— Леонид, Вы по образованию являетесь профессиональным журналистом со стажем работы в редакции газет и на радиостанции. Наверняка, Вам самому приходилось не раз брать интервью, которое считают "высшим пилотажем" в журналистике. А Вы помните свое первое интервью?

— Интервью приходилось брать бессчетное количество раз. В принципе, согласен насчет "высшего пилотажа" в журналистике. Вообще, корреспондентов я всегда жалею, потому что сам был таким. Понимаю, что это Работа. Раньше ведь не было всевозможных технических приспособлений, которые существуют сейчас. Поэтому приходилось записывать какие-то опорные моменты, и уже потом, когда интервью воспроизводилось на бумагу, начиналась некая литературная работа, в результате которой получался полухудожественный рассказ. Сейчас, обладая звукозаписывающей техникой, интервью записывают дословно. И то люди умудряются так все перевирать, что потом, читая такой "шедевр", просто диву даешься, откуда они выкопали о тебе такие биографические факты.

Помню и такой казус. Намечался концерт в Израиле в г. Хайфе. В артистическую команду входили я, Тимур Шаов, братья Вадим и Валера Мищуки. И одна русскоязычная газета публикует анонс о предстоящем выступлении: "У нас в гостях барды авторской песни Вадим и Валериия Мишуковы, Леонид Сереев и Тимур Шосов!" Но самое гениальное перевирание фамилии Мищуков, которое нам довелось услышать это — братья Умрищуки.

А первое мое интервью было таким. Мой друг работал на татарском радио, и он попросил меня съездить в г. Зеленодольск. Задание на первый взгляд было не сложным. Нужно было походить по городу и поспрашивать молодежь о том, как они проводят свой досуг. Для успешного выполнения поставленной задачи мне даже было выписано удостоверение внештатного корреспондента татарского радио. Чем я очень гордился.

И вот, я приезжаю в славный город Зеленодольск. А по природе, я очень скромный и застенчивый человек. Поэтому мне достаточно непросто подойти к незнакомцу и что-то спросить. К первой компании я решился подойти, садясь в электричку. Это были молодые люди, которые стояли тупо пошатываясь. Представляюсь: "Здрасте, я корреспондент татарского радио". Ответная реакция: "У ты?". Хватаю быка за рога: "Расскажите, а как вы проводите свой досуг?". Минутное замешательство: "Чё?.. Да, водку пьем!" (и, естественно, при этом тут же была упомянута чья-то мать). На этом мое первое интервью закончилось. А в качестве материала, я привез свои ощущения и наблюдения. Я поболтался по городу, что-то посмотрел, и потом написал свои заметки. Позднее, устроившись у микрофона, изложил свой первый журналистский опус. Главное начать неожиданно и закончить материал не так как все. Во всем должна быть оригинальность. Твой материал хотя бы чем-то должен отличаться от материалов других.

Как-то мне случилось давать серию интервью для районных газет, и как традиция, все они заканчивались одним вопросом: " А какой бы вопрос Вы хотели задать самому себе?". Такая вот журналистская находка, превратившаяся в некий штамп. Я честно отвечал: "Я хотел бы задать себе вопрос: Вы женаты?"

Или вот. У меня сохранились интересные впечатления от реакции людей на микрофон. В годы застоя "эффект микрофона" был поразительным. Когда наш человек видел направленный ему в зубы микрофон, он как будто мертвел и начинал говорить то, что он слышал каждый день. Именно это свойство воздействия " журналистского оружия" на окружающих удачно применял один мой приятель. Он работал на радиостанции в центре города, а жил далеко, где-то в "спальном" микрорайоне и всегда носил с собой в кармане микрофон. И когда вечером возвращаясь с работы, если вдруг какие-нибудь мрачные личности спрашивали закурить, он сразу вооружался микрофоном: "А вот несколько слов и...?" Срабатывало безотказно. Рассказывал, что бандиты даже провожали до дома. Корреспондент ведь как-никак. В те времена к корреспондентам относились иначе, с уважением. Журналисты отвечали на письма, разбирали целые дела. Пресса была печатью с боевым оружием. Сейчас дискредитировалась эта профессия.

— Скажите, Леонид, для Вас авторская песня и бардовская песня – это слова-синонимы, или это разные понятия?

— По-моему это одно и тоже. Что считать авторской песней? К примеру, композитор Зацепин написал песню – это авторская песня. Бард написал мессу – тоже авторское произведение. Это вялотекущая дискуссия. Почему, скажем, не выбрали название "менестрели", или "мистерзингеры", или "труворы"? Так уже прижилось, барды — так барды. Раз бард, то это значит уже не певец и не артист. Скорее всего, это уже диагноз, своеобразный образ жизни. И необязательно, что это — расстроенная гитара, костер, штормовка, кеды, треники. Хотя такой образ до сих пор существует. Сейчас ведь бардовская песня звучит не только около костра. Концерты авторской песни проходят в самых различных залах. От очень маленьких и до площадок вместимостью до 50000 человек.

— Должен ли автор быть лучшим исполнителем собственных песен? Есть ли конфликт между автором и исполнителем? Слышали ли Вы свою песню в чужом исполнении? Какие у Вас были при этом ощущения?

— Абсолютно нет, совсем необязательно, чтобы автор был лучшим исполнителем своих песен. А свою песню в чужом исполнении слышал, и даже не узнавал ее. Было такое. Слышу, объявляют песню Леонида Сергеева, а я ее не знаю. Нет, песня-то была моей, просто совершенно по-другому исполнена. Другое дело, нравится это мне или не нравится. Но труд исполнителя заслуживает уважения, потому что человек увидел что-то другое, выделил какие-то другие акценты, по-своему понял и ощутил. А конфликт между авторством и исполнением возникает только в том случае, если исполнитель это делает плохо. Я считаю, что у исполнителя задача гораздо сложнее, чем у автора. Ему, во-первых, надо не испортить песню, во-вторых, добавить что-то свое, личностное. А автор, предположим, я сегодня встал с одним настроением, исполнил песню так, как ее так чувствую сейчас. Завтра с другим настроением, и исполнил всё совершенно иначе. Песня-то моя.

— У Вас были провалы на концертах?

— Таких провалов, чтобы освистывали, не было. А трудные моменты бывали, и бывают. Иногда выступая на сцене, чувствуешь что, чтобы ты не делал, никак не можешь выйти на взаимосвязь со зрителем. Как в глухую стену упираешься, и ворота не открываются. Вот тогда начинаешь бродить вокруг этой стены и искать слабые места. Пытаться пролезть куда-то, или бить в одну точку, чтоб пробить хотя бы дырочку, чтоб треснуло. А вот когда это удается, тогда это высшее наслаждение. Когда стена падает, и зрители открылись, то вот они твои, а ты их. Каждый концерт ты должен убеждать! Все зависит от опыта и от школы. Выступать приходиться перед разными аудиториями. Через всё это надо пройти и подняться над этим, и тогда уже не страшна никакая аудитория. Это своего рода некое обтесывание. Волнение перед выступлением обычно бывает всегда. Сейчас, конечно, уже не в такой степени, когда я приходил в себя на 3-ей, 4-ой песни и с пересохшим ртом осознавал, что стою и пою перед людьми. Сейчас этот срок сокращается. Я испытываю удовольствие, когда концерт сложился, на котором и ты разошелся, и народ разошелся.

— Какая аудитория для Вас идеальна? Каким Вы представляете своего зрителя?

— Скорее всего, это человек, которому за 30. Человек, у которого уже есть свой жизненный опыт. А что касается совсем молодых, то здесь я сталкивался с другим. Вот представьте себе ситуацию, когда молодой человек приходит и заявляется на конкурс и начинает петь. У него пришло время, ему хочется самовыразиться. Властно попросилось наружу его нутро. А на деле получается вот что. Книг он не читает, потому что в компьютере сидит, а на радио и ТВ cплошным потоком одно и тоже: "Не верь, не бойся, не проси" или "Люби меня по-французски". Это страшно, когда человек хочет сказать, а не может. И он плачет от собственного бессилия. Он открывает рот, а оттуда вместо личных переживаний выдается: "Люби меня по-французски". Он, может быть, чувствует гораздо глубже и сильнее, но облечь это в словесную форму не может. Работать над собой — это не каждому дано, ибо легче встать и пойти на дискотеку и оттопать там ногами бетонный пол, сбрасывая нервное напряжение, в котором пребываешь, чем что-то самому произвести. Тем более, чтоб это не было на уровне "зайка моя, я твой зайчик".

Когда тебе 18 лет, то ты живешь представлениями о будущем, и еще не совсем понимаешь и оцениваешь прожитое. В этом возрасте еще живешь ожиданиями чего-то и об этом пишешь и поешь. А когда тебе уже за 30, 40, 50, ты уже знаешь о том, что прошло. Что-то берешь из жизненного багажа, трансформируешь и выдаешь, опять же с ожиданиями на будущее. То есть, смысл остается тот же, только немного видоизменяется. Это надо чувствовать, ибо научиться этому нельзя, но все же нужно стараться быть современным и говорить на языке времени, или хотя бы переводить с него. А вот понять и ощутить, что ты уже не соответствуешь своему времени, это очень сложно и практически невозможно. Это уже драма. После этого можно под поезд, как Анна Каренина или уходить на другую работу.

— Леонид, как часто приходилось "жюрить"? Что первым отмечается в исполнении конкурсанта?

— "Жюрить" приходилось часто. Представьте себе, идет конкурс. Когда прослушивается уже 60-тый человек, естественно, происходит пресыщение. Главное, я считаю, поскольку человек идет в конкурс и приходит на прослушивание, чтобы он помнил, что это соревнование. Если ты хочешь просто попеть, тогда садись у костра и пой, слушатели найдутся. Когда сидит жюри и слушает тебя, а ты хочешь пройти тур и вообще что-то получить, то в первую очередь нужно (это мой принцип) выступить неожиданно, свежо, ни на что непохоже. Чтобы это было твоим. Чтобы это было оригинально. То есть надо сразу чем-то зацепить. Будь то музыка, голос, или стихи. А задача каждого представителя жюри не пропустить лажи, но и хорошее не упустить, поэтому есть чувство ответственности за "жюрение". Тебе же доверили это, на тебя рассчитывают и надеются. А так как процесс "жюрения" происходит коллегиально, то бывают и споры при обсуждении. Порой даже жаркие. Люди-то разные и мнения тоже.

— Леонид, расскажите о Проекте Песни нашего века.

— Я попал в этот проект не сразу, только во второй состав, когда произошла некая замена, кто-то ушел, кого-то добавился. Что мне понравилось в этом проекте?

Это уже стало расхожей фразой то, что проект "Песни нашего века" — это не хор хористов, а хор солистов. Каждый привнес туда своё внутреннее лидерское начало. Ведь каждый стоящий на сцене в хоре, он в своей закваске – "сольник", объединившийся высокой идеей петь классические песни вместе с другими. Каждый, безусловно, привнес что-то свое и в этом ценность этого проекта. И не важно, что некие ценители и ревнители кричат, что это коммерческий проект. Приведу пример. Когда лондонский симфонический королевский оркестр на скрипочках сыграл джаз-рок, почему-то никто не кричал: Как это может симфонический оркестр играть такое и нарушать устои классической музыки. А не кричали, потому что получилось очень интересно. Это было оригинальное прочтение современной музыки классическими средствами. То же самое и здесь. Причем целостность образа авторской песни не нарушалась. В проекте не использовались электрогитары, барабаны, трубы или девочки на подтанцовках. Помимо акустических гитар использовался только контрабас, а контрабас это классический инструмент. Говорят, что даже суды пытались устраивать над проектом "Песни нашего века". Люди собирались и осуждали проект, мол, это не авторская песня, и что это издевательство над ней. В упрек, прежде всего, ставили, что это коммерческий проект, а раз это коммерческий проект, то это плохо.

Я помню в семидесятые годы в Казань приезжал выступать А. Дольский. Прямо на его концерте вышла группа КСПэшников и сказала: "Это не самодеятельная песня! Это эстрада! Это всё плохо!" Таких ревнителей хватает в любой отрасли. Собака лает, а караван идет. Но проект вышел и пользовался большим успехом. Причем еще одним достоинством этого проекта, я считаю то, что он совершил прорыв в массовом сознании людей, что это барды это не люди в кедах у костра, а тоже вид искусства, имеющее право на жизнь. Проект оказал большую поддержку направлению авторской песни. Каждый начал в нем находить что-то для себя. Я считаю, этот проект был нужным и вышел в нужное время.

— Леонид, какой самый добрый и интересный отзыв о своем творчестве Вы слышали?

— Однажды один журнал, который освещал авторскую песню и рассказывал о самих бардах, представил меня так: "Леонид Сергеев. Известный бард. Его знают все". Я понимаю, что это была шутка. Но такую шутку было приятно услышать.

Олеся Атланова