Человека, мало-мальски знакомого с текстами Михаила Щербакова, скорее всего не нужно убеждать, что образы рыбы и воды неслучайны для его поэзии. Этим мы и не будем заниматься. Займемся другим: попробуем разделить две грани "водной" темы: образ поверхности воды (здесь же и тема рыбы) и образ подводного царства (тема морского дна). Первый связан с поэтикой Щербакова напрямую: мы действительно найдем в его стихах многочисленные упоминания о воде ("У голубого края большой воды", "Водой всё же не был", "Вода, в которой, как тростник, архипелаг пророс" и мн. др.), найдем и упоминания о рыбе ("Инициалы", "Рыба", "Два слова рыбы"). Второй же образ связан с поэтикой Щербакова лишь метафорически. Подводное царство – просто удобная метафора.

Начнем с подводного царства... Рассуждение о нем даст нам возможность почувствовать одну важную особенность поэтики Щербакова – установку на выбор красивого объекта и проистекающую отсюда целомудренность стиха. Подводное царство – это мир особой, скрытой от обычных глаз красоты. Красоты отнюдь не небесной, но и не содомской. Если уж к ней подбирать эпитет, то лучше всего назвать ее калейдоскопической. Это мир коралловых зарослей, жемчужин и морских звезд. Мир диковинок. Своего рода лавка древностей, в которой человек – "чужак, утративший прозванье". В этой красивой пестроте не на что опереться уму, она, как морские камушки, чужда любому порядку и единственное, чему поддается, – это коллекционированию, т. е. перечислительному описанию, или коллажу.

Это, кроме того, в некотором роде мир иной, "другая жизнь". Но опять-таки не рай и не преисподняя, а жизнь души в себе, может быть, сон или греза. Еще подводный мир похож на кинематограф: "У нас кино немое...". Это мир, который показывают. С ним не говорят, но его демонстрируют, извлекая из глубин. Здесь уместен указательный жест и слово "вот". Но это и вообще аллегория искусства, особенно, как ни странно, музыкального, песенного. В этот мир спускался новгородский гусляр Садко. Здесь таятся богатства, с которыми очень естественно сравнить богатство воображения, потому что это мир сугубо внутренний, потаенный, немой, т.е. не выговоренный, не публичный, не социальный, не риторичный. Здесь, как и в душе, лежит то, что некогда затонуло. Именно лежит, покоится. Здесь как-то не мыслится разложение. Здесь нет ничего безобразного, хотя может встреться странное, нелепое. Паук в паутине может быть отвратительным для глаз, а осьминог лишь странным, как сказали б в старину, чудным, т. е. чуждым. Таракан, увы, не чужд нашему быту, он и называется "друг сердечный, таракан запечный". А спруты у нас за печками не живут...

Как и в подводном царстве, в поэтике Щербакова много экзотического (я уже писал о том, что его словарь тяготеет к периферии), но совершенно отсутствует безобразное. Легче всего это показать на примере таких стихотворений, тема которых делает присутствие безобразного, казалось бы, неизбежным. Я выбрал Descensus ad Inferos, т. е. "Сошествие во Ад" и "Жалобу", где повествуется о зубной боли и даже присутствует выше упомянутый запечный друг. В первом, "гравюрном" стихотворении

В центре композиции, меся дорожный прах,

босая девочка идёт туда, где тонут в облаках

огня и смрада

ворота ада.

При этом под музыку, лишенную диссонансов,

Десять крокодилов, двадцать гарпий, тридцать змей

и сорок ящериц унылой свитой тянутся за ней

в порядке строгом

по всем дорогам.

Я мог бы процитировать все стихотворение целиком, но "скорлупчатой гадины" там бы не обнаружилось, несмотря на "смрад" и "крокодилов". Чем это достигается? Некоторым остранением (от "странный", термин В. Шкловского) и отстранением, которое, кстати, является темой этого стихотворения:

Все мы, находясь по эту сторону стекла, –

лишь наблюдатели, не больше. Я из общего числа

не выпадаю,

я наблюдаю...

Но чем, в таком случае, достигается упомянутое остранение или отстранение? По-видимому, стратегией усиления и ослабления изобразительности. Помимо тропов и фигур, в распоряжении поэта есть три регулятора изобразительности: конкретизация с помощью определений и наречий, игра родовидовыми наименованиями и использование синонимии. Ни "крокодилы", ни "ящерицы", ни "смрад" не снабжены конкретизирующими эпитетами. Зато портрет девочки в стихотворении нарисован достаточно детально. Действие синонимии еще прозрачней: это игра на самых высоких стилевых регистрах. "Смрад" это, конечно, не "вонь". А выбор общего или частного наименования (ср. "змея" – "гадюка") всегда позволяет одни детали приблизить к глазам, а другие, хоть и четко обозначенные, отдалить.

В стихотворении "Жалоба" герой, страдающий зубной болью, замечает ночью под мокрой раковиной копошение тараканов. Что может быть отвратительнее? Но:

На кухне ночной порой, под раковиной сырой

найдя шестиногих рой

Не говоря о совершенной эвфонии этих строк, не вяжущейся с идеей безобразного, перифрастическое обозначение тараканов – "шестиногие", выбор синонима "рой" и эпитета "сырой" (удачного, повторим, и в звуковом отношении: ср. "влажный", "осклизлый") позволяет удержаться на высоте романтической иронии, пронизывающей все стихотворение ("О, жалкие шесть восьмых") и развитой в следующих строчках, где такое бытовое слово, как "аэрозоль", артикулируется автором-исполнителем как нечто экзотическое, вроде старомодно произнесенного старомодного слова "аэроплан". В подводной маске автора (фильтры изобразительности), в постоянной заботе о кислороде (ритмика стиха и манера исполнения), при ощущении невесомости тела (легкость в обращении с языком) встреча с безобразным в мире Михаила Щербакова нам не грозит. Отсюда исключительное целомудрие в теме любви. Правда, как почти всякий русский человек, Щербаков открыт ёрничеству, скоморошеству, но и оно может быть понято как одно из преломлений подводного царства (вспомним хотя бы "Повесть о Ерше Ершовиче"), к тому же это явно не доминирующее настроение.

________________________________________

Date: Sun, 18 Oct 1998 23:04:50 +0300

From: Леонид Блехер

Subject: О подводном царстве

Предлагаю Вашему просвещенному вниманию отрывок из работы Г. и С.Хазагеровых "Рыба и ястреб". Работа эта датируется сентябрем 1998 года, и, насколько мне известно, еще не закончена.

Предлагаемый отрывок посвящен теме подводного царства в творчестве М. Щербакова. Отрывок представляется, естественно, с разрешения авторов: доктора филологических наук, профессора Ростовского-на-Дону университета Георгия Хазагерова и его жены, тоже филолога, Светланы Хазагеровой.

В дальнейшем, надеюсь, я смогу знакомить господ фанов и с другими отрывками из вышеупомянутой работы.

С наилучшими пожеланиями,

Леонид