О Елене Камбуровой писали немало как о человеке, отстраненном от суеты мирской. Пообщавшись с ней несколько раз, я, честно говоря, не ощутила, что говорю с женщиной "не от мира сего". Удивило меня другое: с тех пор как я видела ее в последний раз, а это было лет 15 назад, Камбурова внешне совершенно не изменилась. Кажется, будто время вовсе не имеет над ней никакой власти...

– Я действительно живу в некоем измерении, которое подчиняется не времени, а каким-то другим процессам. Возможно, такая внутренняя жизнь наложила отпечаток и на мой внешний облик. .. Иногда ощущаю себя старухой, а порой вообще не понимаю, что такое возраст... В сущности, он зависит от окружающих, благодаря которым ты становишься дочкой, мамой, бабушкой... Мой же возраст зависит еще и от песен: в них и древние миры, и совсем юные.

– Сбегаете от реальности в эти свои "песенные миры"?

– Жить воображением вынуждают оба обстоятельства: очень часто реальность не соответствует тому, что хочется видеть. Когда реальное совпадает с воображаемым, это радует, но чаще совпадения не происходит – вот тогда и приходится "спасаться бегством". У меня есть потрясающая возможность "сбегать" в свои песни. Так я в них и живу – в чем-то неземном, приподнятом над бытом, с крылышками...

– Своего рода карнавал?

– Слушайте, как интересно... Совсем недавно я беседовала с одним человеком, который почти дословно сформулировал вашу мысль: "Вам не кажется, что вся ваша жизнь – некий карнавал? Вы реальнее существуете в песнях, чем в жизни вне сцены". Сначала я изумилась, а потом подумала, что мой собеседник во многом прав: на сцене мне действительно комфортнее всего. Может, еще и потому, что не живу вне песен какой-то яркой жизнью – экономлю, что ли...

– Тяжело судить, насколько ярка ваша "внесценическая" жизнь: вы, по-моему, тщательно скрываете ее от посторонних глаз...

– Всегда интересно знать про того, кто на виду, а я как-то в основном в тени... Да и зритель у меня другой, более деликатный: может, и хочет чего-то узнать, но ни в коем случае не спросит. Так все мимо и проходит... Теперь, правда, стало модным выставлять себя напоказ – многие артисты даже карьеру на этом строят, но мне пока не хочется. Да и рассказывать-то особенно нечего...

Может быть, поэтому обо мне какие-то нелепые слухи ходят – откуда что берется? Правда, иногда действительно так получается, что в меня именно женщины влюбляются. Понимаете, я ничего не отрицаю: всему в жизни находится свое место. Просто я – другая. И живу на своем островке. Это выступления, подготовка к гастролям, репетиции... Ужасная суета! Каждый день молюсь, чтобы пришел хороший администратор, способный меня от всего этого избавить. Часто думаю с сожалением: "Боже мой, день прошел в разговорах. Я ничего не прочитала, не послушала; у меня не было возможности репетировать". Как это переломить – не знаю.

– Зато у вас появился сольный компакт-диск...

– И второй, с колыбельными песнями – они такие милые. Из Калифорнии приехала некая Наташа Гамольская и подала мне идею записать колыбельные песни для калифорнийских русских детей. Интересный эффект: как-то я пришла домой страшно усталая и замученная. Начала переписывать кассетку на маленькой громкости – и вдруг почувствовала, что песни так меня успокоили! Мой же собственный голос. Колыбельные – прелесть, квинтэссенция нежности; тем они мне и интересны.

– Что еще может вас успокоить?

– Музыка. У меня, естественно, бывают срывы, но я – "ванька-встанька": вечером, обессилев, падаю, а утром снова поднимаюсь... И ничего нет для меня упоительнее состояния, которое рождается на хороших концертах.

– Бывают и плохие?

– Ну конечно: я очень неровно работаю. Я ведь с техникой связана: аппаратура плохо работает – и голос, живое существо, нервничает, начинает метаться в поисках выхода. Сцена – мистическое место, где может родиться нечто не задуманное тобой, а подсказанное свыше и идущее от энергии зала. Немой и мертвый зал мало что рождает. А вот когда оттуда идет положительный заряд, а здесь, на сцене, голос в ладу с техникой, – случаются удивительные вещи: песня приобретает такие формы, которых ты от нее совсем не ожидал. Вообще песни с течением времени изменяются; десять лет назад было одно, а вот прошли годы – и ты вдруг обнаруживаешь, что получилось совершенно другое.

– Вы помните свой самый сокрушительный провал?

– Вообще-то у меня их было несколько. Но, пожалуй, самый серьезный провал принесло мне первое сольное выступление. Я училась тогда в десятом классе, раза два участвовала в литмонтажах, но настолько при этом робела, что даже три-четыре строчки читала не одна, а с кем-нибудь в паре. Внезапно появился внутренний голос, упорно убеждающий меня, что я – актриса. И вот решилась выступить на вечере, посвященном дню Конституции... Все продумала заранее, знала, что номер мой будет совершенно необычным: танцуя, я, конечно, выйду с песней не из-за кулис, а прямо из зала. Получилось все смешно и глупо: я споткнулась на первых же шагах, упала – раздался хохот. Кое-как добралась до сцены, прошагала из одной ее кулисы в другую, открывая рот, не смогла издать и звука: волна волнения захлестнула меня с головой. Три дня, переживая позор, не появлялась в школе. А когда пришла, один соученик спросил: "Ты что, пьяная была?" Вот и вся реакция.

А однажды я выступала в райцентре, в зале сидели хорошие, добрые зрители. И вот некто – то ли дядя Петя, то ли дядя Ваня – в момент, когда я пела "Не покидай меня, весна", дважды прошел за моей спиной по сцене (туда и обратно) с большим молотком в руках. Мне об этом сказали только в антракте; ни я, ни гитарист ничего не заметили. Зал никак не отреагировал: песня оказалась главнее. Как-то в глубинке выступать нужно было в большом сарае, и когда мы к нему подходили, я увидела громадного петуха совершенно потрясающей красоты. Начался концерт. Запеваю я без аккомпанемента революционную песню; "Как делу измена, как совесть тирана – слушай..." – и в этот самый момент "подключается" петух. Бабушкам к кукареканью не привыкать, но у меня-то челюсти свело. И, между прочим, долго аплодировали.

– Ну, все-таки ваши песни больше рассчитаны на интеллигентную публику...

– Интеллигенты живут везде, и в провинции случаются невероятно пронзительные концерты. Может, потому, что там люди меньше суетятся и не так сильно разбазаривают душевные силы. Всюду, правда, встречаются и другие зрители. Однажды я сказала зрителям – полупьяным шахтерам: "Песни – очень хрупкие существа. Они похожи на цветы: если воткнуть их в песок – умирают". После этого в Москонцерт поступила жалоба – меня обвинили в оскорблении рабочего класса и объяснили: зритель всегда прав.

– А на самом деле?

– А на самом деле, мне кажется, здесь нужно говорить не о правоте, а о взаимной любви.

– К слову, о любви. Знаю, что вы любите природу.

– Безумно люблю – и подпитываюсь ее мощной энергией. Люблю море, горы, деревья, цветы и животных.

– Людей не любите?

– Не всех. Никак не могу дойти до той степени мудрости, которая поможет полюбить каждого. Жалеть – другое дело.

– У вас много друзей?

– Полно. Во всех городах, где выступаю, "выходцы" из зрителей постепенно становятся моими друзьями. С годами их накапливается все больше и больше. На общение – даже по телефону – уходит масса времени; письма писать уже совсем некогда. К тому же у меня большая проблема: "плыву" во времени. Никогда не знаю, который час, часто опаздываю – и это ужасно. Представляете, я же подвожу людей! Очень этого не люблю; когда невольно кого-то обижаю, чувствую себя отвратительно. Переживаю, пытаюсь себя переделать, но пока не получается.

– Остановимся на вашем имидже. Совсем немного серебра, минимум косметики. Волосы не красите, ногти коротко стрижете, лаком не покрываете.

– Нет, я не отношусь к женщинам, которые считают, что не нуждаются ни в косметике, ни в украшениях: люблю иногда что-то подкрасить, подрисовать, подреставрировать. Конечно, мне хотелось бы всегда хорошо выглядеть. Другое дело, что постоянно нужно думать: как хорошо выглядеть в сочетании с моими песнями. Тут уж лучше недобрать, чем переборщить. Иногда случайно что-то лишнее надену – чувствую: петь не могу. Снимали меня как-то для польской телепрограммы. Смотрю на экран: голос – мой, но такое лицо сделали, так меня причесали, так разодели! Сидит в студии какая-то кукла, но она – не я. Впрочем, в юности я выглядела совсем не так, как сейчас. Когда я училась в Киевском институте легкой промышленности.

– И такое было?

– Было, было. Я сразу не решилась в артистки пойти. И вот из Хмельницка... Ось прийихала я до Кыева та й поступыла у цэй инстытут – бачыте, володию ридною мовою...

Однажды мы с ребятами сговорились встретиться на Крещатике. Я готовилась к свиданию самым тщательным образом: тушь, пудра, копна бело-рыжих волос... Мысленно любуясь собой, в замечательном настроении впархиваю в троллейбус – все пассажиры мгновенно обращают на меня внимание и начинают улыбаться. Как мне кажется, восхищенно. С удовлетворением думаю: "Вот что значит привести себя в порядок". В таких приятных размышлениях доезжаю до нужной остановки, выхожу из троллейбуса, подхожу к ребятам. Они встречают меня взрывом хохота: оказывается, и в спешке плащ надела наизнанку. Сегодня, может быть, никто и не заметил бы, но тогда... А я-то, наивная, красотой своей неземной упивалась.

– И часто вас наивность подводит?

– Ох, если бы вы только знали! Розыгрыши, "отработанные" тысячу лет назад, и теперь воспринимаются мной на полном серьезе. В определенный период у меня не было жилья в Москве, а тут кто-то сказал: "Есть замечательная недорогая квартира. В самом центре – в „высотке" на Котельнической. Только одно „но": в бассейне (в квартире он заменяет ванну) живет крокодил, которого надо вовремя кормить". Я удивилась: "Да о чем речь? Разве это проблема?" Розыгрыш оказался многоэтапным: пока я ждала освобождения "крокодильими хозяевами" вожделенной жилплощади, успела сообщить о своей невероятной удаче множеству друзей – и все без исключения поверили байке о крокодиле...

– Ну а чему вас все-таки научили в Институте легкой промышленности?

– Я инженер-обувщик. По идее, должна бы ходить в хорошей обуви. А случилось наоборот: в юности я носила такие жуткие жесткие туфли, что совершенно искривила ступни. С тех самых пор никогда не могла найти для себя подходящую обувь. Два года назад знакомые мне настоятельно порекомендовали суперклассных обувщиков. Выслушав рассказ о моих "хождениях в муках", специалисты заверили меня, что на сей-то раз все будет в порядке. Четыре новенькие пары туфель, одна из которых сделана из кожи карпа, два года лежат у меня дома. Обувь красивая, да жаль – носить ее невозможно. И так – сплошь и рядом...

Беседу вела

Полина КАПШЕЕВА