Май – месяц Булата Окуджавы. В этом месяце, аккурат 9-го числа, он родился. Ну и День Победы – святой для него, как и для каждого фронтовика, праздник. В майском выпуске "КГВ" уместно вспомнить о Булате Шалвовиче, о его калужском периоде.

В 1951 году мы, ученики трех выпускных классов школы-семилетки №13, собрались в один 8 "Г" класс 5-й школы. Школа тогда была исключительно мужская, как и в дореволюционное время.

Нашим классным руководителем была удивительно мудрая женщина, уже пожилая, грузная, но подвижная Анна Карповна Федорова.

Однажды в 1952 году, в начале второй четверти, она привела в класс странного и удивительного мужчину: молодой кавказец, одетый в черное, волосы на голове вьющиеся, лицо бледное, сосредоточенное, усы "малой формы"... Мы, перешептываясь, решили, что он похож на Чарли Чаплина.

– Булат Шалвович Окуджава, – произнесла Анна Карповна. – Он новый учитель в школе и попросил у меня разрешения посетить наш урок.

Мы, не сговариваясь, прошептали: "Булат", и эта кличка осталась на все время его работы в школе.

В 1953 году Булат Шалвович ушел на другую работу, а мы в 1954 году уехали из Калуги поступать в разные институты, и имя Окуджавы как-то стало забываться, и лишь в 60-х годах оно снова всплыло и зашагало вровень со знаменитыми именами Высоцкого, Галича, Визбора и других.

В марте 1983 года я стал общественным корреспондентом областного радио. Когда приближалось 125-летие нашей 5-й школы, главный редактор радиокомитета Рудольф Панферов мне сказал, что только я могу взять интервью у Булата Окуджавы. И вот я поехал в Москву, оказался, прости Господи, в Безбожном переулке, поднялся на 13-й этаж и вошел в 60-ю квартиру. Булат Шалвович был один и выглядел очень расстроенным: позавчера он прилетел из Италии, выиграл там "Золотую гитару", но партийная печать не посвятила ни строчки этой его победе в Сан-Ремо. Я тут же сообразил: "Так я возьму у вас интервью, и вся Калуга узнает о вашей победе!"

– Да? – сказал Булат Шалвович. – Ну что же, приступим!

Когда мы поговорили о победе в Италии, я осторожно коснулся юбилея школы. Сегодня у меня расшифровка этого первого интервью с Булатом Шалвовичем. Воспроизвожу ее с некоторыми сокращениями.

– Булат Шалвович, расскажите, пожалуйста, как вам запомнилась наша пятая школа, что она вам дала.

– С пребыванием в пятой школе у меня связано очень многое – и печального, и смешного, и очень поучительного. Это произошло в феврале 52-го года. Я попал туда из Высокиничей, где у меня были неприятности. Знаете, в середине года приходить в новую школу всегда очень сложно, тем более что я пришел в класс, где до меня работала замечательная учительница. Приняли меня ученики очень холодно, и у нас отношения не сложились. Мне нужно было переломить этот класс, нужно было сломить их упорство и предвзятость в отношении меня, победить их как-то. Это длинная история.

– Окончилась она вашей победой?

– Да, она окончилась моей победой, и у меня завязались с учащимися замечательные отношения. И благодаря этому я многих помню до сих пор, и некоторые мне пишут. Для меня это была большая школа прежде всего потому, что пятая была тогда, по моим представлениям, школой очень сильной. На ней не было налета провинциальщины, отдаленности от столицы. Это была сильная столичная школа с традициями, с сильным коллективом, который как-то меня захватил и в трудную минуту мне помог. В общем, я стал на ноги, почувствовал себя человеком, да еще способным преподавать. Это для меня было важно в те годы.

– А как у вас сложились отношения с педагогическим коллективом, кого вы помните?

– Многих я не помню уже, потому что коллектив был большой и каждый занимался своим делом, но было несколько преподавателей, с которыми я дружил. Так как я был человеком почти одиноким, то для меня это было важно. Чужой город, одиночество – и вдруг появились люди вокруг меня, которые меня поддержали, которые были ко мне искренне расположены, которым и я чем-то был симпатичен и приятен. И сложилась у нас, ну как это говорят, компания, что ли. Ну кого я помню? Помню преподавательницу немецкого языка Галину Николаевну Никитину, Марию Ивановну Буйнову (правда, не помню, что она преподавала, как-то это странно), затем Александр Георгиевич Больгинов, он физкультуру преподавал, я его Сашей звал. Потом у нас завуч был замечательный Александр Александрович Федоров – тоже в нашей компании. Затем Ида Александровна Копылова, Тамара Абрамовна Манкевич, Живутцкий Генрих, потом Коля, Николай Федорович Симонов.

– Вы знаете, что он прекрасно поет?

– Ну как же! Мы вместе с ним пели на два голоса "Не искушай меня без нужды" Михаила Ивановича Глинки.

– Булат Шалвович, а как сложились у вас отношения с Анной Карповной Федоровой, которая вела у нас класс? Кстати, а что вы там писали в блокнот на задней парте, когда были в нашем классе?

– Так! Так ты – Соловьев и сидел на первой парте с Исей Шейнисом? И ты все знаешь? Так что же ты мучаешь меня уже полчаса? Ну, здравствуй, пятая школа! (Мы обнялись!) А Анна Карповна была удивительным человеком! Она была значительно старше меня и единственным человеком, которая помогала мне, консультировала меня, что сказать, как ответить, где смолчать. В общем, учила меня азам. Анна Карповна была для меня одним из моих "внутренних" учителей!

После интервью мы попили чайку, а потом сфотографировались. Булат Шалвович был уже настроен по-иному, воспоминания о пятой школе доставили ему удовольствие.

Я подготовил передачу, которая должна была выйти в эфир 30 ноября, в день 125-летнего юбилея школы. Но 29 ноября я снова поехал в Москву по делам основной службы (я работал во ВНИИдреве в Балабанове) и заработался. Спохватился поздно, последняя электричка в Калугу уже ушла. И тут я вспомнил, что завтра юбилей школы. Что делать? Оставалось одно: попросить Окуджаву подвезти меня завтра утром на машине в Калугу. Я позвонил Булату Шалвовичу и объяснил трагизм своего положения.

– Ну что же? Придется тебя брать. Но где?– сказал Окуджава.

– Я на Алексея Толстого, у дядьки. Подойду к храму, где венчался Пушкин, там есть светофор, и буду вас ждать!

– Хорошо! Но ты должен стоять уже в шесть часов!

– Договорились!

В шесть часов я уже стоял у светофора. Прошло десять минут и еще десять. Машины не было. И вот когда у меня уже иссякло терпение и я впал в состояние безысходности, из-за храма показался "жигуленок". Булат Шалвович вышел из машины и выразительно покрутил пальцем у виска!

– Володя! Мы с шести часов стоим у светофора, но с другой стороны храма, и тут я вспомнил, что ты должен был идти со стороны улицы Алексея Толстого. Мы поехали вокруг храма – и вот нашли тебя!

Мы расхохотались. А затем было три с половиной часа беседы с Булатом. О чем только не поговорили!

После официального мероприятия в школе ко мне подошел Александр Георгиевич Больгинов и объявил: "Вечер состоится у нас дома, с Булатом мы все решили".

Боже мой, что это был за вечер! Дуся, жена Больгинова, и дочка потрудились на славу. Стол ломился от блюд и спиртного. Была семиструнная гитара, одолженная у моего брата Бориса, и два магнитофона, мой и Володи Евдокимова, на случай, если будет концерт или диковинные рассказы. Было все! И концерт, и рассказы, и мы записывали на магнитофон. Но вдруг Булат Шалвович сказал: "Вообще-то, почти все участники событий, о которых я хочу рассказать, здесь. Выключите магнитофоны, я буду рассказывать, но так правдиво, что, может быть, записанные на магнитофон рассказы потом будут чуть-чуть неприличны для слушателей". И он начал рассказ, а я изо всех сил старался не пропустить ни одного слова и включил свою память.

И вот этот рассказ перед вами.

"Когда в 50-м году я приехал в Калугу по распределению Тбилисского университета имени Сталина, мне казалось, что Калуга и Москва почти что рядом, и я могу спокойно на выходные поехать в Москву, на родину, на Арбат. Но начальник облоно Иван Иванович Сочилин сказал, что специалисты со значками Тбилисского университета нужны в области, и мой путь – в Шамординскую среднюю школу. Тем паче что у меня родители репрессированные. Я и поехал. Когда там я отказался совершать подлог и ставить четверки вместо колов, директор собрал педсовет и меня начали выгонять из школы, потому что и родители репрессированные, и я не умел работать. Спас меня Павел Иванович Типикин, заведующий районным отделом образования. Он как дал по столу кулаком и стал меня защищать. Директора сняли с работы, а я в следующем году уехал из Шамордина в Высокиничи. Но тоже директор попался подлец. Я по заявлению должен был поехать в Москву, а когда вернулся, моего заявления уже не было, и с позором, как прогульщик, я должен был уйти с работы. Комиссия приехала из Калуги, во всем разобралась. Директора сняли. А я попал в Калугу, и, наконец, мне нашли работу в 5-й школе... Класс после смерти классного руководителя стал разболтанный, а я был назначен новым классным. На самом деле руководил всем некий "Поперло", переросток года на три. Нахальный, всем подсказывал, передразнивал. Ну я после его подвигов взял его за воротник и выставил из класса вон.

На следующее утро вызывает меня директор Павел Иванович Четвериков. Оказывается, у "Поперлы" была лохматая рука в обкоме, он нажаловался кому надо, а тот Четверикову. Я вхожу в кабинет: "Здрасте, Пал Иванович!" А он: " Что же это такое? Может, вы диктовать не умеете?" Я говорю: "Да нет!" "Может, у вас с дикцией плохо? Ну-ка, снова войдите ко мне в кабинет!" Я вышел и вошел: "Здраствуйте, Павел Николаевич!" "Ну вот, так уже лучше! А ученики жалуются – дикции нет, не понимают, а вы их выгоняете. Если будете так себя вести, мы вас выгоним. Идите!"

Черный как туча я шел по второму этажу и думал: "И здесь та же история! Что же делать?" И тут вдруг Сашка Больгинов, мы уже познакомились: "Булат, ты что такой, что случилось?" – "Да вот, с директором скандал. Говорит, выгонит!" – "Да... Но ты же фронтовик! Это надо обдумать. Для этого надо пойти "под шары"!" – "А что это такое?" " Да столовка за углом! А над входом два шара, фонари, значит! А мы просветимся!"

На столе в то сталинское время лежал в тарелочке хлеб, стояла горчица, соль, и мы намазывали хлеб и говорили меж собою. Подошел официант, принес по стакану водки, по кружке пива и по холодной котлете с лапшой. Так, без заказа, у них такой ужин. Мы с Сашкой выпили и закусили. И сразу настроение улучшилось.

А утром в классе все было по-другому. Почему-то дети здоровались, в классе была тишина. Загляденье! Может быть, от меня пахло? В учительской все молодые женщины казались приветливыми. Может быть, какой шарм появился у меня? Я мучился в раздумьях. В обед я остался один в учительской. Тут входит Сашка. "Саш, слушай, а пойдем "под шары"! – "Булат, а у тебя деньги есть? У меня-то вот нету! Слушай, пойдем в местком, напишем заявление на помощь, и будут деньги!"

Были заявления, были деньги, большая часть оставалась "под шарами". Поскольку на мне ничего не менялось (а заявления были и "на ботинки", и "на брюки" и т. д.), завуч Александр Александрович Федоров вызвал меня и сказал: "Вы с Сашкой там пропадете! Мы решили вас спасать! Сегодня придете в такой-то дом, назовете пароль, и мы вам откроем!"

В домик на улице Достоевского мы пришли вовремя. Как разведчики, произнесли пароль, оказались в прихожей, разделись и вошли в залу. Боже мой! За столом сидела вся учительская во главе с Александром Александровичем, на столе чего только не было – и вина, и закуски! Мы обомлели. "Так, – сказал Александр Александрович, – будем решать, как они пригодятся для нашей компании. Булат, ты что умеешь?" – "Я умею немножко играть на гитаре и чуть-чуть петь." – "Вот-вот! Садись-ка к Коле Симонову, он поет, вы будете с ним петь вместе! А ты, Саш, что умеешь?" – "А я – с фронтовой разведки, двести грамм – и не хмелею!" – " Вот-вот! Садись ближе ко мне, мне меньше достанется!"

А ведь чудная была компания! Мы ходили и на спортивные соревнования, и на массовки ездили. А класс мой выправился! Выпускники класса сегодня ого-го! А в 52-м году у меня было трудное положение, и вы меня поддержали! Спасибо вам за это!"

Потом были еще встречи с Окуджавой, но о них как-нибудь в другой раз.

Владимир СОЛОВЬЁВ.