Знаете, откуда берутся звезды? Их зажигает маленький фонарщик, который бродит по небу, и в каждую звезду вкладывает частицу себя. Первым его разглядел бард Владимир Ланцберг.

— Владимир Исаакович, каким качеством в людях вы особенно дорожите?

— Умением дарить. Это очень важная черта. Представьте себе: живут на свете два дяди, Вася и Миша. Дядя Вася – правильный такой, не пьет, честно работает, получает приличные деньги и тратит их на углубление своего благополучия. У него не две пары джинсов, а четыре, ездит он не на "Москвиче", а на мерсе и отдыхает в Анталии, а не на огороде. Дарить кому попало нажитое усердным трудом дядя Вася не любит — с какого еще бодуна?! А его сосед дядя Миша – человек странный. Его любимое занятие — то и дело щупать границу привычного мира: не изменилась ли? Крепко ли держится, и что будет, если ее чуть-чуть подвинуть? Таких чудаков не много, но они всегда и всюду есть и будут: общество постоянно их порождает. Дядя Миша тоже честно работает и иногда даже вполне прилично зарабатывает, но довольствуется малым. Ему нужно две пары штанов – он их и носит, пока не порвутся. Надо как-то передвигаться – покупает велосипед. Он живет так, как ему нравится, а излишки от трудов своих... дарит — друзьям, родным, а то и вовсе незнакомым людям. Как все странные существа на свете, дядя Миша тянется к себе подобным. Он почти не бывает один – вокруг него постоянно вертятся несколько таких же чокнутых. Иногда они все вместе забираются подальше в лес и распевают там песни под гитару. В один печальный день дядя Вася наворачивается со стропил, ломает спину и становится инвалидом. Родных и друзей у него нет – а если есть, то им не до него, потому что они такие же Васи. В результате он остается один-одинешенек, с жалким пособием в кармане. А когда наворачивается дядя Миша, то еще несколько десятков Миш разом устремляются к нему на помощь.

— Неужели?

— Лично проверял! В конце прошлого года, когда подтвердился мой диагноз и выяснилось, сколько мне нужно, чтобы остаться в живых, я получил фантастических размеров помощь от людей, часть из которых я толком не знал, но при встрече оказывалось, что все они – настоящие Миши. Вообще-то психология дяди Миши противоречит инстинкту выживания. С какой стати пропускать в шлюпки других, если сам того гляди утонешь? Сильные Васи, выхватывая спасательные жилеты, расталкивают женщин, детей, стариков. Но дети – это будущий род, женщины – его производительницы, а старики, носители опыта, – залог могущества. Сильный Миша детей в шлюпки посадит, а сам за доску ухватится и тоже выплывет. Ура! Все спасены. Выходит, что в кризисных ситуациях эта парадоксальная модель оказывается самой эффективной.

— Авторская песня – преемница Серебряного века, текст в ней всегда преобладал над музыкой. Откуда же тогда берется несметное количество слабых, примитивных песен?

— Дело в том, что существует не один, а несколько жанров, условно называемых авторской песней. Они расслаиваются не по манере исполнения, а по системе ценностей зрителя. Если посмотреть, что за публика ходит на бардов и на "смежных" с ними шансонье, станет видно, что одни пришли попереживать, понапрягаться, а другие — расслабиться. Есть два типа публики с разным способом восприятия информации. Одни — "академики": для них любая информация служит к размышлению, их кайф – думать. А другие – "пэтэушники" — ценят сиюминутное переживание, которое можно поймать, отряхнуть с ушей и ехать дальше. Музыка "пэтэушников" – это простая мелодия при четком ритме, свет, мелькание, девочки на подпевке. "Пэтэушник" любит смотреть клипы, а "академику" нужны слова, над которыми он мог бы потом размышлять, желательно подольше (в идеале – всю жизнь). Между этими крайностями происходит постоянное движение: иногда ведь и "академику" хочется расслабиться. Но на музыкальном рынке "пэтэушный" спрос всегда будет преобладать. "Пэтэушников" больше, и их песен тоже. У "академической" песни есть свои хитрости. Она бывает эстетской, а бывает исполнительской: первой важна оригинальность замысла, второй – подачи, причем человек может петь полную туфту, лишь бы это было зрелищно. Бард-актер, завязанный на толпу, на игру, должен прогибаться под требования публики, бард-эстет ни под кого не обязан прогибаться, он поет, что хочет, и если ему продюсер скажет: "Извини, старик, ты не то делаешь" – он скорее всего пошлет того подальше. Где-то посередине двух крайностей, как всегда, возникает третье направление: песня как творческая задача. В этом русле есть свои лидеры – тот же Ким, который уже давно не пишет "от себя", а исходит из сценария; или Щербаков, чьи песни – гениальные экзерсисы хладного ума. Мне это не очень интересно: жонглировать образами я тоже умею. А так, как Кукин, который рубит песню из цельного куска; так, как ранний Окуджава или лучший Визбор, – нет, не могу! Я люблю песни, исходящие из глубины личности, за которыми есть внутренний опыт. "Авторская" для меня антоним к "типовой": есть "хрущобы" и есть замок Тюильри.

— А вам не кажется, что одинаковые, как матрешки, песни неизбежно возникают из-за тесноты круга? Ведь ни для кого не секрет, что КСП – не только творческая лаборатория, но и реабилитационный центр для "белых ворон". Когда очередной нескладный очкарик попадает в бард-тусовку, он себя не помнит от счастья: никто не обращает внимания на его очки, заикание, отсутствие мобильника и машины, все кругом добры и внимательны, девушки ему улыбаются! Вот он походит-походит по лесам, пропитается как следует Городницким с Визбором, а там и сам гитару в руки возьмет. Голоса нет, стихи корявые – зато про костер, про лес, про любовь...

— КСП, как любой клуб, притягивает людей с дефицитом общения, востребованности и положительной самооценки. Аутсайдерам здесь хорошо. Да и сама песня дает им ряд преимуществ: консерваторию заканчивать не надо, в ноты попадать необязательно. Полная демократия! Кстати, на этом очень грамотно сыграли авторы проекта "Песни нашего века". Когда неповторимый Никитин, неповторимый Берковский, Сергеев и Мищуки поют вместе, получается нормальный застольный хор. В итоге бардовская песня, спетая хорошими голосами, сильными исполнителями, без лишнего выпендрежа и при этом пристегнутая к народной традиции, идет на ура: уже четвертый альбом вышел. А "Песни о главном", прекрасные старые советские песни, сошедшие на нет из-за моды и оставившие после себя острую ностальгию, выдохлись на втором. Наша пластиковая эстрада их просто не потянула.

— Ваши песни настолько пронзительны, что со слушателя мгновенно слетает любая шелуха. Они для тонкокожих, уязвимых, беззащитных. Но стоит ли быть таким в нашем жестком мире, где постоянно требуются сила и твердость?

— Как бывший инженер, изучавший в свое время металловедение, я уверяю, что сложные динамические нагрузки лучше выдерживают не твердые материалы, а пластичные и упругие. Мои песни — подспорье к выживанию при наличии собственной гибкости, которая позволяет человеку быть толерантным, не предавая себя, и сохраняет душу от окаменения.

— Если бы к вам на Второй канал (альтернативный Грушинскому фестиваль бардовской песни. — Ред.) забрел волшебник, что бы вы у него попросили?

— Чтобы не мешал своим волшебством. Впрочем, если бы у него с собой оказалась пара-тройка тысяч долларов, я бы попросил оплатить дорогу тем, кому не по карману до нас добраться. А еще – чтобы тучи разогнал. Хотя у нас и с тучами пока все неплохо получается. На Втором канале собирается команда профессионалов, занимающих по жизни очень серьезные посты. Пьянствовать на природе, как обычно бывает на слетах, им неинтересно, слет для них – работа, и они ее делают легко, свободно и естественно, на привычном для себя уровне.

— Выходит, профессионалу волшебник ни к чему?

— Да он сам — волшебник.

"Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — Значит — это кому-нибудь нужно?" Но не только в этом дело, а еще и в том, Что по небу ходит кто-то, Эти звезды зажигая, Чтоб до самого рассвета Им гореть, едва мигая. Кто — не знаю, Но предполагаю, ЧТО Бродит маленький фонарщик От звезды к звезде. Вот он лесенку приставит, Вот оконце голубое Отворит и чиркнет спичкой, Огонек зажжет зеленый И заторопится дальше, Дальше, Дальше...

Владимир Ланцберг, из "Песенки про маленького фонарщика"

Из досье "Алефа"

Владимир Исаакович Ланцберг (Дед Мороз, Профессор, Вольдемар, Берг) родился 22 июня 1948 г. в Саратове. Окончил Саратовский политехнический институт (1971) по специальности инженер-механик электронной техники. В настоящее время живет в Москве. Был инженером по игровым аппаратам, лаборантом в школе, музыкантом в пансионате, руководителем КСП, педагогом-организатором, заместителем директора детского реабилитационного центра, методистом центра школьного краеведения. Участник инициативных групп летних трудовых КСПшных лагерей "Кабачок", слетов "Костры", конкурсов-мастерских "Второй канал Грушинского фестиваля". Стихи начал писать в младенческом возрасте, песни — в первом классе школы. Окончил музыкальную школу по классу фортепиано. Играет на семиструнной гитаре. Песни пишет в основном на свои стихи.