Закончился Тринадцатый слет авторской песни Восточного побережья Америки — еще один, в очередной раз доказывающий, что активно муссируемые слухи о смерти жанра оказываются неизменно преувеличенными. Суеверный страх перед чертовой дюжиной порядкового номера слета не остановил страждущих: народ, бампер к бамперу, штурмовал в назначенный день дорогу на въезде в глухое, но прелестное местечко Блумсбург штата Пенсильвания. Вопрос, зачем в нынешних политико-экономических условиях приличному человеку палатка, костер и гитара, армянское радио давно отмело как идиотический. Красиво жить не запретишь — живем, благодарение богу. Но при том, что существование в новом месте и времени очень часто меняет образ жизни, человеку вовлеченному истово и нелогично хочется песен.

Время первых слетов Восточного побережья, которые вспоминаются с ностальгической теплотой, откатилось вспять с волнами мелкой веселой речушки Непотонучки. Тогда, десять лет назад, негласная повестка дня была откровенно немудреной: попеть песни и попить водочку. Предпочтения и конкретные пропорции каждому предлагалось определять самолично. Слеты нынешние характер чистого убега на природу поутратили, их уровень существенно поднялся, они стали заметно элитарней: уже не привалит стихийная толпа, перепутавшая искусство с пикником. На слетах Восточного побережья все чаще проводятся мини-концерты, более соответствующие характеру городских залов, нежели лесного пространства. Хорошо все это или худо, каждый опять-таки определяет сам для себя: для заезжей звезды наша сцена — приятное разнообразие, возможность выступить перед большим количеством потенциальных слушателей, для начинающего автора, неумело рифмующего "бежать — понять", невозможность попасть на эту самую сцену — скорее всего, трагедия, рана воспаленного самолюбия. Ну, а тому, в ком нет ущемленных амбиций — тому чистая радость, ходи и глаза раскрывай: вот тебе навстречу братья Мищуки, вот вальяжный Борис Кинер и подвижный Михаил Цитриняк, вот стремительный пацански худой Виктор Луферов с лукавой сережкой в ухе...

Вот и живая мило улыбающаяся легенда в джинсовой рубашечке: но ни легенду, ни рубашечку никто на куски не рвет. Спонтанный диалог:

— Не обидно, Тимур Султаныч, что поклонники Ваши спокойны, за автографами не толпятся?

Тимур Шаов оглядывается вокруг, словно желая убедиться, что за соседним деревом не стоит часто дышащая поклонница с шариковой ручкой наизготовку. И выдает неожиданное:

— Да кто меня знает?.. Хотя нет, — быстренько поправляется он, — в Америке я известен. Где-нибудь в Пало-Альто или Филадельфии, куда больше, чем в Москве.

— Что такое стряслось с Москвой?

— Крамолен я! А на телевидении требования жесткие: Цезаря не трогай, жаргон не употребляй — все серьезно. Скоро к кухням вернемся, к посиделкам — вот и славно. Не хочу создавать впечатление, что я задавлен властями, но появляюсь в эфире редко, в основном утром, и только с чем-нибудь не задевающим основ — типа "О вреде питания" или "Посвящения жене". Видите, какой у меня потенциал понравиться большему количеству народа!

— Хороший смех... А мы-то здесь думаем, что разница определений "авторская песня", "бардовская" и "поющаяся поэзия" — это глобально, это больше чем жизнь. Нынче вот новая грусть: радуясь пышности цветения жанра, начинаем сокрушаться, что на нас он и умрет, детям окажется не нужен.

— Конечно, от родителей зависит многoе — но думаю, что в целом жанр будет идти на спад так или иначе. Да, чего здесь ужасного? Вспомните Таганку: какой театр был! Но — театр своего времени, и как таковой он кончился. Рок-н-ролл кому нынче нужен? "Дип Перпл" кто слушает? Ну, я, ну, сын с моей подачи. То, что бардовская песня меняется — это ничего. Я имею в виду не только аранжировки — темы, тексты. Кто сегодня напишет "Перекаты", кто "За туманом" моего любимого дяди Юры Кукина? По мне, пусть все, что создано, исполняется, причем в любой манере. Сейчас так слышится, дышится, чувствуется...

— А как Вам дышится на нашей поляне?

— Великолепно! На Восточном побережье Америки уж точно не следует плакаться об умирании авторской песни: столько народу приезжает ее послушать... Продуман слет прекрасно, организован солидно и, что главное, совершенно лишен духа коммерции. Те деньги, что зарабатываются, устроители расходуют на приглашение авторов и исполнителей: благородно!

— Но Вы, вероятно, все-таки подверстали наш слет к своим гастролям?

— Гастроли — к слету! Ей-богу!

Ну, добро. Если ход истории культуры неумолим, пускай себе жанр торжественно идет на спад. Но покуда по кэмпграунду "Индейская голова" свободно перемещаются лучшие барды современности, позволим себе порадоваться. И можно, подсев к братьям Мищукам, преломить хлеб со сгущеночкой и побеседовать о прелестях нестандартного бытия, которое продолжает определять нетривиальное сознание. И с Галиной Хомчик, знающей тайну вечной юности, потолковать о том, почему романс с его набором стандартных формул сердечного недуга продолжает доводить до слез. И Виктора Архиповича Луферова, взятого в кольцо поклонниками, при известном терпении можно дождаться, присесть под открытым небом и вместе повздыхать: театры песни, как ни печально, закрываются — как его "Перекресток", где до недавнего времени исполнялось все самое неформальное и наименее коммерциализованное в поющей России. Воплощением "перекрестка" он как руководитель будет теперь самолично. Но и Театр, и Песня остаются в живых, пока существуют замечательные и бесконечно разные авторы со своей интонацией. Чем заниматься руководителю без ключика от двери за старым холстом? Благодаря жанру, есть чем: в работе авторский проект — серия из семи дисков, возрождение антологии городского фольклора.

Колоритный московский дуэт "Мастер Гриша" (Борис Кинер и Михаил Цитриняк) не покидает наши слеты, как весна. Восемь лет назад двое выпускников Щукинского училища, за плечами у каждого из которых были серьезная артистическая и режиссерская карьеры, решили, что подобно окуджавскому мастеру Грише, они могут основательно править серьезное ремесло. Правда, кормит оно не до отвала, но существовать иначе призванным к его священной жертве просто нельзя. Чтобы не влезать в теоретические дебри на тему, к какому жанру отнести собственное творчество, они быстренько придумали для своих песен аристократическое словосочетание "арт-зонги". И все, мастер Гриша уже не кладет на колени натруженные пролетарские руки, он выглядывает из-за театрального занавеса: песни дуэта зрелищны, все доступные музыкальные и визуальные средства пускают в ход эти двое неистовых! Гармонический минимализм первых авторских песен это напоминает мало. Соответственно, на саркастический дежурный вопросик, имеет ли их творчество отношение к движению клубов самодеятельной песни (КСП), Михаил Цитриняк хладнокровно отвечает, что искусству все равно, на какой полке лежать. Что до КСП, то эта аббревиатура как брэнд не расшифровывается вовсе. Чистый принцип английского клуба: кто нам не по нраву — тот не с нами! Авторская песня подразумевает живое и настоящее: ей не мешают элементы рока в творчестве Мирзаяна, Бережкова, Луферова, и откровенная попсовость поздних Мищуков не подрывает основ. Чего не выносит жанр — это поэтической глупости.

А вот пусть нас не волнует этих теоретических глупостей — началось! Как под пятницу, под пятницу споется: большой "пентагон" высоких гостей. Правда, собственно принцип "пентагона", то есть гитары по кругу, оказался несколько нарушенным: исполнители просто сменяли друг друга у микрофона. Этот мастер-класс плавно перешел в высокоинтеллектуальное "Грузило", составленное двумя серьезнейшими людьми Аркадием Дубинчиком и Юрием Книжником. Нелегкими для восприятия песнями народ грузили до глубокой ночи, лишь после этого начался концерт в честь 70-летия Новеллы Матвеевой, который с упоением скроил на живую ниточку и провел с вдохновением странствующего певца Виктор Луферов. Это было действо вполне лесное: с полянки заповедный матвеевский край Миссури и Дельфиния просматривались четко...

Ночь незаметно, как обычно и бывает на слетах, истаяла над кострами — и воссияло утро субботы, которая не имела права не стать божественной. Начался концерт дневной, на котором сцену предоставили молодым и не очень молодым, но творчески ранним. Загодя был выстроен большой вечерний звездный концерт, между ними запланирована программа Бориса Косолапова "Мир Булата Окуджавы", выстроенная в ставшей уже классической манере "осердеченного" чествования. А в полной тьме второй слетовской ночи разразился, как долгожданная гроза, убийственно смешной и оттого опасно приближающийся к великому "Смехтогон", изящно срежиссированный Александром Грайновским. А ярчайшие костры-сайты, на которых чего только не было! О том, что не дошли до удивительной рочестерской "Капли", многие вздыхают до сих пор: пропустить живое исполнение Вячеслава Рутмана, поющего горестные былинные песни россиянина Геннадия Жукова! Но ведь не разорваться каждому из нас: сцен и костров такое множество...

О чем люди пели? Довольно много — об известном: тот же Тимур Шаов доверительно поведал нам о внутренних борениях мечтательного пастуха и о том, что Мусоргский злоупотреблял горячительным. Не впервой — ну, это ладно... Спел дивную старую "Песню о тождестве" Владимир Музыкантов — и никакой замшелостью от древних истин не повеяло. Аркадий Дубинчик вышел с "Сезоном удач" — песней, которая успела стать старой, но не перестала быть доброй. Павел Шкарин исполнил пронзительную семейную сагу — и зритель, не все сразу понявший, затеял было потешаться над тетей Зиной, ловко рифмующейся с "дрезиной" и "резиной", у которой "тридцать с хвостиком пробег". Но в конце стало ясно, что зубоскальство — это для другого раза: все кончается, за близких и любимых остается только молиться ("Повернусь-ка я к иконе, помолюсь-ка я за всех... Эх вы, кони мои, кони — эх-х..."). Борис Кинер и Михаил Цитриняк завели публику давним и упоительным: визборовской "Прогулкой" в ритме бешеной метели, песней "Дом, где твой дом" на стихи Михаила Кинера — и легонькой разбитной "Лимончеллой" Владимира Музыкантова, на что абсолютно не обиделись братья Мищуки, некоторое время назад включившие ту же просветительски полезную, текстуально свободную от чопорных условностей песнь о бесценных свойствах овощей и корнеплодов в свой репертуар. Александр Годин вышел на сцену не сиротствующим кусочком временно разлученного дуэта Новиков — Годин, а самостоятельным исполнителем. Его отвага петь известное — семаковскую бессмертную "Осень" и "В час, далекий от рассвета" Александра Иванова — стоила уважения, равного степени его несомненной одаренности. При сем присутствующая Галина Хомчик отнеслась к иной, нежели у нее, интерпретации ивановской песни благосклонно и на своей монополии настаивать не стала.

"И стало нам так ясно..." — что свет звезд не затмил местные светила, которые, не комплексуя по поводу чуть недоотмеренной славы, горят себе в полный накал и поют свежо. Знакомых знаковых имен прозвучало на слете много — были и чудеса новых обретений. Добрый десяток лет тихо сидел в своей рафинированной нью-джерсийской глуши потрясающий гитарист Герман Кац — скрипач по профессиональному образованию, в Америке, как водится, немножко программирующий. Славно пел, играл для друзей и ближайшего окружения — на гитаре, скрипке, фортепиано — и это, без претензий на масштабы, звонко называлось КСП. Человек посетил пару предыдущих слетов — а потом, по воле случая, познакомился с частым гостем нашей поляны Сергеем Костюхиным, композитором, поэтом, аранжировщиком, соавтором Марка Фрейдкина и аккомпаниатором звездного москвича Тимура Шаова. И такие пошли изысканные гармонии и головокружительные ритмы, так чудно новоявленный дуэт сопроводил несколько выступлений, что сердца наполнились музыкой по самые края... Долго не появлялась перед публикой Галина Богдановская, многие годы певшая в дуэте с ленинградцем Алексеем Бруновым, а ныне живущая в Бостоне, счастливо погруженная в новую работу, новый быт и новый язык, на котором уже думается. И вот — приехала, обняла старых друзей — и спела со сцены на незабытом русском и не сданном в архив идиш. Появился на публике и Роман Кац из Кливленда — веселый, скоморошничающий, необыкновенно яркий, но досадно редко балующий своими выступлениями. Исполнители, подобные ему, могут законно считаться соавторами песни — если только удастся залучить к костру или вытащить на сцену... Ветеран многих слетов Борис Аронсон вышел на сцену в дуэте с бостонцем Евгением Иохвидом. Когда объявили "136-й Псалом" Юлия Кима, в отдельных головах мелькнуло сомнение, что можно сделать из уже достаточно известного. Когда же они запели на два мощных от затаенной тоски голоса, этот мужской плач резанул — и воочию закачались перед глазами те библейские арфы, повешенные на ветвях... А еще явил себя слушателям Виктор Столяров, пишущий хорошую музыку на неизменно хорошие чужие, но неотчуждаемые стихи. Он выходит на сцену не на каждом слете: и в скромности дело, и во внутренней сосредоточенности. На этот раз ему подпевал и чудно подыгрывал Леонид Гельман — наш вечный слетовский мальчик, божественный гитарист, саксофонист и пианист, который, неясно почему, с музыкальным даром своим словно бы поигрывает, всерьез выступая довольно редко. А ведь послушать — как это славно: два голоса совпадающих обертонов, чудная поэзия, Витя с гитарой, Ленчик то с гитарой, то на саксе — и до звезд...

С чувством легкой вины перед самозабвением устроителей решаюсь сказать: программа была насыщенной до предела — и у меня нет уверенности, что до подобного предела доходить стоит. Ей-богу, похоже на растрату! В два с половиной творческих дня вместилось одиннадцать (!) концертов. Недаром многие заранее приехавшие самым благостным днем на слете назвали четверг: можно было неспешно похаживать от костра к костру, всласть общаться с друзьями, многих из которых только на слете и видишь, и не беспокоиться о том, что, заболтавшись, пропустил нечто. Конечно, адреналин прогоняет сон, но песни, особенно на серьезные стихи, нельзя заглатывать: их хорошо бы все-таки воспринимать — а для этого нужно реальное время.

А впрочем, пусть творческий избыток будет нашей самой большой бедой. Есть печали иные: некоторым в принципе грустновато оттого, что слеты нынешние явно поутратили свой первоначальный "домашний" характер. Уже нет былых прослушиваний на вольном воздухе, концерты дневной и вечерний составляются заранее, чудес лесных открытий ждать отныне не приходится.

Одновременное присутствие на слете солидного количества заезжих звезд довольно четко обозначило разделение поющих и пишущих на любителей и профессионалов. Председатель Оргкомитета слета Валентин Черняк не вполне с этим согласен: по его мнению, имя на слуху и факт приглашения человека на слет — не обязательно признак профессионализма, синонимичного на сегодняшний день пресловутой "раскрученности". Например, лауреат "Петербургского аккорда" нынешнего года участник многих слетов Восточного побережья Вадим Певзнер, кумир любителей поэтической тайнописи — не профессионал, и московский актер Театра на Таганке Максим Кривошеев, потрясающий исполнитель, один из наших бывших гостей (дай-то бог и будущих)... — тоже не профессионал-вокалист. Даже классик жанра почтенный Александр Андреевич Дулов к высокому цеху профессиональных певцов причислить себя не может. Но их и им подобных хочется слушать еще и еще — потому тесниться в очереди за приглашениями на наш слет им не приходится. То-то горе обойденному начинающему творцу, в принципе не допущенному к выступлению! Но у него есть способ одолеть перевал: начать писать хорошие стихи.

Бессменный глава группы прослушивания Михаил Мармер посетовал: на этом слете не было открытий, не было новых авторских имен. На мой взгляд, болезни жанра или, избави бог, его умирания это вовсе не означает.

Любое творчество предполагает в известный момент законную паузу, потому вряд ли стоит паниковать, лихорадочно отыскивая новеньких. Все еще будет: слово остается первичным, спонтанно возвращается в музыку — и, блаженны причастные, сладость этого мандельштамовского безумия нас не покидает.

Слет — упоительная реальность, данная нам в завидных ощущениях. Многое в этой жизни меняется, Лета не делается стоячей. Может статься, прав жизнерадостный Тимур Султаныч Шаов (и не он один): забудут детки, что певали родители у дикарских своих костров, уйдут в небытие и "Атланты", и "Вересковый куст", и "Улица Майорова" удалится тоже. Но сегодняшнее трепетание сердец — не выдумка чувствительных романтиков: оно дано нам в награду, как слезы классическому луферовскому дяде в шляпе — за то, что живы. Аминь!

Блумсбург — Нью-Йорк

Бэла Гершгорин (Нью-Йорк)