Читатель, вас приглашают на концерт памяти Булата Окуджавы в бруклинскую синагогу Temple Beth Abraham, в это угодное богу и людям место, давно ставшее горним приютом авторской песне.

Напечатав на резвом компьютере эти строчки, я вдруг замираю от чувства странного волнения, почти неловкости. Поэт, выпивший при жизни полную чашу славы, ныне — среди звезд, с нерастаявшей грустью всеведущего на худом лице, тайна его так до конца и не разгадана — что же сегодня могут сказать о нем живые живым? Будучи кумиром, признанным классиком (о чем с долей лукавства говаривал иногда сам) , он написал на закате своем неожиданное и горькое: "Не пригодилась корона,/Тщетною вышла пальба.../ И на весле у Харона/ замерли жизнь и судьба..." Так и оставил в растерянности, вот уж семь лет пребываем в ней.

И – не расстаемся.

Нежнейшее перо сентименталиста, поющего только любовь – что означало и Прекрасную Даму, и мальчиков и девочек войны, и белую голубушку маму, и золотую кормилицу воблу — могло быть жестким. О нас он знал куда как много: "Мы от жадности сгораем, мы в политику играем, Мы больны банальным вожделением..." При этом, не стесняясь той самой короны, Булат Окуджава кланялся любой, даже самой неброской, но самоценной личности, любой крохотной подробности человеческого быта, из которых складывается жизнь – и, сколько мог, противился бессмысленной агрессии. Он никогда не пытался ниспровергать основы – и безумно беспокоил коммунистические власти человечностью поэтического языка, вызывающей неплакатностью своих героев: ни Ленька Королев, ни Ванька Морозов, ни Надя-Наденька к будням великих строек как-то не прилагались. А горькая аллегория "и в суете тебя сняли с креста" пронзала сильнее иных обличений.

Календарь властно требует отметить юбилей: в победный день 9 мая нынешнего года поэту исполнилось бы восемьдесят. Не время ль собраться вместе, взяться за руки и, покачиваясь, спеть большим залом "Старинную студенческую песню"? Но "для тех, кто понимает", это вряд ли будет откровением. А, судя по письмам читателей, понимающих достаточно. Проведенные ранее концерты "Памяти ушедших бардов" и "Эхо слетов" подарили чудо соприкосновения с настоящим искусством — это было оценено, о чем в "Теленеделе" от 26 января сего года поведали темпераментные читатели, бывшие кавээнщики А. И Н. Лукаш, С. Козлов и Е. Сирота из Клифсайд-парка, штат Нью-Джерси. Они же посетовали, что "обаятельного ведущего, человека глубоких знаний и эрудиции", никто не представил.

Запоздало, но представляю: на сегодняшние мои вопросы отвечает организатор нынешнего и прошлых концертов Борис Косолапов.

— Слово "юбилей" — несколько громкое, оно невольно ассоциируется с пышными речами и фанфарами...

— Без фанфар можно обойтись — но что, собственно говоря, худого в самом праздновании? Ведь и по будням поэт не забыт. Окуджава – тема вселенская, но он же – икона, на облике его сегодня – неизбежный глянец, который хочется стереть, чтобы снова стал виден лик. Именно поэтому в программу нашего концерта не войдут ни запетая до полной безнадежности "Виноградная косточка", ни "Возьмемся за руки, друзья!" — песня, приобретшая явственный идеологический привкус. В середине-конце восьмидесятых в бывшем Союзе она считалась чуть ли не гимном демократическому движению: левые пели ее в осажденном Белом доме! А ведь Окуджава имел в виду исключительно единение своих по духу, он вовсе не побуждал браться за руки, чтобы противостоять советской власти... Совершенно очевидно, что примитив общего восприятия стал противоречить замыслу. Правда, было время, когда над поэтом появился некий ореол гуру – но ни в начале творческой жизни, ни в конце ее Окуджава подчеркнуто никого никуда не призывал.

— Как же сделать, чтобы массовый слушатель, знающий не намного больше безвинно пострадавшей "Косточки", приблизился к поэту по— настоящему?

— Для начала хотелось бы уяснить, что есть массовый слушатель...

— Скажем так: это носитель определенного типа сознания, которое приравнивает искусство к стереотипам, которому нужны универсальные творения, годные для всех, вроде "Нас утро встречает прохладой..." — ну, или "Арлекино"...

— Такой зритель тоже способен расти. Наша задача — выбрать соответствующий репертуар и исполнителей. Далее — "каждый слышит, как он дышит"... Булат Окуджава – безусловно, воплощение "разумного, доброго, вечного", но он не "сеял", чтобы взрастить нечто утилитарное и полезное — он писал стихи. А значит, имеющий душу да прочувствует – вполне может статься, что и новое для себя откроет. Строго говоря, во всей полноте наследие Окуджавы знают немногие, и практически любой, даже "наслушанный" человек хоть раз в жизни да восклицает: "Как, это Окуджава? Не знал..." Есть люди, слышавшие стандартный набор – но гениальная "Римская империя" в него не входит. И с ранней песней "А ну, швейцар.." знакомы, жаль, не все: почти дворовый фольклор, все прозрачно и понятно без напряжения — а глянец уходит без остатка! Есть знатоки, которые помнят наизусть великое множество "нехитовых" песен – и никогда не слышали "Идут дожди, и лето тает..." или "Работа есть работа..." Судя по твоему замешательству, я прав... (смущаясь, признаю – Б.Г.). Есть песни известные, но народ не подозревает об авторстве Окуджавы: тот же "Портленд", те же песни из кинофильма "Приключения Буратино"... Есть еще и так называемые "народные песни", принадлежащие Окуджаве: кимовские "Губы окаянные" знает уже весь русский народ и примкнувшие русскоязычные – а я сам слышал по радио, как "Не клонись-ка ты, головушка..." объявляли произведением народным...

— Вопрос выбора исполнителей – не праздный. Голос поэта принадлежит отныне архивам, об адекватной замене речи быть не может. На исполнителях лежит задача величайшей степени важности...

— К счастью, есть исполнители, умеющие быть соавторами. Если среди сотен поющих известное находятся единицы, способные его оживлять – значит, это уже не архив, не полка. Существуют особые величины – Елена Камбурова, Елена Лебедева. Мне довелось брать у Окуджавы интервью — помню, с какой теплотой говорил он об исполнении своих песен Александром Медведенко. Помню также, как увлекшийся перестройкой Булат Шалвович бросил петь вообще: он часто ездил на встречи с читателями, вел разговоры о литературе — и не брал в руки гитару. Приезжал и к нам в Киев – и мы в местном клубе КСП решили: певец без песен – а угостим-ка его творчеством местных исполнителей! Пригласили его с супругой – вот он с ней и разговаривает, не особенно глядя на сцену, где человек с неплохим голосом поет его песню. И еще один небезголосый человек вышел — и снова откровенное отсутствие у гостя интереса к тому, как интерпретируют его творчество. А запел Василий Соколинский – и Окуджава мгновенно прекратил беседу, подобрался весь — прямо вытянулся, как его парижский спаниель...

— Кто же поет в нынешнем концерте?

— Три имени уже названы читателями – авторами упомянутого в начале письма: Борис Аронсон, Елена Лебедева, Андрей Компаниец. А еще Александр Никитин, дуэт Александр Годин – Леонид Новиков, Елена Фиксман. Это не просто люди, которые хорошо поют: у каждого есть свой взгляд. По большому счету, сценическое выражение собственного "я" не всегда благо: дай окуджавскую песню Киркорову – он тоже, вероятно, отыщет нечто свое... Ценен взгляд, равный вкусу, понимание, что и в переполненном зале должна быть сохранена сокровенная интимная интонация.

— Тот самый "Статус частного лица", о котором говорил Пушкин и которого Окуджава ревностно придерживался всю свою жизнь...

Частное лицо вдруг аукнулось с близким литературным архетипом – маленького человека. Именно человека — не крикливого трибунного "гражданина". Таким и был поэт Булат Окуджава, не стеснявшийся собственной малости перед богом и писавший: "Покуда по свету разносит молва,/Что будто я зло низвергаю,/Я просто слагаю слова и слова/И чувства свои излагаю..." Услышим же его слово, вернувшееся в музыку – и вновь с той же горечью, что и сам поэт, зададимся вечным болезненным вопросом: за что ж вы Ваньку-то Морозова? Поклонимся московскому муравью.

Концерт памяти Булата Окуджавы состоится 16 мая в 6:00 по адресу:

301 Seabreeze Avenue, Brooklyn, New York.

Контактные телефоны: (718)615-9715, (347) 446-6511.

Интервью вела Бэла Гершгорин