Когда в мартовской афише, предельно насыщенной концертами авторской песни, появилось еще одно объявление – вот этот самый "Бардовый цвет", причастный народ просто-таки застонал: ребята, как успеть услышать всех? Гастролеры стаей летят – повременили бы вы, здешние! Но восемь поющих и пишущих из пяти штатов Восточного побережья, не боясь упреков во вдруг прорезавшемся местническом патриотизме и отсутствии личной скромности, дали понять: извиняться-двигаться — не будем!

Жизнь коротка, искусство вечно – но и то, и другое полны парадоксов. Во время недавнего интервью Галина Хомчик, приезжавшая в Америку уже в седьмой раз, подтвердила мне: исполнители из бедной России, где людям приходится выбирать между покупкой билета на концерт или батоном хлеба, вовсю колесят по белу свету и имеют звонкие имена (к слову, при этом усиленно хвалят заграничную аудиторию, такую интеллигентую и наслушанную, и сетуют на неподготовленность аудитории российской...) А наши местные авторы, которым американская почва давно не чужбина, которые творят на ней полнокровно и поют от души, далее лесных полян и узкого круга друзей упоение творчеством не распространяют. И с гастролями в Москву или Питер не ездят.

Но, к счастью, имеем "свое иное": на очередном слете авторской песни где-нибудь в Пенсильвании в полусвете занимающегося утра, когда половина сомлевшего люда уже отрубилась полностью, у непотухшего еще костерка вдруг начинает петь какой-нибудь стеснительный, бегущий дневного света – и стоящие рядом кидаются всполошенно будить остальных: проснитесь, дуралеи, тут такой парень! Именно так патриарх КСП Леонид Вилихин открыл в свое время божественного Павла Шкарина, который продолжает писать песни на совершенно колдовские собственные стихи – но исполняет их в основном для своих. Именно так сама я застыла на полянке во время предпоследнего слета Восточного побережья перед человеком — ну очень большим, певшим хулигански и мощно свои личные, отнюдь не классические "Подмосковные вечера" под разрыв брюшных мышщ публики от хохота... Потом удалось услышать его потрясающую лирику, в полном противоречии с обликом круглощекого весельчака полную горестной интеллигентской рефлексии пополам с очень жестким сарказмом — и это было уже не на живот, смехом надорванный, а на разрыв изболевшегося сердца. С тех пор во время редких встреч (человек живет в штате Мэриленд, пересекаемся случайно) хожу за Аркадием Дубинчиком хвостом, клянча диск и пытаясь дознаться, когда же состоится очередной его концерт. И что? Ничего, "зироу", как говорят в наших деревнях: до выпуска диска у бешено требовательного к себе автора дело все еще не дошло, а послушать, как поет, тоже безумно сложно: за одиннадцать лет жизни в Америке сольных концертов у него состоялось всего-то четыре.

Тем временем залетные авторы и исполнители дальнего зарубежья собираются к нам на очередное турне, чтобы сразить Нью-Йорк или Бостон былинной собачкой Тябой в молитвенном экстазе с прибалдевшим залом. А мы, выходит, рыжие...

Мы, извините, бордовые – в цвет тяжелого, под старину, занавеса в бруклинской музыкальной школе "Маэстро", где первоначально планировался спонтанно зародившийся концерт "Бардовый цвет". А подсмеивающаяся буква "а" — легкий, естественный каламбур, узаконивающий связь старинного ремесла и священной сценической жертвы.

Как сладился концерт? Как-то спонтанно, в телефонных разговорах, завелся, загорелся страстью триумвират в лице пишущих и поющих Сергея Арно, Германа Корнилова и Виктора Столярова – и решено было устранить несправедливость по отношению к себе самим: а вот, не дожидаясь очередного слета, в котором элемент пикника все-таки есть, соберемся в централизующем Нью-Йорке да и выйдем на сцену. И будет чистое искусство! Почему не несколько сольных концертов, а "солянка сборная"? Потому что много бардов, хороших и разных, но много и субъективных причин, по которым кто-то непременно остался бы на обочине зрительского внимания. И то, повторю: ни один из авторов – не заезжая знаменитость, громких имен нет. Зато песни есть – и какие...

Кого из своих пригласить выступать, решалось сугубо демократическим путем: у каждого из членов инициативной группы было право вето – и оно не обсуждалось. Остальное вышло полюбовно.

Декорации по прошествии времени сменились, концерт по трезвым экономическим соображениям решено было провести в бруклинском Брамсон-колледже — славном традиционном прибежище собраний подобного рода, который, помяните мое слово, еще снискает себе славу Политехнического музея в эмиграции! А покуда в скромном зале, который по будним дням служит прозаической столовкой и лишь по выходным – святилищем муз, стараниями неутомимой устроительницы Люды Сигналовой запылали импровизированные занавесочки неопределенно-кирпичного цвета — и пусть бы кто попробовал сказать, что это не бордо!

Концерт вел чудно ироничный Сергей Арно. На сцене, слава храбрым, появился первый исполнитель – автор из Филадельфии Гиви Чрелашвили. Темперамента обрушилось – через край...

Радоваться разности палитры – своего рода проформа, хороший тон. Но Нью-Йорк – уникальный город, действительно отучающий от критиканства. Подчеркну: от критиканства, не от художественного вкуса. К счастью, он не подвел устроителей.

Валентина Гиндлер, жительница далекого-предалекого городка Стокгольм (увы, на севере — но слава богу, всего лишь штата Нью-Джерси) объявила сразу: привнесу в концерт женское начало. И привнесла – не боясь упрека в банальности, которая зачастую означает всего-то что все на свете повторимо, ибо какие же темы не вечны? Воистину, "что прошло, то будет свято", а если века "гордо смотрят взглядом княжьим" — значит, именно так они, вероятно и смотрят... У нее глубокий голос красивого тембра, на гитаре играет мило. Владимир Крастошевский вмиг поднял народ на высоту "Монолога на парашютной вышке" одним лишь отчаянным притязанием: "Стать бы, наконец, мне честным продавцом!" А "Харьковская лирическая" явила сокровенные узнаваемые подробности, любезные и не-харьковчанам тоже. И гитара у него тоже симпатичная, непримитивная.

Виктор Столяров — автор музыки на стихи, которые написаны не им. Но их трудно, невозможно, не хочется называть "чужими" по отношению к мелодии, будто растворенной в кровотоке строк. Окуджава, Чичибабин, Мориц, Кенжеев, Дон Аминадо – грусти-то, грусти... Когда Витя исполняет "Каланчу" на стихи Окуджавы, этот пронзительный "горизонт горящий" так и пылает на плавно покачивающиеся четыре четверти, а поет с женой Танечкой "Когда мы были на войне" на стихи Давида Самойлова – и хоть в сотый раз слышу их двухголосие – обревываюсь. В противовес Виктору, жизнерадостный житель Вашингтона Герман Корнилов и о невеселом ("Резать по живому – это больно!") — ведает граду и миру отчаянно жестикулируя и глумливо хохоча. Он абсолютно не боится своего рокового прошлого (роковое – с ударением на первом слоге: организовывал первый рок-клуб в городе Свердловске, это дальнейшая чукотская одиссея плавно перевела человека на рельсы КСП). Он яростно выводит: "До свиданья, птичка Оригами!" — и нам неважно, кто она такая, эта птичка, отчего ее так зовут — но ясно, что, в отличие от нее, у автора с душой все в порядке.

Для того, чтобы охарактеризовать автора из Коннектикута Сергея Арно, ведущему концерта Сергею Арно просто слов не хватило... Ну, выводя на высоких нотах его же строчкой: "Что же сказать о своей же судьбе?" Судьба автора – состоялась: диски "Манхэттенская кручинушка" и "Храни меня, мой Талибан!" вы сделайте себе одолжение, достаньте. Его проникновенная, написанная средь всеобщей нирваны на слете "Речка Непотонучка" при всем своем лиризме – уже наша отрядная, а "Храни меня, мой Талибан!" по слухам и авторитетно, не только поется, но и вовсю танцуется на российских просторах — при этом не приедаясь, как не приедается хлеб насущный.

Павел Шкарин – редкостная натура: он — поэт, чуждый тщеславия. Выступать перед публикой с песнями на свои стихи человека можно лишь уговорить – не рвется, странно стесняясь нагружать слушающих далеко не тривиальными эмоциями и причудливой метафорикой. При этом его интеллектуальную лирику трудно именовать книжной, еще менее — рассудочно делить на "гражданскую", "пейзажную", "философскую" – настолько ощутим и значим в каждой строке его собственный опыт. А "Греческие дневники" возьми или "Гавайские" — душа везде душа. При этом поэту чужд "звериный серьез": он счастлив обхохотаться и раскудрявить эллинистической красотой самого Саддамуса, пародируя злобу дня, исключающую доброту. Перед началом известной акции нашего президента в известной отдельно взятой стране услышать "Говорят, завел Пифона\\, И грозя сиим оружьем,\\ Типа массовой защиты\\ посылает всех подряд" — это неслабо.

И опять смена лада, вот уже Аркадий Дубинчик поет грустное философичное посвящение другу, тому же Павлу Шкарину – а тот стоит в проеме двери и тонко улыбается...

...Господи, и чего переживали, что народу не будет? Не только яблоку упасть – кошке лапу поставить было некуда, Добрая треть зрителей стояла, добрая половина сидела впритирку – но хоть бы у кого возникли претензии!

Мест в зале не было — а планов на будущие концерты имеется уже громадье, ибо энергия заповеди Германа Корнилова "Пой, не молчи!" заражает и заряжает, а занавесочки наши колышутся, что твои алые паруса...

Бэла ГЕРШГОРИН