Андрей Смагин вернулся из-за границы. Вряд ли стоит представлять его читателям. Барда, неустанного популяризатора авторской песни, педагога хорошо знают в городе и области. А теперь, выясняется, еще и в Германии. В Ганновере есть толстовское общество, которое его и пригласило.

– Я уже был в этой стране, – замечает Андрей, – правда, пятнадцать лет назад. Ездили мы с другом Николаем Мышевым из Кувандыка, который собирался туда перебираться с женой. Можно сказать, поехали на разведку и очутились словно в открытом космосе. Стояло лето, везде народу видимо-невидимо, сверкающие витрины. Словом, совсем другой мир. Мы, молодые и смелые, играли на улице и ощущали себя его частицей. Поэтому я знал, что меня ждет.

– Толстовское общество и барды – что у них общего?

– Николай стал сочинять музыку на стихи Кольцова, Рубцова, Толстого, правда, другого – Алексея. Ему предложили выступить с целым концертом, а он сказал: одному, мол, тяжело, попрошу своего друга. Приняли нас хорошо. Приятно и здорово, что в Германии любят и изучают русскую культуру. Немцы вообще очень продвинуты в музыке. Даже избалованы ею в какой-то степени. Там в глазах пестрит от сплошных афиш с великими именами со всего мира. Однако знают и наших бардов. Николай, кстати, весьма уверенно и свободно чувствует себя на немецких улицах. Лет пять уже он колесит по стране на машине с фургоном, в котором и живет. Реализовал тысяч десять своих дисков. Предложил мне путешествие по городам, поиграть вдвоем.

– То есть вспомнить молодость?

– А почему нет?! Там выступать на свежем воздухе – распространенный способ жизни. Так что для меня это стало приятным и полезным делом. Хотя в Карлсруэ, с которого мы начали, нас ждала неудача. Мы выбрали наиболее оживленное место, где не было других музыкантов, только расположились, включили аппаратуру и начали петь, как подошли полицейские. Культурно, подчеркнуто вежливо объяснили, что усилитель использовать нельзя, и попросили удалиться...

– Помешали немецкому порядку? А каковы последствия, если не подчиниться?

– Заберут технику, да еще и оштрафуют. Я поначалу расстроился, но Николай отнесся к замечанию с пониманием и повез меня в соседний город, расположенный неподалеку. Там нас ждал успех.

– Где публика оказалась наиболее гостеприимной?

– Пожалуй, во Франкфурте-на-Майне – финансовом центре Германии с массой небоскребов и богатых людей. К нам они охотно сворачивали, слушали, благодарили.

– Россиян в свое время уехало немало из страны. Как они устроились там?

– По-разному. Мышев любит сочинять и петь песни, чем, собственно, и зарабатывает. Собирается накопить денег, вернуться домой и купить дом. Всю Европу он объездил, все видел, и ему в Германии уже неинтересно. Остальные, кто держит свою форму, гениально играет, дают концерты. Тоскуют по Родине, не без того, по рыбалке, друзьям. Есть и опустившиеся бомжи, большая часть которых – молодежь 25–30 лет. Мне кажется, они просто дурачатся. Ноги-руки у парня целы, голова на месте, а сидит со стаканчиком и улыбается. Воля, на мой взгляд, атрофирована потому, что государство посадило их на свои плечи. Может, не востребованы, кто знает...

– Или причина кроется в отношении к русским музыкантам? Исходя, скажем, из известных исторических событий...

– Дело вовсе не в политике. Надо искать свое и не подстраиваться под публику. Тем будешь и интересен. У Мышева не ахти какой голос, хрипит, в руках семиструнка, рядом я пытаюсь что-то выдать. Необычное сочетание как раз и привлекает. Мы спрашивали, что именно нравится. Сами не знают: и на надоевшую "Калинку" не похоже, и на рок тоже, и на бардовскую песню. Главное заключается в индивидуальности.

– Германия позади. Она останется только на фотографиях или отразится в творчестве?

– Пока я перевариваю увиденное и услышанное в себе. Одно я понял и ощутил: все мы клетки Бога, от общего начала. Немцы понимают, что Россия немного больна, и сочувствуют нам. Я вот вернулся и тут же отчетливо увидел: настороженные какие-то люди, напряженные. Вот что меня волнует. Это и в новых песнях будет.