Мама приятеля слышала две недели назад радиопередачу, в которой как о явлении социального эпатажа сообщалось о вылазке большой толпы явно скорбных умом — в лес, на слет авторской песни. Почему скорбных, спрашивать излишне, если вспомнить, какая стена дождя стояла тогда над штатом. Каюсь: в нынешнем буйстве стихии виновата исключительно я, самонадеянно заявившая в заметках о прошлом слете, что к нашему форуму стихия успокаивается сама собой, ибо то, для чего собираемся – дело богоугодное. Это, безусловно, так, но ведь Всевышний — не фокусник, чтобы всякий раз осветлять горизонт, как по команде: работы у него много...

Десятый слет клубов самодеятельной песни Восточного побережья властно требовал состояться: он существовал в сознании масс не "мероприятием", но явлением – и был неотменяем принципиально. Правда, осторожные люди – из тех, кто наступают на горящее сердце Данко — отмены или хотя бы переноса требовали, но стоящий у кормила председатель КСП Восточного побережья Валентин Черняк парировал с программистской прямотой: "Прорвемся!" — и добавлял еще пару подбадривающих слов для сугубо внутреннего применения. Устроители и массы прониклись.

Местечко Акра в штате Нью-Йорк являло собой разительный контраст с почти городским уютом прошлого кэмпграунда в Пенсильвании. В этот раз нас ждал дикий, пьяный от влаги небесной лес со следами окультуривания, которые еще оставлять и оставлять, чтобы соответствовать чаяниям избалованных цивилизацией. Но ведь слет и объявлялся первобытным, а его участники, соответственно, первопроходцами. Как веско сказал патриарх Михаил Мармер, "лохи с чемоданами нам не нужны!" И назидательно добавил: в лес идут экипировавшись соответственно, не как в Карнеги-холл. Мокро в кедах – надевай сапоги, каплет сверху – натягивай тент!

Говорят, завтра на месте выламывающих ноги коряг и корневищ вырастет изумрудная травка, появится сцена на воде, завтра дивный вид на два искусственных озера с лихвой искупит все испытания первобытного существования. А покуда в качестве эстетической компенсации слет был скоренько переименован в Малый Венецианский – и как тут возразишь: Венеция – она певчая.

Продолжается парадокс: языковый барьер с течением времени ширится, поскольку наши дети растут в англоязычной среде и от попыток "почитать вечерком по-русски" отбиваются яростно – но за билеты на форум авторской песни дерется всех ожесточенней именно молодняк. И прибывают восемнадцати-двадцатилетние, и мокнут со всеми, и не только шашлыки жарят, но и поют – порой дурацкое, приблатненное, порой классическое бардовское, что страшно умилительно, а порой собственное — такое, что заставляет расшириться зрачки и зачастить пульс. Девятнадцатилетняя Женя Гаврилец, трепетная Суок с высоким звонким голосом и мужественно оголенными (в такой холод, но — стиль!) плечиками, своим горячим "Чаем" и отчаянной "Атлантикой" заставила продрогшие души задрожать еще больше, а потом растопиться от ровного горения нежности.

Продолжаются, хоть это уже даже не смешно, поиски границ жанра: утомившись, теоретики уже почти перестали спорить о дефинициях типа "бардовская песня", "авторская", "самодеятельная", найдя в каждой изъяны и временно утешившись "поющейся поэзией" (отв. за словосочетание и его смысловое наполнение лично М.Л. Мармер). Сейчас, хотя и это не бог весть как ново, все больше обсуждаются роли: кто есть бард (по последним данным, это непременно учитель, гуру), кто менестрель (это вроде странствующего затейника с поправкой на печаль, в наше время поизведен, встречается редко), а кто просто хороший парнишка у костра... Я не против чистоты жанра, но очень против "борьбы за чистоту рядов", которая при чрезмерной страстности приобретает характер крайности. Очень надеюсь, что "просто хорошему парнишке" не надо будет извиняться и растворяться в лесном воздухе, если он не собирается быть целенаправленным властителем умов. Как не надо оправдываться и исполнителям, статус которых в движении авторской песни время от времени подвергается сомнению: дескать, созданное не лично чужим и остается, а не напирайте-ка, не проталкивайтесь в...– и опять сакральное "барды"... От существенного до абсурдного – один шаг: по мне, если исполнители – личности, как никого не повторяющие нью-йоркцы Борис Аронсон, Моисей Гостев, Андрей Компаниец, калифорниец Леонид Позен, то да поют они по-сухаревски всласть, состоя с прочими "в одном союзе".

...И была в первый вечер прелюдия – традиционный гостевой Пентагон: бревна, уложенные соответственно пятиугольно, и гитара по кругу вокруг костра. Мир вам, уважаемые и такие разные приезжие — москвичи Марк Фрейдкин и Сергей Костюхин, Нателла Болтянская, Псой Короленко, мир и почет вам, калифорнийцы Александр Маркман, Игорь Кузьмин, Владимир Рагимов, Алексей Кискачи, Леонид Позен! Каждый по паре песен – потом еще по столько же, и еще раз, и уже не промозгло и не зябко.

А в начале следующего дня – дня большого концерта, было слово – веское слово группы прослушивания, от которого зависело, кто выйдет на сцену. Об этой группе, как о матери родной, можно говорить бесконечно, а можно и коротко: по мне, это отважные. Задача Михаила Мармера, Александра Грайновского, Бориса Косолапова, Виктора Столярова никому из четверых не сулила расслабленности и покоя. Посудите сами: сидит человек с блокнотом за крохотным складным столиком – а над его головой вовсе не нимб золотой, но облачко сомнения потенциально обиженных. А вдруг тебя купили? А вдруг ты некомпетентен и не можешь оценить чью-либо творческую индивидуальность в полной мере? А почему выносишь вердикты именно ты, а не я, любимый? Однако волевым решением Волика – несгибаемого Валентина Черняка — все остаются при своем заданном интересе. И так, весьма вероятно, будет, покуда группой руководит не ницшеанская "воля к власти", но – позвольте воспользоваться красивой, хотя и чужой перефразировкой, "воля к вкусу". Тем более, что работает группа оперативно и, при естественной разнице мнений на творчество отдельных авторов, слаженно, без трений.

...Друг Аркадий, спой новое – хотя твое старое еще никогда не казалось мне устаревшим... Укрылись от климатического кошмара под тентом, Аркадий Дубинчик, любимый автор из штата Мэриленд, поет "Год Козла" — ничуть не менее пронзительный, чем его собственный более ранний "Год Обезьяны". Что-то эти самые годы, прибавляя философичности творениям, не прибавляют особого веселья творцу – хотя кто бы сожалел об итогах: "Две гитары, двенадцать струн 0 и стихов моих пять кило..."

— Я знаю, что песня авторская для тебя как дочь в пестром хороводе себе подобных. Расскажи об этом подробней.

— Вот и ты задай более конкретный вопрос: интервью должен вести журналист! – это оживившийся собеседник учит Хаима, как вести бизнес.

— Хорошо, изволь: вопрос о месте поэта в рабочем строю.

— Для того, чтобы измерить нечто в жанре, нужно находиться вне его. Я – внутри. "Дочь в хороводе" – для слушателя, который обязательно разберется. Слет сам по себе – не авторская песня: это площадка, тусовка, возможность слушать, показывать. Это и делаю. И — принципиально дистанцируюсь с теми, кто берется судить. Звучит, возможно, несколько по-христиански, что ко мне не относится — или, скорее, даже по-буддистски, но я в любом случае убежден: человек, который судит, портит себе карму.

—Как же обойтись без отбора? Концерт прошлого года длился добрых семь часов – это после работы комиссии! А если полный самотек?

— Я излагал свою точку зрения на этот счет. Есть несколько путей организации концерта. Первый – чисто технократическое ограничение: человек поет только новые песни, написанные после прошедшего слета. Не пишется тебе так часто – извини. Если при этом на сцену попадет старательный графоман – ну, так что ж, публика – это стихия, у нее карма не портится. Можно сделать и анонимный компьютерный отбор выступающих самими авторами – тогда пробиться серости станет практически невероятно. Приемлемо также ограничение для тех, кто уже выступал с большой сцены несколько раз: уступи молодому! Сам устрой себе отдельный костер, пой на Пентагоне, числись в почетном списке...

О нет, уволь, не согласна я сидеть, потупившись от стыда, отслушивая процентную норму бездарности и мирясь с тем, что по формальному признаку кто-то настоящий в концерт не попал. Не хочу бегать по дальним кострам, отыскивая тебя, великолепных Павла Шкарина, Сергея Арно, близкого и любимого Андрюшку Карепова только потому, что вы отпели и ушли на ветеранский почет, благородно дав кому-то дорогу. Хочу, вероятно, несбыточного: чтоб всем талантливым авторам, вне зависимости от географии, было на сцене не тесно.

В этом году оргкомитет проявил "к гостям усердие большое": у нас как-никак гостеприимный Восток! Решением группы прослушивания аборигены выступали в первом отделении, а заморские и калифорнийские Орфеи – во втором. Расклад понравился далеко не всем местным авторам – и не только потому, что раньше подобного разделения не существовало. Негласно считалось, что те, кто послабей, выступают первыми, а затем на сцене появляются звезды. Поэтому некоторые "свои" ощутили дискомфорт, что понять вполне можно. В ответ на мой соответствующий вопрос Михаил Львович Мармер отпарировал: "А мы никого не разделяли! И не было на сцене никого "послабей"... Уступили гостям второе отделение в порядке вежливости. На самом деле, это был единый концерт – и он удался!"

Что ж, в демократическом обществе живем: плюрализм мнений.

Московский автор, поэт и переводчик Марк Фрейдкин во время концерта гостей уложил хохочущую публику рядами вокруг пентагоновского костра: ну, я не знаю, как вообще существовала без охальной "Радости бытия" или "Песни про ж..." — извините великодушно, слова и сути не выкинешь. За утробным хохотом "Песню про отца", горькую и чудную, мы, однако, не пропустили. И все равно от его выступления (совместно с гитаристом-виртуозом Сергеем Костюхиным) осталось ощущение хулиганского ликования: о, эти перлы пречистого мата вперемешку с филологическими изысками! На следующий же день, подсев к маститому на сайте, я аж оторопела – такое мрачное он с ходу понес:

— Не люблю авторскую песню! Один раз на Грушинке был – ужас, на всю жизнь хватило этой толпы! И то, что здесь пою – профанация полная!

Приехали... А вот посидели еще, поговорили неспешно, оттаяли – и стало ясно: это человек не по сварливости и не оттого, что родится семимесячным, – исключительно от безмерной требовательности к себе. Обычно он работает на студии со своей группой, где участвует не менее семи инструментов. Коллектив идет по жизни с песней и теплым названием "Гой" — не в разудалом смысле "гой еси!", а в смысле "дружественный представитель иного, не еврейского народа". Идейный вдохновитель Марк Фрейдкин любит многое – и хороших людей, и собственные песни – все до единой, именуя эту любовь красивым словом "полистилизм". Но все равно в неприспособленном американском лесу ворчал – от стремления к совершенству.

Поэт, необычайно плодовитый переводчик, донесший до русского читателя все – от французов и англичан средних веков до Эзры Паунда, он начал с того, с чего в этой жизни начинают многие – со стишков и песенок "к случаю". Потом услышал французского шансонье Жоржа Брассенса – и заболел: безумно сложная поэтика масштаба Бодлера и Верлена, ненормативная взрывная лексика, хохмы скрытые и явные, виртуозное версификаторство – шестьдесят четыре строки на двух рифмах: взрыв! Под этим сокрушительным влиянием началось собственно творчество. Марк Фрейдкин был также владельцем высоколобого книжного издательства и директором знаменитого книжного магазина "19 октября" (который, плюнув, через пять лет закрыл: ну, не бизнесмен...) Осталось все, что осталось: стихи, песни, переводы, записи дисков...

— То, что вчера у костра – несерьезно, это как три аккорда! – упрямо повторял гость. Костюхинская мощная гитара, его собственная причудливая клавишно-губная "гармония" – ничего себе три аккорда... Что и оставалось, как убить его грозным: "А народу нравится!"

...Роскошный, вальяжный, похожий на русского купца и Всевышнего в отпуске единовременно, сидел у своей подмоченной палатки чудный златоуст Борис Кинер, вместе с братом Михаилом двадцать два года назад поразивший автора этих строк, студенточку-воробья, в самое сердце. Были ослепительно молоды, чарующе хороши, пели рискованных "Бизонов" — тогда-то, в восемьдесят первом... Пели и ставший классическим "Бал", который и в то время кружил-взрывал... А сегодня Михаил Кинер живет во Франции и продолжает писать стихи, а сегодня — знаете ли вы исполнительский дуэт "Мастер Гриша" в составе Борис Кинер – Михаил Цитриняк? О, если нет, то в вашей жизни произошло еще не все, и это серьезно. Но не теряйтесь: отыщите диски "Судьба-индейка", "Хризантема", "Песни на бис" — услышите, поймете...

Борис Кинер и Михаил Цитриняк — собратья по Щукинскому училищу, двое из четырех странных евреев, попавших в достославное брежневское время на свой курс. Потом у Бориса была работа в Еврейском театре, потом, как и у брата, прекрасная Франция и не менее прекрасное возвращение из нее. У Михаила успешно складывалось режиссерское поприще: его "Утиную охоту", которую в семидесятые ставили все поголовно, авторитетные критики назвали лучшим спектаклем в стране, он руководил собственной студией. Но им очень уж пелось вместе — во имя чего и был оставлен верный кусок театрального хлеба.

— Скажите, вашему темпераменту не тесно на нашей поляне в рамках жанрового своеобразия?

— Авторская песня – не жанр, это социальное явление, и спорить не будем! – авторитарно, не церемонясь, заявил Борис. Вот это с нашим удовольствием – не говорить о социальном. Давайте о русской "Дубинушке", которую эти иудеи, долженствующие быть побиваемы отнюдь не только по паспорту, выводят на два мощных голоса — страшно, утробно, отчаянно, и в шести куплетах из первоначальных двадцати четырех – весь мир навыворот. Пронзительные цыганские песни в их репертуаре Борис характеризует как ненастоящие – ну, руками развести. А он тверд: цыгане многое под русское стилизовали, живые таборные песни у дуэта еще впереди – и это такие бездны сердца...

Жанра, в отличие от иных упертых, Борис Кинер и Михаил Цитриняк не ищут: как-то его не теряли. Ищут время, чтобы из несметного количества песен делать свои высокие мистерии, подобные тому шабашу, той пьяной "Польке на трубе" — до облаков, которая вынимает всхлипывающую щенячью душу твою, абсолютно не спрашивая...А схоластам-критикам вполне можно запудрить мозги, поименовав продукт своего труда многозначительным и туманным термином "арт-зонги". Вы знаете, что это такое? Я – нет, я просто от визборовской "Прогулки", от бешеной динамики ее аранжировки задыхаюсь и ныряю в омут печали – чтоб потом набрать дыхание новое.

— А не приходилось ли вам слышать, что песни ваши для авторских, дескать, слишком театральны? "Когда уходят облака, устав от снеговой работы..." — это ведь нежное, интимное, а у вас страсти роковые – ставьте ударение хоть на первый, хоть на третий слог...

— Приходилось, еще сколько раз! Если это мнение человека сведущего, мы к нему прислушиваемся, если примитивное желание показаться умным, не понимая ни в искусстве, ни в жизни – я отправляю соответственно...

Ну, я себе представляю этот адрес...

— Вы не затрудняетесь поисками границ жанра – а как вам наш слет?

— Тусовка! – с таким же людоедским аппетитом отвечал откровенный Борис Григорьич. – Мы приехали, потому что здесь много приятных людей, которых знаем, с которыми приятно общаться, для которых хочется петь. Но уж никак не "пропагандировать авторскую песню"!

Вот те раз: Фрейдкин не любит авторскую песню, Кинер бранит авторскую песню, Дубинчик не считает слет явлением авторской песни – парадокс уже почти по Жванецкому: мамочка, куда же все приехали?

Дождь, дождь, дождь!!! А ведь разбрасываться отпущенным тебе временем – прямое расточительство, а уж в Америке, как замечено, Хронос прожорлив особо. Посему если в течение двух суток люди месят у костров и палаток глину господню, в течение пяти с половиной часов, вымокая до подкладок курток и далее, до самых недр, стоят, слушая концерт – значит, это кому-нибудь – да!

Вообще, как замечено, при климатических катастрофах серьезное народу противопоказано, а легкомысленное, напротив, идет на большое ура. Потому вольнолюбивая "Камасутра" в исполнении семейного трио Орловых всем пришлась по вкусу, равно как и хохмаческая "Эрогенная зона" ярославского гостя Леонида Вейсблата: никто не делал пуританских гримас. Но когда брал гитару негромкий философичный Александр Маркман, пел свой знобкий "Сентябрь" Андрей Карепов, начинал негромкое "Автобус подъезжает не спеша..." Аркадий Дубинчик, куда как многие обретали свое. Сергей Арно, бард из высоколобого штата Коннектикут, автор повсеградно затверженного "Талибана" и пасторальной, родной восточным каэспэшникам "Непотонучки", исполнил ностальгическую "Петропавловку" и новый пронзительный "Ла-Манш", в котором импрессионизм общего тона не отнял чеканной сжатости и звуковой компактности острого, наотмашь, стиха: "Ла-Манш оказался английским проливом\\\\ Все врали учебники, календари.\\\\ Так трудно судить было из Кологрива,\\\\ Насколько Флобер был Мадам Бовари..." Что тут сказать? Наши американские русскоязычные барды вполне справедливо могут обижаться на судьбу, не одарившую их в Новом Свете частыми концертами в переполненных залах, гастролями по штатам и заокеанскими турне – но вот на отсутствие милости божьей, именуемой талантом, жаловаться грех.

Калифорнийцы были мощны и ярки – но на их фоне не потерялись две донельзя женственные заокеанские гости. Елена Решетняк поведала о любви и боли своей словами предельно простыми: может, кто и припечатает подобные стихи пренебрежительным "женская поэзия" — но мое потревоженное естество отзывается немедленно... "Тополиная пушинка" нежноликой москвички Натальи Дудкиной растворилась в нашем тумане, помилованном дождем буквально на считанные секунды – и пришлось неистовому Псою Короленко устраивать "празднычэк" — и если б кто слабенько намекнул, что он клавишник, то есть вроде как не совсем "свой" – такого умника непременно расписали бы по трафарету.

Стихия властно напомнила о том неближнем периоде, когда земля была библейски "безвидна", первородная влага покрывала ее и Божий дух носился над водой – вот это на наш слет было очень похоже...

Бэла ГЕРШГОРИН

Акра – Нью-Йорк.

И НИКАКИХ ДОЖДЕЙ!

(Поправка)

— Сверим наши фото! – предложила я сотруднику редакции, который благосклонно принял материал о Десятом слете авторской песни. Разливанное море Интернета уже представило на соответствующем сайте фотоматериал — обильный, как дожди, щедро поливавшие именно тот кусочек суши, на котором пели герои моих заметок. Хотелось привести текст и фото во взаимно однозначное соответствие, чтобы правда не подмокла.

— Полноте, все найдем сами! – благодушно отозвался собеседник – и мне стало неловко за собственное занудство. Ну, поставила разок шаловливая "Вечерка" фотографию Марлен Дитрих к статье о наиновейшем шведском фильме – тоже мне беда. Шведы далеко, Марлен давно нет, у читателя с юмором порядок... Позволив себе в качестве нудоты еще раз подчеркнуть, что речь идет именно о последнем слете, и другого такого мокрого в нашей американской истории просто не было, я доверилась творческому человеку.

Не подумайте дурного: массовка у костра и эмблема оказались точно наши. И даже обаятельный юноша с гитарой смотрелся, безусловно, своим: профессор-киновед, нью-йоркский автор Женя Киперман. С небольшой оговоркой: на слеты он не ездит уже давно. Однако кто бы возразил: для собирательного образа поющего каэспэшника Женя более чем годится. Но мое чувство жизненной правды возопило: если б только не был он таким просветленным и солнечным да в рубашечке с короткими рукавами! Фотография, показывающая читателю публику, укрепила благородное негодование: все как один одеты легко, сидят на концерте с комфортом, ни одного зонтика над головами – и те же вызывающие короткие рукавчики! Это после того, как мы, реально присутствовавшие, мокли, подобно цуцикам, пять с лишним часов, чтобы услышать любимых авторов. Про то, чтобы вот так вольготно присесть, речи быть не могло: безрассудных просто бы смешало с глиной.

От крамольной мысли, что газета не уважает жанр, я страшно далека. Скорее всего, она просто не ведает отдельных вещей — подобно Фэнни, героине Барбары Стрейзанд из "Смешной девчонки". "Вам какого налить – сухого?" — учтиво спрашивает девушку искусный соблазнитель (Омар Шариф) – и получает резкий ответ: "Я не отличаю сухое от мокрого!"

Вот это на неподмоченную правду очень похоже.

Бэла ГЕРШГОРИН