Алька, привет!

Участвовал тут в одном "сейшене" с "настоящими поэтами". Хотя они и давние мои приятели, но, как это водится у настоящих поэтов, начали пенять мне: де, у вас там (в АП) настоящей поэзии – маловато будет.

Ну я им опять – мол, во-первых, это не совсем так. Во-вторых, песня и "листовая поэзия" — это два разноорганизованных Текста. В Песне мелодия тоже "говорящий Текст". А есть ещё то, что Чехов и Ходасевич называли "Правда Звука" – Интонация. Цветаева писала: "Интонация – самые большие слова". Слова!

И далее привожу им пассаж из великого Ин. Анненского: "Господи, как я глуп (sic) был в своих сетованиях на банальность романсов... Смотри – это целый мир... Банальность романса – это прозрачность стекла. Слушай, слушай в нём минутную думу поющего. Сумасшедший, ведь это – откровение!".

Во! – откровение, а не изощренность художественная, понимаешь.

А Гоголь вообще называл песню – "поэзия поэзии"! Но главная Victoria, братец мой, случилась у меня ровно через тебя. Т.е. через всенародную песнь твою, которая при ближайшем рассмотрении обнаружила в себе много чего, прямо скажем, поразительного.

Вот, говорю я пиитам, возьмём такую Песню нашего века – "Как здорово, что все..."

– Ну, знаем, знаем, – закивали.

Посмотрите, говорю, каков зачин: певец берёт гитару и...

Струна осколком эха пронзит тугую высь.

Качнется купол неба, большой и звездно-снежный...

Как здорово...

Этот образ Певца, что струнами достает до Купола Небесного, собирая Небеса, Землю и поющих в одно целое, – явная перекличка с началом "Слова о полку Игореве", где Боян возлагает свои персты на струны, что натянуты, согласно множеству толкований этого произведения, на Древе Мира (оно же – Древо Поэзии), и воспаряет по ним то соколом под облака (к миру Горнему), то стелется волком по земле (мир дольний), то растекается "как мысь (белка) по Древу", т.е. соединяя песней все миры.

Далее:

Ты что грустишь, бродяга? А ну-ка улыбнись!..

Бродяга – один из сквозных архетипов русского странничества, начиная с фольклора и былин с их "каликами перехожими". И по всей русской литературе от Пушкина до Горького идут эти бродяги:

"судьбу проклиная"...

"зарасту бородой и бродягой пойду по Руси"...

"страдают в бродячих душах бетховенские сонаты"...

"мы выпьем за трудное время, за наше бродячее племя"...

"не бродяги, не пропойцы"...

"Бродяга" — не просто слово, а целая философия.

И вот – Coda:

И все же с болью в горле мы тех сегодня вспомним,

Чьи имена, как раны, на сердце запеклись,

Мечтами их и песнями мы каждый вдох наполним.

Как здорово...

Вот он принцип передачи живого сердечного боления и обретения непреходящих ценностей и смыслов бытия – через СоХорность (по о. П. Флоренскому), где каждый голос имеет своё место и свободу.

И эта устремленность к вечным смыслам и собирание через них в Целое всех времён; ушедших, живущих и грядущих; Земли и Неба – один из ключевых аспектов русской философии Всеединства и Соборности.

Спрашивается: как удалось ему (т.е. – тебе) вместить все эти исторические переклички, аллюзии, архетипы и суть русской философии в три песенные строфы? – Тайна сия велика есть... Но именно это и сделало песню всенародной.

Изумленные пииты стыдливо свернули свои бумажные вирши велеречивые в дуду и просили передавать тебе свои низкопоклонные восторги и потрясения. Что я, собственно, и делаю. Хотя поздравлять со всей этой благодатью следует в первую очередь, конечно же, нас – слушателей и исполнителей. Вот.

Обнимаю, А.М.