя сразу после этого пить черный кофе...

– Позвони мне послезавтра. Может, увидимся. Захвати... гм... ну, какого-нибудь интересного чтива, хорошо?

Но послезавтра уже нельзя было к нему. А через неделю – я увидел его. А он меня – нет...

Вот и собрал Юра вокруг себя тысячную компанию... Вот и встретилось вокруг него постаревшее наше поколение. На дереве – большая фотография: он стоит, чуть наклонившись через гитару к микрофону – и улыбается.

Наша молодость, наша первая песня – Визбор.

Юлий Ким, 1984