В любом доме от Москвы до Курил можно, повернув рычажок радиоприемника, послушать произведения Баха и Глинки, Бетховена и Чайковского, Россини и Римского-Корсакова. В Магадане или Кушке звучат величайшие творения музыкальной классики и советских композиторов в исполнении Рихтера, Когана, Ойстраха... "Концертный зал" Всесоюзного радио вмещает десятки миллионов людей, его репертуар необозрим.

В этом половодье звуков мы становимся свидетелями опасных рифов, водоворотов и порогов. Дело в том, что доступность музыки создает ложное представление об умении слушать. Судите сами. Читать умеют все. Книжный фонд наших библиотек – самый большой в мире. С увлечением читают у нас не только классику, научно-популярную литературу, современные произведения, но и мемуары и записки непрофессио¬нальных авторов – "бывалых" людей. Многие читают и перечитывают книги французского пилота Антуана де Сент-Экзюпери, записки видного советского хирурга профессора Амосова. Никого не удивляет, что испытатель Галлай написал интересную книгу, космонавт Леонов сделал серию отличных рисунков, а летчик Ильюшин спел самодеятельную песенку в концерте, который транслировался по радио в день авиации. Я мог бы вспомнить немало интересного из того, что написали артисты, рабочие, инженеры, партизаны, полководцы, историки. О прочитанном спорят, обсуждают на читательских конференциях. Все это закономерно. Но самые бурные споры возникают почему-то вокруг песен, созданных инженерами, артистами, геологами, педагогами, поэтами.

Мы видим, как поток самодеятельных песен захватывает довольно широкие слои молодежи. В одних отражается живая современность с ее запросами, вкусами и характерами. В других весьма ощутимы черты пошлости, развязности, чрезмерной чувствительности. Образно выражаясь, один и тот же дождь несет урожай на поля и грязь на дороги. Разобраться в этом сложном и противоречивом потоке чрезвычайно трудно, но необходимо.

В чем успех некоторых самодеятельных песен? Прежде всего, в ярких поэтических образах. Текст, который, как правило, лучше музыки, часто злободневен. Авторы песен, так называемые барды или менестрели, хорошо знают психологию слушателей. Они бьют наверняка: здесь и неразделенная любовь, и одиночество, и личная неустроенность, и благородная романтика. Но, к сожалению, словарный запас многих песен ограничен лексиконом людоедки Эллочки. Желанной гостьей в них стали пошлость и блатные словечки. А наряду с определенными мелодическими находками – мотивчики, напоминающие не то "Мурку", не то нашумевшую в свое время песенку "На Дерибасовской открылася пивная".

Вот тут бы хорошему музыкальному наставнику и прийти на помощь... Раньше таким "наставником" была народная и отчасти массовая песня. Профессионально написанная или аранжированная, она закладывала основы музыкального воспитания. Эти традиции, прочно закрепившиеся в Прибалтике, на Украине и на Кавказе, у нас утеряны. А зря! Много сделали для пропаганды музыкальных знаний университеты культуры и музыкальные клубы, но они поучают преимущественно проповедями, а, как известно, примеры действуют несравненно убедительнее.

Я часто задаю себе вопрос: если новые времена несут новые песни и новые средства выражения, а неслыханные темпы жизни, великие научные открытия и технические новшества рождают новые тембры и ритмы, разве должен отмереть национальный характер музыки, ее традиции, ее культура и колорит, нравственная чистота и социальное содержание?

Говорят, что новое – хорошо забытое старое, но почему наша молодежь, имеющая солидный культурный багаж, вспоминает "Мурку" чаще, чем народные песни и советские песни сороковых – пятидесятых годов? Мне рассказывали, как завуч одной из начальных школ, узнав, что ребята из-за уроков в музыкальном училище не явились на сбор бумажной макулатуры, произнес патетическую речь о том, что мы, дескать, обязаны воспитывать в детях чувство долга, а без музыки они как-нибудь проживут. Некоторые "интеллектуалы" не менее категорически утверждают, что если занять свободное время не искусством, а наукой, то "будет больше пользы для общества". Конечно, когда не воспитываешь вкуса, то он формируется сам, под влиянием случайных факторов, и, если считать, что музыка призвана только развлекать, ее применение действительно ограничится танцевальной площадкой, домашней вечеринкой, перекуром.

Самодеятельность во всех ее формах, и в том числе музыкальная, получила в нашей стране широкое распространение. Не нужно, вероятно, доказывать, что она чрезвычайно важна в системе эстетического воспитания народа. И, право же, не было ничего страшного в том, что кто-то сочиняет незамысловатые вирши и не то поет, не то декламирует их, если бы многие наши ребята не считали это рифмоплетство эталоном поэтического новаторства, хриплый простуженный голос – вершиной вокального искусства, а монотонное треньканье на двух гитарных струнах – образцом современного музыкального стиля.

Беда в том, что некоторые стороны творчества наших "менестрелей" и "бардов", получив непомерно большое распространение, разрушают и дезорганизуют систему подлинно эстетического воспитания, портят музыкальные вкусы. В лексиконе людоедки Эллочки было тридцать два слова. У многих авторов песенных текстов – не больше, а в музыкальном арсенале еще меньше – поётся все на одной ноте. Но людоедка Эллочка имела, по крайней мере, то преимущество, что она не требовала трибуны. Говорят, поэтом и композитором может быть всякий, кто не докажет противного. Я имею в виду, разумеется, не только лохматых идолов электрогитары, но и наших симпатичных парней, которые по наивности принимают грубую подделку за подлинные самоцветы.

Должен еще раз подчеркнуть: я не против гитары, не против самодеятельности, не против "менестрелей" и "бардов". Но я решительно против того, чтобы нашей молодежи навязывали косноязычность, блатной лексикон, хриплый шепоток, музыкальный примитив.

Я бывал на многих певческих праздниках и фестивалях молодежи. Участвовал в жюри международных конкурсов. Слышал хороших эстрадных певцов и дружу со многими из них долгие годы. Я сам написал много песен, и, право же, меня трудно упрекнуть в предвзятости, но скажите, неужели отсутствие голоса, слуха, музыкальных способностей и поэтической одаренности являются приметами современного искусства? Вот передо мной записи нескольких песен. До чего же они унылы и скучны. До чего примитивны и беспросветны эти рифмы, за которые, говорят,

Каин убил Авеля: .. .дубы – жлобы – гробы.

Литература – это не моя сфера, но я никак не могу понять, почему молчат наши поэты? Я никак не пойму, почему столь равнодушно взирает Союз композиторов на варварское обращение с музыкой, не пойму, почему мирится с этим наша театральная и кинообщественность? Ведь если какой-нибудь "бард" упражняется на молодежной вечеринке после того, как уже спеты все песни,– это еще полбеды, а вот когда столичный молодой актер, удачно сыгравший роль в кино или театре, ездит по городам и весям со своим доморощенным репертуаром, распевая сомнительные песенки об антисказках и блатной дружбе,– это стихийное бедствие. Ему подражают, принимая за последний крик моды, и сила детонации становится разрушительной.

Доколе же можно петь о грязи и ненастье, о туманах и буранах, о гробах и поминках и не видеть жизни, солнца, радости? Как-то после войны в пригородной электричке я услыхал такую песню:

И вот я брожу по поездам

Один, без жены и без зренья.

Так дайте же, дайте ж

скорей на сто грамм.

Войдите в мое положенье...

И представьте, давали. Потом оказалось, что на железных дорогах действовало хорошо организованное "акционерное общество" попрошаек с основным капиталом в несколько десятков тысяч рублей, со своим правлением, ревизионной комиссией и третейским судом.

.. .Я возражал и возражаю са¬мым решительным образом против массовой пропаганды самоделок. Не только потому, что такие музыкальные коктейли сбиты из непереваренных отрывков подслушанных мелодий, а по другим, более серьезным причи¬нам. За рубежом много пишут и говорят о "массовой культуре", о том, что народу чужда и недоступна подлинная культура Рафаэля и Бетховена, Шекспира и Петрарки, что народу нужны битлы, комиксы, дайджесты, вестерны, то есть весь тот суррогат искусства, который легко усваивается, легко одурманивает и легко оболванивает. Варварские попытки пересказать "Гамлета" на пяти страничках карманного формата или "Одиссею" – на трех, давать рисунки с короткими, как пулеметная очередь, диалогами вместо романа, повести или рассказа, джазовые вопли вместо музыки, грубый рисунок вместо живописи – все это проявления знаменитой и зловещей "массовой культуры". Но даже то, что прикрыто тогой благопристойности и солидности, поражает циничным классовым делением на первый и второй сорты, на искусство для избранных и эрзац— искусство для масс. Цели такого деления нетрудно понять. И я с беспокойством наблюдаю, как, сами того не ведая, некоторые авторы и исполнители самодеятельных песен сползают на рельсы сомнительной доходчивости, дешевой популярности и беспринципного эпигонства.

Вот содержание одной песенки, смысл которой я передаю по памяти... Когда устают чайки, они садятся на камни и становятся похожими на домашних утят... Когда устают пароходы, они бросают якоря... Когда устают люди, они трудно засыпают и встают для того, чтобы снова идти уставать. Романтично? Красиво? Хлестко? А смысл? Труд здесь принижен, его созидательное начало выхолощено, человек представлен безликим роботом, и вся его жизнь – процесс расходования и восстановления физической силы. Что здесь общего с нашей жизнью, нашей моралью, нормами нашего строя?

Можно привести и еще ряд песен, где трудовому человеку противопоставляются "романтики" из штрафных батальонов, уголовники, авантюристы, искатели приключений. Иногда это находит яркую интерпретацию, и, как ни парадоксально, чем талантливее такая песня, тем больший заряд вредности несет она в себе. Образ разбитного парня, циничного и грубого, проповедующего понятия зоологической морали и грубой физической силы, воспевающего собственную неустроенность и неприятие наших жизненных норм, стал кочевать из песни в песню. И вот вчерашний школьник, которого несколько лет воспитывали на лучших образцах литературы и искусства, получает массированный заряд пошлости, сдобренной солидной порцией ложной романтики.

Я предвижу возражения поклонников "бардов", некоторые их песни нравятся слушателям, и я вовсе не хочу вместе с водой выплеснуть и младенца. Я выступаю не против кого-либо лично. Я против пропаганды того, что отрицается всем строем нашей жизни.

1968