УДК 821.161.1 + 27–242

Тема исследования – использование в творчестве В. Высоцкого аллюзий из Ветхого Завета, а также – в более широком смысле – вопрос мировидения поэта. Автору удалось обнаружить в книгах Ветхого Завета претексты некоторых песен и стихов Высоцкого и путем сопоставления выявить в них разнообразные параллели. На основе анализа сделан вывод, что поэт старался объединить нравственные истины Ветхого и Нового Завета, верный стремлению к целостности мира и культуры.

Ключевые слова: песенно-поэтическое творчество, в. высоцкий, ветхий завет, лексико-семантические параллели, образно-сюжетные параллели, книга исайи, евангелия, синтез.

Библейские аллюзии встречаются в творчестве В. Высоцкого столь же часто, сколь и сказочно-фольклорные. Иногда создаваемые поэтом образы соединяют в себе библейские и языческие элементы. Так, в дилогии "Очи черные" волшебная сказка – о страшном путешествии через лес на тройке коней – сочетается с христианским чаянием увидеть "край, где светло от лампад" [5, 376], а в "Балладе о любви" ветхозаветные мотивы переплетаются с античными.

Подобная "взвесь" библейского и языческого вообще характерна для советского мироощущения. Вот почему А. Синявский, размышляя о нем, сравнивает Революцию с Апокалипсисом, а советское государство – с Церковью [14, 9, 110]. С другой стороны – Революция сопровождается "вакханалией", которая "в своих истоках восходит к... древним религиозным обрядам обновления земли и жизни" [Там же, 13 ]. Столь же закономерно П. Вайль и А. Генис, описывая "мир советского человека 60-х", прибегают к бахтинской метафоре карнавала, чтобы передать "атмосферу нарастающего праздника, о котором так любит вспоминать жившее тогда поколение" [3, 582]. При этом, наряду с "дионисийским" праздником карнавального освобождения, в годы "оттепели" вошел в идеологический обиход Моральный кодекс строителя коммунизма [11] — "советский аналог десяти заповедей и Нагорной проповеди..." [3, 518].

Расположенная к иронии эссеистика Вайля и Гениса неожиданно коррелирует с выводами лингвистического анализа: "Идеология социалистического общества... на деле оказалась лишь наследницей прежних религиозных систем" [9, 51].

В. Высоцкий был сыном своей страны и своей эпохи. Соответственно, в его творчестве можно найти элементы разных религиозно-мировоззренческих представлений. В работах исследователей проанализированы в какой-то мере "христианские" [8, 18, 19] и "языческие" ([10, 20] и др.) мотивы в его произведениях. Последние, как правило, не рассматриваются авторами работ как собственно языческие, а предстают через эстетические дискурсы — как сказочно-фольклорные или современно-романтические.

Говоря о скрещении в творчестве Высоцкого разных ментальных и языковых основ, исследователи обычно имеют в виду лишь две вышеназванные альтернативы. Между тем мировоззренческая составляющая, которую мы предлагаем назвать "ветхозаветной", включает в себя одновременно и возможность полнокровного существования, с его земными радостями и страстями, и требование гуманного отношения к человеку – пришедшее в Евангелия из иудаизма ("Люби ближнего твоего как самого себя". – Лев. 19:18 (см. прим. 1).

Подчеркнем, что мы говорим не о религиозных воззрениях поэта, а о типе культурного сознания, который можно определить как советский. Мы не включаем в это определение ни позитивных, ни негативных коннотаций – лишь отмечаем, что он обладает такой чертой, как эклектичность мировоззрения, представляющего собой "взвесь" из элементов христианства, иудаизма и язычества. Разумеется, в творчестве каждого конкретного художника эта эклектика структурировалась по-своему, определяя своеобразие индивидуальных художественных миров.

Некоторые произведения Высоцкого обнаруживают латентную связь с ветхозаветным преданием, показывающую, что в изучении книг Ветхого Завета он, вопреки распространенным представлениям, продвинулся дальше обычного интеллигентского чтения. Судя по стихам и песням, поэт старался объединить истины Ветхого и Нового завета – верный своему стремлению к целостности мира (о связующем всех людей смысле творчества В. Высоцкого, о человеческой всеобщности как нравственном идеале поэта см. [15, 91–92; 18, 47]).

Показательна с этой точки зрения песня "Баллада о Любви" (1975). Она начинается с упоминания события из Книги Бытия – Всемирного потопа:

Когда вода Всемирного потопа

Вернулась вновь в границы берегов,

Из пены уходящего потока

На сушу тихо выбралась Любовь... [5, 401]

Образу любви придается вселенский размах – ее явление в мире становится равнозначно величайшему из библейских событий. С другой стороны, олицетворенная Любовь ассоциируется с античным мифом. Ассоциация мимолетна, но значима – мы наблюдаем все то же стремление поэта к целостности мира и культуры. Затем Любовь-Афродита "растворяется в воздухе до срока", чтобы обрести черты благоуханной возлюбленной из Ветхого Завета. Начиная со 2-й строфы "Баллада" обнаруживает все более явные параллели с Песнью песней Соломона.

Один из основных мотивов баллады – мотив дыхания [17, 324] с коннотацией вдыхания любви, "растворенной в воздухе" (влюбленные "вдыхают полной грудью эту смесь" [5, 402]). Метафора любви как дыхания проходит через весь текст благодаря рефрену ("Я дышу, и значит — я люблю!"). В тексте Песни песней можно выделить родственный мотив вдыхания аромата возлюбленного/возлюбленной, который сравнивается с благовониями (здесь и далее курсив в цитатах наш. – Р.А.):

Щеки его – цветник ароматный, гряды благовонных растений; губы его – лилии, источают текучую мирру... (Песн. 5 : 13).

...И груди твои были бы вместо кистей винограда, и запах от ноздрей твоих, как от яблоков (Песн. 7 : 9).

Образ библейского текста усилен поэтом до его предельного значения и превращен в идеальный, абстрагированный от конкретных деталей. Но и в том, и в другом случае смыслообразующей является метафора – "дышать любовью". При этом дыхание влюбленных смешивается. В Песни песней это передается через зримые, чувственные подробности — их губы и ноздри сближаются:

...и запах от ноздрей твоих, как от яблоков (Песн. 7 : 9).

...губы его — лилии, источают текучую мирру... (Песн. 5 : 13)

У Высоцкого образ с той же семантикой приобретает отвлеченный смысл ("И вечностью дышать в одно дыханье..."). В Песни песней имеются параллели также к стихам 3-й строфы "Баллады", где поется об испытаниях любви – странствиях, разлуках, бессонных ночах. Ср.:

Страна Любви – великая страна...

..........................................

Потребует разлук и расстояний,

Лишит покоя, отдыха и сна [5, 402].

Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его (Песн. 3 : 1–2).

Здесь тот же подход к созданию образа, что и во второй строфе: ветхозаветный рассказ, земной и эротичный, преображается в идеализированное описание, фактически не связанное с определенной эпохой. Однако мотив разлуки, бессонного тревожного поиска сохранен.

Четвертая строфа "Баллады", представляющая ее эмоциональную кульминацию, обнаруживает смысловые, ритмические, эмоциональные параллели с кульминационными стихами Песни песней. Переклички становятся явными, так как в этих стихах библейский текст достигает наивысшей степени обобщения, отвлекаясь от временны х и пространственных реалий. Ср.:

Но вспять безумцев не поворотить –

Они уже согласны заплатить:

Любой ценой – и жизнью бы рискнули, –

Чтобы не дать порвать, чтоб сохранить

Волшебную невидимую нить,

Которую меж ними протянули.

Положи меня, как печать; на сердце твое,

как перстень, на руку твою: ибо крепка,

как смерть, любовь...

Большие воды не могут потушить любви,

и реки не зальют ее. Если бы кто давал

все богатство дома своего за любовь, то

он был бы отвергнут с презрением (Песн. 8 : 6, 7).

Способ общения поэта с библейским текстом ближе всего к диалогу, который эксплицитно проявляется в 5-й строфе "Баллады":

Но многих захлебнувшихся любовью

Не докричишься — сколько ни зови...

Метафора "захлебнувшиеся любовью" подтверждает наличие обнаруженных нами параллелей. Если их учитывать – то но в начале этой строфы, а также ее "водная" семантика получают дополнительное обоснование – иначе разрывается логическая связь с предыдущими строфами, в которых любовь отождествляется с воздушной, а не с водной стихией. В рамках диалога процитированное двустишие – это отклик на второй из стихов приведенного выше фрагмента Песни песней: "большие воды" и "реки" не зальют любви, но самой любовью можно "захлебнуться" насмерть.

В заключительной 6-й строфе "Баллады" вновь появляются ключевые метафоры из Песни песней – любви как общего дыхания и любви как сада, к которым добавляется аллюзия на "дуэт" влюбленных, в библейском тексте вторящих друг другу:

И душам их дано бродить в цветах,

Их голосам дано сливаться в такт,

И вечностью дышать в одно дыханье...

Обсуждая параллели двух текстов, нельзя не отметить их композиционное родство: помимо параллельных кульминаций, близки по расположению и смыслу и их рефрены, если можно считать рефреном повторяющийся трижды фрагмент Песни песней, представляющий собой образец так называемого "амебейного" пения, ср.:

Я поля влюбленным постелю,

Пусть поют во сне и наяву... [5, 402]

[ Она: ] Левая рука его у меня под головою, а

правая обнимает меня. ...

[ Он: ] Не будите и не тревожьте возлюбленной,

доколе ей угодно (Песн. 2 : 6, 7).

Наконец, завершается "Баллада" строфой, переводящей на язык современных образов еще один стих из Песни песней, с учетом того, что сад здесь – устойчивая метафора любви. Ср.:

Свежий ветер избранных пьянил,

С ног сбивал, из мертвых воскрешал...

Поднимись ветер с севера и принесись с юга,

повей на сад мой, — и польются ароматы его! (Песн. 4 : 16)

Здесь видна перекличка метафор, объединенных общим содержанием: сильный ветер приносит аромат любви, предназначенный только влюбленным.

Иудейская и христианская теология истолковывают этот текст как иносказание, аллегорию соответственно любви Всевышнего к народу Израиля [13] или любви Христа к Своей Церкви [1, 502]. В этом ключе "Баллада о любви" читается как созданный в идеальных образах парафраз библейского текста. Она предстает вдохновенной песнью любви как единственной движущей силе бытия, что в конечном счете выводит ее на уровень христианского отношения к миру – Бог есть любовь.

Космичность, грандиозность происходящего передается с помощью библейских образов и в другой песне — "Мы вращаем Землю" (1972), в которой драма народа "возведена на уровень космических событий" [15, 114]. Авторы цитированной работы проводят параллели между персонажами песни и "былинными молодцами", а изображение войны в песне уподобляется описанию битвы с врагами в народной поэзии.

Предлагаем еще один возможный источник метафоры, на которой построена песня "Мы вращаем Землю". Поэт сам указывает на него упоминанием о Судном дне, с которым ассоциируется окрашенное багровым цветом небо:

Не пугайтесь, когда не на месте закат, –

Судный день – это сказки для старших... [5, 330]

В воображении поэта картина боя подобна описанию конца света и явления Господнего в небесном огне из пророчеств Исайи ("Ибо вот, придет Господь в огне..." – Ис. 66:15) . Парафразом нескольких фрагментов из книги Исайи является вся 4-я строфа песни (курсивом выделены лексемы, присутствующие в стихах Исайи):

И от ветра с востока пригнулись стога,

Жмется к скалам отара.

Ось земную мы сдвинули без рычага,

Изменив направленье удара [5, 330].

Пейзаж русской былинной битвы не предполагает ни скал, ни овечьих отар. Более того, "каменистые горы и ущелья", по мнению В. Проппа, противопоставляются в былинах "мягким среднерусским возвышенностям" как "нерусская" земля – русской [12, 77]. Напротив, гористый библейский пейзаж непредставим без овечьих стад. Скалы, как постоянная декорация действия, естественным образом оказываются элементом библейских поэтических тропов: так, у Исайи встречается метафора скалы как надежной защиты, использованная В. Высоцким, ср.:

Жмется к скалам отара...

Ибо ты забыл Бога спасения твоего, и не воспоминал

о скале прибежища твоего... (Ис. 17 : 10)

Кротость, боязливость и другие свойства овец также служат в Библии метафорами человеческих качеств (см. [1, 474 ]), в том числе Исайя сравнивает с ними народы в день Божьего Суда:

Тогда каждый... как покинутые овцы ... побежит в свою землю

(Ис. 13 : 14).

Теперь приведем также предыдущий стих Исайи и сравним получившуюся "строфу" с обсуждаемой строфой Высоцкого:

И от ветра с востока пригнулись стога,

Жмется к скалам отара.

Ось земную мы сдвинули без рычага,

Изменив направленье удара [5, 330].

Тогда каждый... как покинутые овцы ...

побежит в свою землю (Ис. 13 : 14).

Для сего потрясу небо, и земля сдвинется с

места своего от ярости Господа... (Ис. 13 : 13)

Семантические переклички, совпадение лексики, образности и даже — условно говоря — строфического строения приведенного фрагмента из Книги Исайи со строфой из песни Высоцкого позволяют видеть в древнем пророчестве своеобразный "подтекст" этой строфы, разгадку ее истинного смысла: враги, как испуганные овцы, побегут в свою землю и никакое надежное прибежище им не поможет.

В контексте Книги Исайи приобретает дополнительную семантику и первый стих обсуждаемой строфы ("И от ветра с востока пригнулись стога..."). У Исайи прототип этого стиха, содержащий пророчество о приближении Мессии, звучит следующим образом, ср.:

И от ветра с востока пригнулись стога ...

Кто воздвиг от востока мужа правды...

предал ему народы и покорил царей? Он обратил

их мечем его в прах, луком его в солому ,

разносимую ветром (Ис. 41 : 2).

Противопоставление "Восток – Запад" в песне о Великой Отечественной войне представляется исторически мотивированным независимо от литературных или фольклорных реминисценций. Однако творческое вдохновение поэта могло подпитываться и таким мощным источником, как Книга Исайи, где этические координаты мира выстроены подобным же образом.

Итак, помимо прямого упоминания о Судном дне, семантика мессианства советских солдат поддерживается метафорой "ветра с востока", превращающего "стога" неправды в "солому, разносимую ветром" и приносящего народам пророчество о справедливом возмездии, что соответствует образности и сюжетике ветхозаветного текста.

Космогония, описанная в песне, возвращает нас к древним библейским представлениям о мире. Солнце в песне стоит неподвижно — двигаться по небу его заставляют советские солдаты своим движением на восток или на запад. В Библии есть эпизод, отражающий мифологические представления о движении светил, — предводитель войска израильтян Иисус Навин приказывает солнцу и луне остановиться, чтобы воины могли закончить сражение:

Иисус воззвал к Господу в тот день... и сказал пред Израильтянами: стой, солнце, над Гаваоном, и луна, над долиной Аиалонскою! И остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим (Иис. Нав. 10 : 12–13).

В песне содержится аллюзия (впервые отмеченная А. В. Кулагиным [7, 136]) на описание и этой битвы, в отличие от Судного дня случившейся не в конце, а в начале времен — в юном мире, полном надежд, что гармонично мироощущению 60-х:

От границы мы Землю вертели назад —

Было дело сначала, –

Но обратно ее закрутил наш комбат,

Оттолкнувшись ногой от Урала [5, 330].

Здесь мы встречаемся с характерным для Высоцкого карнавальным образом-перевертышем – комбат преображается в библейского героя, способного управлять событиями космического масштаба. Война предстает как библейская битва, которая длится в течение одного дня, растянувшегося на годы. Солнце движется то на восток, то на запад, отражая расстановку сил Добра и Зла. Победа, добытая неимоверным, космическим усилием, есть восстановление миропорядка, вселенской справедливости, понимаемой в духе Ветхого Завета, – когда "народ мстит врагам своим".

Особый интерес в связи с нашей темой представляют стихи, созданные предположительно в последние годы жизни (1978–1980). В отличие от песен "Мы вращаем Землю" (1972) и "Баллада о любви" (1975), где библейские образы служат прежде всего художественным целям, в этих стихах поэт обращался к Библии в поисках веры и спасения ("Мне есть что спеть, представ перед Всевышним, / Мне есть чем оправдаться перед ним" [4, 480]). Последние стихи В. Высоцкого мы будем, по возможности, цитировать по изданию [4], так как в этой редакции яснее прослеживаются их связи с Библией.

Поздние стихи – свидетельство того, как надежда иногда оставляла поэта, и в такие минуты он терял оптимизм. Только смертельным отчаянием могло быть продиктовано стихотворение "А мы живем в мертвящей пустоте..." (1979 или 1980), построенное как развернутая метафора одного из сюжетов Книги Исайи – "сюжета о поколении отступников". Стихотворение Высоцкого посвящено, по-видимому, атмосфере общественной бездуховности, которую мучительно ощущала советская интеллигенция. Горечь и безнадежность существования переданы поэтом через стихи Исайи, обращенные к поколению израильтян, забывших Бога, – чтобы объяснить им, как низко они пали (см. "сравнительную таблицу" с нашими пояснениями в квадратных скобках).

1 А мы живем в мертвящей пустоте, —

Вот, все они [поколение Исайи] — ничто, ничтожны и дела их, ветер и пустота — истуканы их (Ис. 41 : 29).

2 Попробуй надави — так брызнет гноем, —

Нет у него [у Израиля] здорового места; язвы, пятна, гноящиеся раны (Ис. 1 : 6).

3 И страх мертвящий заглушаем воем —

Вой голосом, город! [от ужаса, так как за грехи будешь разрушен] (Ис. 14 : 31).

4 И те, что первые, и люди, что в хвосте.

И отсечет Господь у Израиля голову и хвост [за отступничество]... Старец и знатный — это голова: а пророк-лжеучитель есть хвост (Ис. 9 : 14, 15).

5 И обязательные жертвоприношенья,

К чему мне множество жертв ваших? Говорит Господь [Израилю]... (Ис. 1 : 11)

6 Отцами нашими воспетые не раз,

Этот народ [израильтяне, современники Исайи]... языком своим чтит Меня, сердце же его далеко отстоит от Меня (Ис. 29 : 13).

7 Печать поставили на наше поколенье —

И всякое пророчество для вас [забывших Господа] то же, что слова в запечатанной книге... говорят: "прочитай ее" и тот отвечает: "не могу, потому что она запечатана" (Ис. 29 : 11).

8 Лишили разума, и памяти, и глаз [6, 144].

Да не узрят [современники Исайи] очами, и не услышат ушами, и не уразумеют сердцем (Ис. 6 : 10).

Из "сравнительной таблицы" видно, что строки Высоцкого сопоставимы со стихами Исайи и по образности, и по лексико-семантической структуре. Мы отметили курсивом лексемы, которые не просто совпадают в обоих столбцах, но и находятся в сходных семантических обстоятельствах, являясь, по сути, ядром одного и того же образа. Соответственно, все стихотворение повторяет образно-смысловые блоки "сюжета об отступниках" из Книги Исайи и следует логике этого сюжета.

Исайя — самый "христианский" из всех ветхозаветных пророков, многие его изречения пересказываются в Евангелиях. И хотя в данном случае поэт опирался в основном на те строки Исайи, которые отсутствуют в Новом Завете, заканчивается стихотворение известным афоризмом (строка 8), неоднократно повторенным евангелистами (речь идет о стихе Ис. 6:10, который не однажды пересказывается в Новом Завете, см., напр.: Мк. 8:18; Мф. 13:13–15 и т. д).

Ветхо— и новозаветные мотивы причудливо переплетаются в произведениях В. Высоцкого, и в шуточных — как "Мишка Шифман", — и в лирических. Таково стихотворение "Я спокоен — Он всё мне поведал..." (1979), тоже затрагивающее тему возмездия:

Всех, кто гнал меня, бил или предал,

Покарает Тот, кому служу [4, 466 ].

Мы выделили курсивом "евангельский" ряд глаголов, относящихся к Христу и им произносимых (см.: Мф. 23 : 34; 26 : 21). Всевышний ("Тот, кому служу") "поведал" герою, напоминающему Христа, что жестоко покарает его врагов. Здесь поэт опирается на другой аспект "сюжета об отступниках" — перечисление кар, которые постигнут грешников. Этот перечень, в соответствии с Книгой Исайи и с ветхозаветной традицией в целом, и составляет суть текста (пояснения в квадратных скобках наши. – Р.А.):

...Покарает Тот, кому служу.

А беззаконнику горе: ибо будет ему возмездие за дела рук его (Ис. 3 : 11).

Не знаю как — ножом ли под ребро,

И будут [грешники, наказанные Богом, от голода] резать [друг друга] по правую сторону... и... по левую... (Ис. 9 : 20)

Или сгорит их дом и всё добро,

Дом... славы нашей сожжен огнем, и все драгоценности наши разграблены [пророчество Исайи о разрушении Храма за грехи израильтян] (Ис. 64 : 11).

Или сместят, сомнут, лишат свободы,

................................................

Я [Господь] пошлю его [царя ассирийского] против народа нечестивого [израильтян]... попирать его, как грязь на улицах (Ис. 10 : 6).

А я? Я — что! Спокоен я — по мне хоть

Побей вас камни, град или картечь

[5, 144 ].

И [в наказание за грехи] возгремит Господь... в буре, наводнении и в каменном граде (Ис. 30 : 30).

Это стихотворение, как и другие произведения Высоцкого, позволяет сделать вывод, что нравственный пафос его поэзии был основан на весьма своеобразном синтезе нравственных истин Ветхого и Нового Завета.

На книгах и кассетах, которые поэт дарил друзьям, он часто писал: "Добра!" Но "добро" он понимал отнюдь не как христианское всепрощение. Поэт придерживался, скорее, заповедей Моисеева Пятикнижия: "Люби ближнего твоего как самого себя" (Лев. 19 : 18), но одновременно — "Отмщу врагам моим и ненавидящим Меня воздам" (Втор. 32 : 41).

Теперь вернемся к тому, что касается Библии как художественного образца. На примере произведений В. Высоцкого мы попытались показать, что источником образности и сюжетики для поэта в ряде случаев стали тексты Ветхого Завета (Книга Исайи, Книга Иисуса Навина, Песнь песней...). Реминисценции, парафразы, композиционные параллели свидетельствуют, что В. Высоцкий не ограничивался расхожими афоризмами из Ветхого Завета, а хорошо знал, по крайней мере, некоторые его книги и свободно в них ориентировался.

Итак, поэт искал в Ветхом Завете, во-первых, источник творческого вдохновения, во-вторых — источник мудрости для решения сложных мировоззренческих проблем. При этом он стремился объединить истины Ветхого и Нового Завета, создавая свой мир братского единения всех людей.

Примечания

1. Здесь и далее цитаты из Библии приводятся по синодальному тексту – что соответствует изданию, которое было в библиотеке В. Высоцкого (см. [2, 16]).

Литература

1. Библейская энциклопедия. 3-е изд. М., 2005.

2. Библия: Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. М., 1968.

3. Вайль П., Генис А. 60-е. Мир советского человека // Собр. соч. : в 2 т. Екатеринбург, 2004. Т. 1.

4. Высоцкий В. Избранное. М., 1988.

5. Высоцкий В. Сочинения : в 2 т. Екатеринбург, 1997. Т. 1.

6. Высоцкий В. Сочинения : в 2 т. Екатеринбург, 1997. Т. 2.

7. Кулагин А.В. Поэзия В. С. Высоцкого: творческая эволюция. 2-е изд., испр. и доп. М., 1997.

8. Курилов Д.Н. Христианские мотивы в авторской песне // Мир Высоцкого : исслед. и материалы. Вып. 2. М., 1998.

9. Мокиенко В.М. Славянская фразеология и религия: от политеизма к полифразеологизации // Problemy frazeologii europejskej, II: Frazeologia i religia / рod red. A. Lewickiegoi, W.Chlebdy. Warszawa, 1997.

10. Одинцова С.М. Образ коня в художественном мышлении поэта // Мир Высоцкого : исслед. и материалы. Вып. 5. М., 2001.

11. Программа КПСС. Ч. 2 // Правда. 1961. 30 июля.

12. Пропп В.Я. Русский героический эпос. М., 1999.

13. Рабби Акива . Трактат "Ядаим" 3, 5 (Мишна).

14. Синявский А.Д. Основы советской цивилизации. М., 2001.

15. Скобелев А.В., Шаулов С.М. Владимир Высоцкий: Мир и слово. Уфа, 2001.

16. Список книг из библиотеки В. С. Высоцкого / сост. А. Е. Крылов, М. Э. Тихомирова, Е. Ю. Илютина // Мир Высоцкого : исслед. и материалы. Вып. 1. М., 1997.

17. Шевяков Е.Г. "Баллада о любви" и "Баллада о борьбе" как коррелятивные художественные единства // Мир Высоцкого : исслед. и материалы. Вып. 5.

18. Шилина О.Ю. "Там все мы — люди": В поэтическом мире Высоцкого. СПб., 2006.

19. Шулежкова С.Г. "Мы крылья и стрелы попросим у Бога..." (библейские крылатые единицы в поэзии В. Высоцкого) // Мир Высоцкого : исслед. и материалы. Вып. 4. М., 2000.

20. Язвикова Е.Г. Циклообразующая роль архетипа волка в дилогии "Охота на волков"// Мир Высоцкого : исслед. и материалы. Вып. 5.

Статья поступила в редакцию 12.02.2010 г.