Старухи и старики, влюбленные женщины, дети, клоуны выступали 4 февраля на сцене филармонии. Концерт длился два с половиной часа с небольшим перерывом и пролетел, как одно мгновение. Пела Елена Камбурова. Прекрасная гречанка с русской судьбой и душой. Ее голос вибрировал, и души зрителей вибрировали ему в ответ.

Елена стремительно вышла к микрофону и запела: "Крутится колесико у меня в груди" — вскидывая вверх руки на словах "вырастают дети и улицы". Черный брючный костюм, черные туфли на каблуках, серебряный крестик. Узкие плечи, большие темные глаза, которые, кажется, смотрят только на тебя. Она всегда была хрупкой, угловатой, женщина-подросток, в 45 выглядела на 20. Непонятно было, откуда берется столь мощный голос. Сейчас она по-прежнему молода и красива, но не столь худа, в ней появилась женственная мягкость, округлость движений, за которыми угадываются недюжинная энергия и внутренняя сила. Словно проявилось и обрело зримую форму то, что до поры было скрыто.

Уже десятилетия она утверждает жанр актерской песни, мечтая, чтобы он стал традицией. Капля камень точит: Театр музыки и поэзии, который долгое время существовал только в ее лице, наконец будет иметь свой Дом.

В первом отделении звучали песни Рачкова на стихи Неруды, Крамаренко на стихи Мандельштама, песни Высоцкого, Вертинского, Устинова, Леграна, народная песня. А закончила она "Вальсом на тысячу тактов" ее любимого Жака Бреля. Сколько эмоций: счастье, полет, буря чувств и влюбленный шепот, круженье. Во втором отделении Елена вышла в просторном черном с теплым осенним желтым, пела и танцевала, завязывала платок, опускала голову, мгновенно меняясь, становясь тем, от чьего имени она пела. Там были "Осенний блюз", "Танго со смертью" Германа ван Вейна, песни из программы "По страницам мюзиклов", песни Татьяны Алешиной, прелестная "Елка" Пастернака и "адская музыка" блоковского "Балаганчика". "Summertime" она спела, сев на стул, как колыбельную, как и была написана эта вещь, нежно обращаясь к ребенку. Спела — вздохнула. "Шумел камыш" она пела без музыкального сопровождения.

Мы услышали только немногое из ее репертуара — он огромен. Она может все. На Западе ее сравнивают с Эдит Пиаф и Эвой Демарчик. Диапазон ее голоса огромен, а тембр она меняет как угодно, ее голос может быть низким и высоким, она может шептать, хрипеть, звенеть, уходить в себя и открываться всему миру. Жанр, в котором она работает, называется актерской песней. Он требует не только исповедальности, как авторская песня, но и драматического рисунка, театра представления. Важно каждое слово, оно не просто проговаривается, а наполнено, рождает образ. Песня начинается со стихов. Хотя в последнее время, по ее признанию, иногда начинается с мотива, мелодии. Свобода и радость, с которой Камбурова поет, пьянит слушателя, как легкое искристое вино.

После концерта корреспонденту "СО" удалось несколько минут поговорить с певицей.

— Елена, где будет Театр музыки и поэзии?

— В Москве, напротив Ново-Девичьего монастыря, это бывший кинотеатр "Старт". Одна его часть может открыться в декабре нынешнего года. А для второй требуется слишком много денег, чтобы выполнить то, что мы хотим.

— Кто там будет выступать, кроме вас?

— Актеры, любимые мной, представители жанра художественного чтения и песни.

— Назовите их, пожалуйста.

— И Юрский может быть, и Филиппенко, и Рафаэль Клейнер, и Тоня Кузнецова. Те, кто рядом со мной сейчас выходят с сольными концертами. Это молодые певцы, которые начали сегодня работать: Александр Лущик, Инна Тудакова, Ульяна Бударных, Ирина Евдокимова, Инна Разумихина, Андрей Крамаренко, Елена Фролова.

— То есть очень много имен?

— Очень много, я назвала только часть. Мы хотим основать традицию, петь и слушать такую песню.

По словам Елены, если бы она не смогла больше петь сама, ей было бы чем заняться до ухода: читать, слушать и учить молодых.

— Елена, в 90-м году вы говорили, что стоите на пороге обретения свободы. Вы ее обрели?

— Ну, иногда. Я чувствую — да, свободу... По-разному.

— Что для вас — свобода?

— Это то, чем мы практически никто не обладаем. Я смотрю иногда на зверюшек, которые живут в квартире (у Елены 4 кошки), и думаю: "Господи, как они несвободны! Они могут передвигаться только по квартире и дальше никуда". А потом думаю: "Боже мой! А ведь мы тоже заключены в пространстве и дальше никуда". Конечно, на сцене очень часто я теперь, как мне кажется, более свободна, чем раньше.

Работая над песней, Елена ждет выхода на сцену, "чтобы там какие-то вещи осознать". Песня рождается вместе со слушателем. А первое ее выступление было провальным: Елена упала, увидев столько глаз, устремленных на нее, не выдержав испытания публичным одиночеством. Сейчас она считает, что такое падение — хорошая примета долгой сценической жизни.

На первых двух песнях контакт с залом как будто не возник. Она словно приглядывалась к зрителям. И вдруг что-то произошло.

— Я счастлива, когда случается так, что выхожу на сцену, а в душе — огромный внутренний покой, как у мирового океана.

Этот чудный покой особенно ощутим в ее колыбельных песнях. Диск с циклом колыбельных песен Камбуровой вышел на Западе, и мальчишки из Самарского социального лицея спасателей и приюта засыпают под эти песни, которые очень любят. В ярко-оранжевых куртках они пришли на ее концерт, а после концерта — к Елене в гримерную. Их привел Юрий Устинов, бард и автор инновационной социально-педагогической программы "Социальный лицей — школа спасателей". Елена на концерте пела его песню "Конь Золотая Грива" под чуть слышный перебор гитарных струн, сосредоточенно, все дальше уходя в себя: "Мой конек, мне не встать уже. А ты уходи, только я засну, уходи" — опуская лицо в темноту. Юрий принес Елене по ее просьбе несколько других своих песен. Ребята, смущаясь, обступили ее и короновали маленькой короной, назвав "Наша колыбельная мама". Затем Елена предложила загадать желание: положили все вместе руки одна на другую, и она произнесла: "Чтобы поэзия всегда жила!". На прощанье на вечерней снежной улице спасатели подарили ей старинную деревянную прялку. На мой вопрос, как они додумались до такого красивого подарка, Юрий Устинов ответил: "Лена всю жизнь прядет эту ткань, которую социум рвет, она — как тот фонарщик, который продолжает зажигать фонари, как та девушка из сказки, которая плела своим братьям рубахи из крапивы, несмотря ни на что".

— Как вы относитесь к современной массовой культуре?

— Это грустно. У меня жесткое к этому отношение. После долгих раздумий я поняла, что это, в общем, духовный Чернобыль. Почему такой был замысел, чтобы Россия была озвучена таким образом, не знаю. Но я думаю, что песня расправит крылышки и будет услышана. Людей, чувствующих и понимающих стихи, небольшая часть. Но она может стать гораздо больше. Как воспитать аудиторию, такой она и будет. Французские шансонье любят выступать в маленьких зальчиках, но, помимо этого, они выступают и в огромных залах. И их с огромным интересом слушает приученная к этой песне аудитория.

— Даже ваши самые грустные песни оптимистичны и дают надежду. А бывает, что находит уныние?

— Иногда уныние находит от серьезных препятствий, которые возникают. А помогает: а вдруг получится вся эта история?! И жанр актерской песни начнет звучать в следующем веке! И лет через пятьдесят молодежи покажут современную попсу, а они будут спрашивать: "Что, это на полном серьезе слушали и пели?!"