Интервью Александра Городницкого, данное Олегу Немировскому 26 января в Новосибирске, в машине по дороге в аэропорт "Толмачево", после мероприятий по случаю вручения Городницкому премии "Признание" и золотой медали "Бард России", состоявшихся в Новосибирске 25-26 января 2006 года.

— Александр Моисеевич, во-первых, разрешите вас поздравить с присуждением вам литературно-музыкальной премии "Признание" и вручением золотой медали "Бард России". Вы стали первым лауреатом этой премии, учрежденной Сибирским центром авторской песни, и, думаю, ни у кого не возникнет сомнений по поводу выбора именно вашей кандидатуры. Вы – один из зачинателей бардовского движения, автор многих замечательных песен, некоторые из них стали народными...

Однако вы еще и ученый с мировым именем. И я не могу упустить такого случая, когда есть возможность задать несколько вопросов Городницкому-ученому.

А вопросы у меня получились такого тревожного, что ли, характера. Вот первый из них. Скажите, насколько серьезна проблема "озоновых дыр"?

— У меня на эту тему еще в прошлом году на телеканале "Культура" прошел сериал моих фильмов под общим названием "Атлантида. В поисках истины", где я был и автором научной идеи, и автором сценария, и ведущим. И один из фильмов был посвящен "озоновой дыре".

Что такое "озоновая дыра"? Это слой озона, который в верхних слоях стратосферы разрушается под химическим воздействием, и тогда исчезает экран, защищающий от проникновения на поверхность земли жесткой составляющей гамма-излучения – ультра-фиолетового излучения, что повышает опасность онкологических заболеваний и прочих подобных неприятностей. Такая "озоновая дыра" существует над Антарктидой. Я был недавно в Австралии. Там на детей, когда они выходят на улицу, надевают маски, чтобы защитить их от солнечного излучения.

Есть такой предприниматель Дюпон, который раскрутил идею, будто разрушение озонового слоя происходит из-за того, что мы используем холодильники с фреоном; что фреон, испаряясь, попадает в верхние слои атмосферы и стимулирует возникновение озоновой дыры. Журналисты все это подхватили, и пошла паника по всему миру. Получалось уже, что и дезодорантами всякими пользоваться нельзя.

Все это ерунда, чушь собачья! Почему холодильниками пользуются в Европе, а "дыра" — над Антарктидой, где нет никаких холодильников, где люди вообще не живут?

Исследования ученых (академика Райана и профессора Тарахтина) показали, что "озоновая дыра" существовала до появления человека на земле и, по всей видимости, после нас будет. И наша деятельность на нее никакого влияния, слава Богу, не оказывает. Кроме того, слухи о якобы губительном действии ее на человека сильно преувеличены. "Дыра" возникает либо над Арктикой, либо над Антарктикой, где люди не живут. Там существуют резкие перепады температуры, и именно поэтому возникают те процессы, которые стимулируют изменения озонового слоя. "Дыры" то возникают, то снова затягиваются, и ничего страшного и, тем более, смертельного для человечества в этом нет.

Так что пользуйтесь холодильниками и дезодорантами на здоровье!

— Когда-то давно мне попалась статья, в которой автор бил тревогу по поводу существования искусственных морей, в частности, Братского водохранилища. Мол, такая масса воды, не предусмотренная природой, оказывает огромное давление на земную кору, что может вызвать разлом коры и катастрофическое землетрясение. Вы можете как-то прокомментировать это?

— Тут я буду более осторожен, потому что это – не моя специальность. Но мне представляется, что в каждом конкретном случае легко подсчитать – размеры водохранилища, его давление на почву, тем более на какие-то глубинные разломы – и сделать вывод. Если там нет никаких карстовых пустот, куда может уйти вода, то никакой катастрофы в этом нет.

Гораздо опаснее возводить высотные сооружения. Вот сейчас у нас в Москве по проекту Лужкова возводят небоскребы, чуть ли не двести штук, и там, где их возводят, начинают трескаться соседние здания. Видимо, они проваливаются и т.д. Опыт строительства высотных зданий мы взяли у американцев, которые начали возводить в Нью-Йорке небоскребы еще в XIX веке. Но Нью-Йорк-то стоит на гранитном щите, а Москва – на плывунах. И то, что годится для американцев, для нас не годится. Какие будут последствия – загадывать не будем. Инженерные проекты нужно рассчитывать с учетом геологии и смотреть, что здесь можно строить, а что нельзя.

А с искусственными морями, я думаю, все будет нормально.

— Вопрос к Городницкому-океанологу: последнее разрушительное цунами в Индонезии и Юго-Восточной Азии – это случайность, или закономерность?

— Нет, это не случайность. Как возникают цунами? Они рождаются от катастрофических землетрясений, которые возникают там, где есть океан. Подземные толчки огромной силы приводят к образованию чудовищной волны, которая быстро перемещается и губит все живое. Кстати, крупнейший специалист в этой области живет здесь, в Новосибирске. Это академик Сергей Васильевич Гольдин, директор Института геофизики Сибирского отделения Российской Академии Наук. Этот вопрос больше для него. А я могу сказать, что, в принципе, самые опасные зоны в этом смысле – это те, где много времени накапливается напряжение в определенных слоях земли. Там, где часто происходят мелкие землетрясения, это напряжение в низах литосферы регулярно разгружается. Там нет опасных ситуаций. К примеру, посреди сибирской платформы ничего страшного не должно случиться. А вот на Кавказе, на Курильских островах может случиться землетрясение в любой момент.

Сейчас на земле есть два особо опасных места. И одно, самое, пожалуй, тяжелое в этом смысле, находится на российской территории. Это район между южной оконечностью Камчатки и Курильскими островами. К северу и к югу от него в течение последнего века все время трясло, а в этой зоне площадью триста квадратных километров – тишь да гладь, да Божья благодать. И это – самое опасное место. На Суматре было то же самое: там лет 60-70 не было никаких землетрясений, а потом как врезало сразу! Подземное напряжение там все это время как лук натягивалось. И чем дольше оно натягивается, тем опаснее. Именно там следует ожидать следующее чудовищное цунамигенное землетрясение. И надо предпринимать исследования, чтобы выяснить конкретно, что и как. Чтобы знать, когда эвакуировать людей, спасать промышленность и т.д.

— Спасибо. Теперь вопросы уже к Городницкому-барду.

Прошедший, 2005 год, нанес ощутимый удар по авторской песне. Ушли из жизни такие замечательные авторы, как Борис Вахнюк, Владимир Ланцберг, Виктор Берковский. Это – легендарные личности, классики жанра. На их творчестве воспиталось не одно поколение поклонников авторской песни. Помимо Москвы, еще несколько городов России простились со своими бардами. В том числе и Новосибирск, где летом прошлого года ушел из жизни замечательный автор и ученый Владимир Болотин. Вечная им память. А нас, живых, волнует вопрос: не отразятся ли эти потери на дальнейшей судьбе авторской песни как общественного культурного движения, как явления российской культуры? Не приведет ли уход классиков к кризису жанра? Как сказал в своей песне Вадим Егоров: "Друзья уходят – что нам остается?" Уповать на то, что свято место пусто не бывает?

— Я думаю, что авторскую песню не надо привязывать к физической жизни людей. Естественно, старые люди умирают, молодые – появляются, и не должно так быть, чтобы одно поколение ушло, а на смену ему не пришло другое. Надо делать ставку на молодежь. И вот то, что сделали сейчас в Новосибирске – создали Центр авторской песни, Фонд Высоцкого – это подтверждение того, что жизнь в авторской песне продолжается. Более того, она поступательно развивается. Уверен, что вам удастся воплотить в жизнь и следующие задумки – создание Театра авторской песни, проведение Всесибирского фестиваля. Центр авторской песни – это одна из тех точек, где молодые талантливые люди будут собираться и кому-то из них это принесет творческую удачу и он станет известным автором. И появится новое поколение замечательных авторов. Не надо думать, что с уходом из жизни старого поколения бардов все кончится. Не кончится.

Мы, конечно, уже старые. Нам осталось год, два, ну десять лет... Не в этом дело. Главное, чтобы живущие не ограничивались поминками по ушедшим, установкой мемориалов и т.д., а шли дальше. Чтобы ваш Центр авторской песни имени Высоцкого стал творческим клубом, куда бы приходили молодые люди и пели не только наши, старые песни, но и свои, новые. Конечно, преемственность должна быть, чтобы продолжались наши традиции.

— А она, преемственность, сегодня ощущается, как вы считаете?

— Таких ярких авторов, как раньше, вроде бы, нет. Но, с другой стороны, если у нового поколения существует потребность собираться и петь, проводить фестивали /на Грушинский фестиваль ежегодно собирается триста-триста пятьдесят тысяч человек/, то рано или поздно что-то появится.

— Вы можете вспомнить, когда поняли, что то, чем вы занимаетесь /сочинительство/, это серьезно? Что это не просто юношеское увлечение, а дело всей вашей жизни, что вы ответственны перед людьми и Богом, давшим вам талант? Когда вы это поняли?

— Когда я начал выступать публично. Люди смотрят на тебя, и даже как-то неудобно, что ты, вроде, не такой, как они, а гораздо хуже. Стыдно. Я бы рад сделать что-то не так, а вот нельзя. Ты, вроде бы, уже не сам по себе. И это, если честно, неприятная ситуация. Кто хоть раз выступал со сцены, должен меня понять. Люди пишут тебе записки, письма приходят. Это обязывает и это огромная ответственность. Некоторые наивно думают: как хорошо там, на сцене, все тебя знают, слушают, осыпают овациями. Ничего подобного. Иной раз выходишь на сцену как голый. Ты же не знаешь наперед, как тебя зритель примет. Страшновато бывает. Отвечаешь за свою популярность, а талантливо или нет – это уже не от меня, а от Бога. Отвечаешь так, чтобы не было неправды, вранья не было. Это самое страшное – начать врать, начать продаваться – за звания, за деньги. Быть честным – вот это очень важно для человека, выходящего на сцену. Ведь у нас люди идут на концерт, как в церковь. Это Россия.

— Это у нас. А за границей? Вы ведь часто гастролируете за рубежом. Что такое там авторская песня?

— Там немного иная ситуация. И вот в чем она заключается.

Когда я был молодым, то часто бывал в научных экспедициях как океанолог. Нередко приходилось погружаться в океан на подводных наших аппаратах. Там, под водой, понимаешь одну простую вещь: на поверхности ты дышишь и не замечаешь воздуха, а под водой ты думаешь, как его поэкономнее расходовать и когда он закончится.

Вот у них, наших соотечественников за рубежом, есть проблема русского языка. Как его сохранить в роду, в семье? Как передать своим детям родной язык, русскую культуру? Ведь они там живут среди чужого языка. Их дети говорят на чужом языке и думать начинают на этом языке, и своих русскоязычных родителей уже в упор не видят...

И тут появляется песня. И дети начинают понимать, что за их родителями стоит высокая культура. И они начинают петь. По-русски. И в тех семьях, где поют русские песни, сохраняется русский язык.

Так что авторская песня для русских за рубежом – это колыбель культуры предков, это кусочек родины, это инструмент сохранения родного языка, родной культуры. То, о чем мы с вами здесь не думаем, для них очень важно.

— На какие же средства они там организуют концерты российских бардов, фестивали авторской песни?

— На свои. Никто им для этого средств не выделяет. Иногда общественность помогает, какие-то организации, спонсоры... Ну, так же, как и у нас.

— Говорят, там, за границей, в ходу в основном так называемые семейные концерты бардов, когда число зрителей не превышает двух-трех десятков человек...

— Когда как и где как. Я, например, последний раз выступал в Нью-Йорке в зале на тысячу мест. И зал был практически полный. Так что, по-разному бывает.

А вообще, за границей очень много русских. И они не хотят терять связь с нами, со своей культурой, со своей родиной.

— Спасибо, Александр Моисеевич, за то, что вы приехали в Новосибирск, за ваши песни. И за ваше интервью, конечно. Приятного вам полета. И до новых встреч на сибирской земле.