Н.С.— Почему вы так редко бываете в Питере?

Д.С. — Это из больных вопросов. Почему я никогда не бывал в Тбилиси, не плавал на байдарке, не танцевал с симпатичной девушкой, обняв ее за талию? Было бы славно, если б жизнь складывалась исключительно из исполнения желаний. Но у нее другие слагаемые. Увы.

Н.С.— Что думаете о Питерском фестивале, какую имеете о нём информацию?

Д.С. — Информации о фестивале не имею, но примерно представляю себе, что хорошие, плодотворные тенденции развития авторской песни встретятся на нём с негативными, разрушительными. Как на Грушинском, как почти везде. Думаю, что современные угрозы несмертельны. Будем жить.

Н.С.— Как Вы относитесь к лозунгу "Русскоязычные барды и их слушатели во всех странах — соединяйтесь!", который был задуман как главная тема фестиваля?

Д.С. — Плохо отношусь. Во-первых, лозунг не должен быть косноязычным. Неужели в Питере стали так говорить по-русски? В это трудно поверить. Во-вторых, небезупречно и содержание лозунга. Русскоязычных бардов не бывает, как не бывает русскоязычной поэзии, русскоязычной культуры. Бардовская песня — младшая сестра русской поэзии, где бы она, песня, ни звучала. А русские поэты — это и Белла Ахмадулина, и Фазиль Искандер, и Юлий Ким, и Александр Кушнер, и Булат Окуджава. Поэзия — компетенция языка, не хромосом. Пушкин, кстати, тоже русский, а не русскоязычный поэт. Термин "русскоязычные барды" мерзок, его могли придумать только люди, которые не желают добра нашей авторской песне, нашей культуре, нашему общему родному языку. А надо ли соединяться? Вопрос странноватый. Ведь нас пока никому не удалось разъединить. Мировое пространство русской авторской песни остаётся единым, это, как говорил Остап, медицинский факт. За последний год я побывал в нескольких разных точках планеты: на бардовском фестивале под Алма-Атой (где многие авторы и исполнители имели типичный казахский генотип), в Минске, Вильнюсе, Казани. Выступал перед поклонниками русской поэзии и авторской песни в двадцати городах Америки и Израиля. Никаких признаков разобщения заметить не довелось. Предлагаю альтернативный лозунг: "Хочу быть честным". Так когда-то называлась повесть у молодого Войновича, он из-за нее имел неприятности. Теперь могу их иметь я, но молчать надоело. Чести, вот чего действительно не хватает на бардовском мировом пространстве. Звучат со сцены, к примеру, песни на стихи Юрия Давыдовича Левитанского. Значит, сборы сделаны при участии поэта — его талантом, его трудом. Но это никого не волнует — ни тех, кто поёт, ни тех, кто подпевает, ни тех, кто подсчитывает и делит заработанное. Всем удобно делать вид, что поэзии Левитанского не существует. У кого воруем! Поэт воевал за нас на великой войне, погиб, тоже за нас всех, в мирное время — приготовился высказать нечто трудное высшим чинам России, и больное сердце остановилось от напряжения. Остались сироты — три дочери, в ту пору они были малолетками, теперь подросли. Да если б и не воевал, не погиб, просто писал стихи, как те же Ахмадулина и Кушнер, — какая разница? Когда я попробовал напомнить своему старому другу Виктору Берковскому о праве поэтов и их наследников на малую долю его немалых гонораров, друг ответил коротко и цинично: "Я ничего никому не должен, я вам всем делаю промоушн". Вот так — промоушн. Слуцкому, Самойлову, Левитанскому...

Н.С.— Много ли питерских бардов в вашей "Антологии", кто именно и почему они, а не другие?

Д.С. — Том, который мной составлен, называется "Авторская песня". Я отбирал лучшее (на мой вкус) из того, что поется в этом жанре. В антологии много песен на стихи питерских поэтов, я даже затрудняюсь назвать цифру. Питер славен поэзией — столица акмеизма, цитадель обэриутов. Песни на стихи ваших земляков пелись и поются бардами всей земли. Ахматова и Мандельштам, Хармс и Заболоцкий, Бродский и Кушнер, — много, очень много. К сожалению, замечательная питерская поэзия всегда имела слабое отношение к тому, что пел и чем гордился КСПшный Питер. Такой пропасти, мне кажется, никогда не было у нас в Москве. И не только в Москве, — скажем, в Минске литературный уровень клубной бардовской песни был высок, поэтому у культурных минчан отношение к бардам традиционно уважительное. А культурный Питер, мне кажется, смотрел и смотрит на "этих КСПшников" как на недоразвитых. И по-видимому, небеспричинно. Я слышал, что в годы становления жанра некоторые яркие питерские поэты порывались петь свои стихи — Глеб Горбовский, Нонна Слепакова... Но как-то не сложилось. Почему-то эти авторы остались невостребованными как поющие поэты, на плаву из профессионалов удержался, кажется, только Александр Городницкий, да и тот вскоре слинял в Москву. А КСПшники варились в собственном соку, в клубах культивировалась литературная самодеятельность — такое, чего не напечатает ни один уважающий себя журнал. Мне издалека трудно понять, в чем тут было дело, почему в богатом культурными традициями Питере слово "КСПшник" приобрело в среде профессионалов ругательный оттенок. В Москве было иначе, было какое-то взаимопонимание между клубной самодеятельностью и поющими поэтами — Александром Галичем, Новеллой Матвеевой, Булатом Окуджавой. Даже непоющие большие поэты, как, скажем, Юрий Левитанский, Давид Самойлов, и те тянулись к бардам. Сравните сами. Вот известные строки Кушнера (привожу по памяти):

Еще чего, гитара —

Засученный рукав,

Любезная отрава.

Засунь ее за шкаф!

Пускай на ней играет

Григорьев по ночам,

Как это подобает

Разгульным москвичам...

Не знаю, кто такой Григорьев, но вот строки другого "разгульного" москвича, Бориса Слуцкого:

Таланту не завидывал. Уму —

Тем более. Ни в чем и никому.

Не более меня вы преуспели.

Завидывал — что ваши песни пели.

Есть разница. И я помню, как трепетно слушал великий поэт свое стихотворение "Лошади в океане" в интерпретации Виктора Берковского. (Чего-чего, а таланта моему другу не занимать.) У меня дома было дело, в Орликовом переулке. Так что нет случайности в том, что в московской бардовской среде стало престижно петь хорошую поэзию, в том числе, конечно, стихи лучших поэтов Питера. Хотя был и у вас незабвенный Женя Клячкин, который много сделал для пения хорошей поэзии. И вообще, не хотелось бы выглядеть огульным. Среди питерских бардов есть авторы, которых я высоко ценю. Назову совершенно замечательную Татьяну Алёшину, Нину Конецкую... Наверняка, я кого-то забыл.

Н.С.— Писали ли музыку на Ваши стихи не бардовские композиторы?

Д.С. — Да, мне было очень интересно работать с Геннадием Гладковым, когда мы делали для режиссера Леонида Хейфеца "русский мюзикл" по комедии А. Н. Островского "На бойком месте". Эту вещь в 1994 году поставил московский Театр Армии. Потом другой режиссер сделал из этого музыкальный фильм. Но в остальных случаях моей работы для театра и кино композитором был Сергей Никитин, бард.

Н.С.— Что, по-вашему, делает Вашу поэзию привлекательной именно для этих музыкантов — или это просто фактор личного знакомства, они Вас знают?

Д.С. — Фактор личной дружбы очень важен. Когда композитор еще и друг, нам обоим легче работать — можно лезть не в своё дело, обходиться без дипломатии во взаимных претензиях. Но надо иметь в виду, что фактор личного знакомства — не причина, а следствие. Виктор Берковский сначала прочитал мои стихи в журнале, потом написал песню и только после этого (вследствие этого!) возникло личное знакомство, перешедшее в дружбу. Это правило, а не исключение. Кроме знаменитых бардов, музыку на мои стихи писали и пишут незнаменитые (точнее, пока не знаменитые) самодеятельные композиторы-барды. Ни с одним из них я не был до того знаком. Так что смею предполагать, что привлекательной для бардов мою поэзию делает моя поэзия.