Песни на стихи Дмитрия Сухарева звучат давно, во всяком случае, со времен моего уже далекого студенчества. В них сразу определилась суть авторской песни: немного грустные, поскольку часты были в них расставания – с полюбившимся местом ли, с любимой девушкой. И наделенные мягким, каким-то застенчивым юмором. Хотя писал их человек серьезный: доктор биологических наук, профессор МГУ...

– Дмирий Антонович, вспомните, пожалуйста, начало: когда и по какому поводу вы написали первую песню?

– Я учился на биофаке Московского университета, и песни мы сочиняли для разных спектаклей. Это было в 1954 году, когда я был уже аспирантом, а стихи я начал писать раньше, как принято говорить, с детства.

– Напомните, пожалуйста, несколько ваших ранних песен, живущих до сих пор.

– Музыку к ним написал мой однокурсник Гена Шангин-Березовский: это песни "Листопад", "Ау" и "Звенигород".

– Шангин-Березовский написал прекрасную песню "Царевна-Несмеяна...".

– Это он написал позже на свои стихи, а наши общие песни писались для университетских спектаклей.

– Оттепель тогда еще не наступила, но вы ее как бы предчувствовали, да?

– Для нас она была уже реальностью, именно под ее воздействием мы и начали писать неофициальные песни.

– Вы, если я правильно помню, входили в обойму поэтов: Костров, Дмитриев, Сухарев, Павлинов. Что вас сближало?

– Это была несколько насильственная обойма. Это не то, что мы сами сложили свои стихи, – нет. В издательстве вместо того, чтобы издавать отдельно книжку каждого, нам предложили выйти под общей обложкой. Тогда еще подразумевался Евгений Храмов, но его издательство почему-то убрало. Павлинова, например, я вообще не знал в то время – он учился в другом институте, а Олега Дмитриева и Владимира Кострова знал по университетскому литобъединению. И нас после этой коллективной книжки начали воспринимать как некую команду, что, в общем-то, не соответствовало действительности. Мне близки были поэты из другой команды.

– Какой, если не секрет?

– Я дружил с Евтушенко, который в то время еще не был знаменит, он познакомил меня с Беллой Ахмадулиной, но они не были людьми издательства "Молодая гвардия", где вышла "обоймовская книжка". Дружил я и с Андреем Вознесенским – на заре его поэтической деятельности...

– Дмитрий Антонович, какую из своих песен вы считаете самой знаменитой?

– На дисках "Песен нашего века" имеется шесть песен на мои стихи, то есть их оценили слушатели, а мне самому трудно говорить об этом. Ну, назову никитинские "Бричмулу" и "Александру", "Пароходик", "Альма-матер" и "Вспомните, ребята" на музыку Берковского.

– Вы – биолог, но все же: не занимались арифметикой, не подсчитывали сколько песен написано на ваши стихи?

– Нет, не занимался, потому что пишут-то без спросу, потом мне говорят: слышали песню на твои стихи. Бывает так, что несколько человек сочиняют музыку на одно и то же стихотворение. Вот, жена говорит, что сегодня звонил молодой человек из города Сумы, я его знаю, он уже показывал песню на мои стихи, сочинил что-то еще.

– А как вы к таким звонкам относитесь?

– Нормально, за всю жизнь лишь один приехавший ко мне человек очень меня раздражал своим поведением, словами и песнями. "Что эти ваши Берковские! – махнул рукой он. – Это же непрофессионалы, а вот я – профессионал!" И после таких речей выдал песню, которая была хуже самой последней самодеятельной.

– Ваш коллега Александр Городницкий написал книгу мемуаров. Вы не собираетесь последовать его примеру, написать воспоминания?

– Я время от времени что-то такое пишу, буквально через месяц-другой выйдет "Антология авторской песни", которую я составил. Там есть очень пространные мои комментарии, которые и есть, по сути, воспоминания. В одно время я вел колонку, посвященную авторской песне в газете "Вечерний клуб", многие воспоминания оттуда вошли в "Антологию".

– Кто из ныне живущих авторов вам ближе всего?

– Очень близок Ким, музыканты, которые писали песни на мои стихи: Татьяна и Сергей Никитины, Берковский. Вообще-то, я как-то люблю людей не своего поколения, более молодых: Колю Якимова, Лену Фролову.

– Я слышал, что Булат Окуджава отрицательно относился к творчеству Александра Розенбаума...

– Сообщество авторов авторской песни, извините за тавтологию, в целом неприязненно относится не только к Розенбауму, но и вообще – к ресторанной ветви авторской песни. Так относился к ней не только Окуджава, но и все, с кем я дружу.

– Нет ли в этом элемента зависти – деньгам или к славе Розенбаума?

– Эволюция Митяева в сторону этого жанра воспринимается крайне отрицательно, а вот Вероника Долина ни у кого не вызывает раздражения, хотя и поет с эстрады и прилично зарабатывает. Я с почтением отношусь к ее творчеству – все дело, наверное, в этом.

– Вы по-прежнему действующий профессор МГУ?

– Действующий, но на излете. Только что прилетел со всероссийского съезда физиологов в Казани, на котором делал большой доклад.

– Какое место по отношению к другим странам занимает та область, которой вы, Дмитрий Антонович, занимаетесь?

– У российской науки, у той ее части, которая мне знакома, всегда было свое лицо, отличное от других. В нашей области американская наука отличается от немецкой, немецкая от английской. Наши ученые пользовались и пользуются уважением зарубежных коллег. Мы не все еще полностью растеряли, несмотря на то, что среднее поколение поуехало. Отсутствие этого поколения создает трудности, у меня, например: не на кого оставить лабораторию. В то же время есть очень талантливая молодежь, хорошо работающая и, что самое главное, не стремящаяся уехать. Они хотят работать дома, и это уже можно делать, потому что мы научились получать гранты на соревновательной основе. Раньше ничего этого не было, за заработками ехали за границу. Один из моих коллег Григорий Панчин – самый, пожалуй, талантливый в молекулярной биологии не только в России, но и в мире, ни в какую не хочет уезжать. Он говорит, что такой лаборатории, как у нас, по уровню специалистов нет нигде в мире. Ситуация трудная, но не ужасная, и даже с тенденцией к улучшению.

– С какой целью вы едете в Америку, Дмитрий Антонович?

– С прозаической: заработать. Мои песни, исполнявшиеся группой "Песни нашего века", к сожалению, не отчислили мне как автору ни копейки – нет механизма отчисления, что ли. Если бы он работал нормально, можно было бы самому никуда не ехать.

– Вы едете в Штаты, до сих пор не отошедшие от страшной трагедии. Как вы ее восприняли?

– Я сразу же написал два письма: в Американское биологическое общество, в котором я состою, и американскому коллеге, который очень помогает моей лаборатории. Я получил ответы от них, расскажу о втором. Брат моего коллеги работал в одном из Близнецов, но как раз в то время взял недельный отпуск. Мой коллега высказал такую мысль, что мы должны еще больше сосредоточиться на научной стороне явления агрессии. Моя лаборатория занимается эволюцией агрессии, ее нейрофизиологическими и нейрохимическими аспектами, надеюсь, последние события заставят тех, от кого зависит финансирование науки, немного раскошелиться на эту архиважную тему.

– Вам не кажется, что что-то в психике американцев должно после этой трагедии произойти: исчезнет самоуверенность, может быть, к сожалению, упадет жизненный тонус?

– Мне трудно это комментировать, поскольку я не знаю американцев. Я полгода проработал в Канаде, так ее жители все время подчеркивали, что очень отличаются от американцев. То, о чем вы говорите, возможно, но не обязательно.

– Несколько слов о семье, Дмитрий Антонович.

– У меня сын и дочь, между ними большая разница – 15 лет, хотя мама у них одна. Мы с женой живем уже много лет, приближаемся к золотой свадьбе. Сыну моему уже за 40, он кандидат наук по филологии, занимался санскритом, но сейчас занимается религией, ведет ежедневную передачу на радио о христианстве, но не православном. А дочь в этом году окончила Ветеринарную академию и только что родила. У сына трое детей, так что мы непрерывно стоим у конвейера маленьких детей.

Владимир НУЗОВ (Москва – Нью-Йорк)