— Вы знаете, я в Ижевске уже была, пригласите лучше Лену Казанцеву из Минска. Замечательный автор. — сказала мне однажды Вероника Долина в телефонном разговоре. Так я впервые услышал это имя. Рекомендация была серьезной, но дальше дело не пошло, потому что я ничего не знал о Елене Казанцевой, не слышал ее песен, а приглашать незнакомого человека с концертом, да еще и в смутные времена начала рыночных реформ, дело сложное и чреватое потерями для собственного кармана.

Но имя это осталось в памяти, и я стал искать ее записи, в чем мне, как всегда, помог мой друг Петя Трубецкой, приславший несколько пленок. И я, уже давно не мальчик, битый жизнью и траченный молью, мужик глубоко за тридцать, что называется, "поплыл", то есть влюбился в песни Елены Казанцевой сразу и навсегда. В моем случае это значит, открыл нового АВТОРА. И этот автор стал СВОИМ. Для тех, кто понимает, это всегда трудно. И не всегда возможно объяснить другим причины, поводы и следствия своей любви. Но я все же попытаюсь сделать это хотя бы кратко, не занимаясь ни анализом творчества в целом, ни анализом отдельных стихов, а лишь для того, чтобы как-то упорядочить свои собственные мысли по этому поводу.

Чем же привлекла меня Елена Казанцева? Во-первых, она полный автор, то есть все делает сама, как и кумиры моей молодости. Во-вторых, у нее есть особая магия голоса, которая заставляет человека сначала слушать душу, а уже потом вслушиваться в слова. Эту магию я бы, пожалуй, назвал старомодным словом "интимность". В-третьих, и в-основных, Елена Казанцева, конечно, поэт. Поэт глубокий, неожиданный, парадоксальный, где за кажущейся простотой и краткостью стиха, скрывается мир, наполненный воздухом судьбы, что и делает человека, рифмующего строки, поэтом.

Нечто подобное я, в свое время, испытал, впервые познакомившись с песнями Геннадия Жукова из Ростова-на-Дону. Казанцева и Жуков — поэты одного поколения, очень разные во всех отношениях, объединенные одним общим инструментом — гитарой. И если, скажем, для Галича, Высоцкого, Визбора, Окуджавы, гитара была способом усиления подачи поэтического материала, а для их менее талантливых (не хочу здесь никого обидеть) коллег либо атрибутом моды, либо инструментом, призванным у к р а ш а т ь , то для Жукова и Казанцевой гитара — это способ быть услышанными вообще, хоть кем-то и как-то. Поэтов и поэзию не любили всегда, а в нынешнее время особенно.

Впрочем, хватит. Пошли уже литературоведческие изыски, а я ведь собирался писать не об этом. Так вот. Плгрузившись, благодаря Пете Трубецкому, в мир песен Лены Казанцевой (да простит меня прекрасная дама за фамильярность, ведь мы не пили на брудершафт), я горько пожалел, что не слышал ее песен раньше. Мне показалось, что тогда жизнь могла сложиться иначе — не лучше и не хуже — иначе. То есть, она приоткрыла мне какие-то загадки, тайны женской психологии, женской души, знания которых мужчинам так не хватает по молодости и заставляет совершать ошибки в зрелости.

Конечно, я не мог не отметить песню "Алешенька":

Я тоскую одна-одинешенька,

Догорают в окне небеса,

На извозчике едет Алешенька,

У него голубые глаза.

Это понятно и объяснимо, как выразился один мой знакомый: "Я бы тоже хотел, чтобы моим именем назвали песню". Не мог пройти и мимо ерническо-ироничных стихов:

Если б я была свободна,

Если б я была горда,

Я б могла кого угодно

Осчастливить навсегда.

Но поскольку не свободна,

И поскольку не горда,

Я могу кого угодно,

Где угодно и когда.

Или еще такие, например, очень откровенные строки:

Боже мой, распускаются веники,

Что-то нынче весна преждевременна,

Я сварила на ужин вареники

И призналось тебе, что беременна.

Все это входило в память, лексикон и душу очень легко, без напрягов, без нарочитого заучивания наизусть. Правда, я по-прежнему ничего не знал о самой Елене Казанцевой, потому что какие-то ее публичные проявления были крайней редкостью.

Поэтому, как и раньше, черпал информацию, додумывал биографию, пользуясь тем, что было под рукой. Пленками, точнее, кассетами. Очень скоро я понял, что мы люди из одного времени, одной эпохи:

Ты помнишь, пограничник, было лето,

И ты тогда домой ходил пешком,

А я, горячим солнышком согрета,

В кулинарию шла за пирожком.

И в платье из дешевого поплина

Я ночью выходила на балкон,

Пила вино болгарского разлива

И больше не жалела ни о чем.

Вот это "вино болгарского разлива" говорило больше, чем могут сказать любые критические статьи и пространные интервью. По ассоциативному наитию мне сейчас вспомнилась строчка из песенки моего друга Левы Роднова: "Любимой Родине, как девочке на платье, подарит люмпен новых ильичей..." Так сейчас уже не говорят и не пишут, поэтому не каждый сразу может и понять. А таких "приметок века" в стихах и песнях Елены Казанцевой разбросано множество.

Но, в общем и целом, выяснить мне удалось немного. Да, живет в Минске, нечасто выступает с концертами, есть маленькая книжечка стихов, изданная мизерным тиражом на деньги друзей, контактна, доброжелательна, открыта, в той степени, которая позволяет допустить постороннего человека в собственный мир. Потом вышел компакт-диск, Елена Казанцева поучаствовала в какой-то бардовской программе и пару раз "засветилась" в программе "В нашу гавань заходили корабли..." Это чуть-чуть прибавило информации. Совсем недавно, роясь за каким-то материалом в собственном архиве, вдруг нашел маленькую подборку маленьких же стихов Елены Казанцевой в журнале "Юность" перестроечных времен. Втиснутая в ряд таких же, ничего не говорящих имен, она тогда прошла совершенно мимо меня, да по-другому тогда и быть не могло. Но это я чуть забежал вперед.

Главный же вывод, который я сделал, основываясь на словах и интонациях, звучал примерно так: "Елена Казанцева — очень несчастна и одинока в личном плане, как женщина, как жена, как мать, как любимая". У нее очень много стихов и песен об этом, не слезливых, не жалостных, не бабьих. Вот это, например:

Я надеюсь, что все переменится

В этой жизни, как в детской игре.

Я надеюсь, что кто-нибудь женится,

Не на мне, так на младшей сестре.

Я надеюсь, а годы все катятся,

Я на них свысока не гляжу,

Я свое подростковое платьице

Перешила и снова ношу.

Это показалось мне несправедливым и обидным недоразумением, а когда случайно выяснилось, что обожаемая мной Елена Казанцева еще и роскошная блондинка, чем-то похожая на Анну Герман и Марину Влади в их лучшие годы, это показалось мне несправедливым втройне. Впрочем, это я опять убежал вперед.

А тогда... Тогда закончился первый период моей влюбленности в песни Елены Казанцевой. На несколько лет мне самому стало не до песен и вообще ни до чего, потому что прежняя жизнь закончилась, нынешнее существование назвать жизнью было трудно, а будущего вообще не предвиделось. И все-таки, сделав однажды попытку вынырнуть на поверхность, я почти случайно, наобум, спросил своего приятеля Женю Кондакова: "А нет ли у тебя записей Лены Казанцевой?" — "Да есть где-то кассета, в следующий раз принесу". И, действительно, принес. Это была удивительная кассета и удивительная подборка! Во-первых, там было много вещей, которых я раньше не слышал, а во-вторых, в тот момент и в том настроении, она произвела на меня какое-то особенное воздействие. Это была некая духотерапия, почище шоковой. Я слушал эту кассету неперывно, по пьяни и стрезва, с друзьями и в одиночестве, на полную силу колонок и чуть слышно. Женька Кондаков, видя в моих глазах смертельную муку и явное нежелание возвращать кассету, великодушно подарил ее мне. Понял, что дело вовсе не в носителе (саму кассету я, естественно, давно переписал), а в чем-то другом.

Я снова погрузился в свой, ненаркотический, вербально необъяснимый кайф открытий:

Куда девалось ваше чувство?

Оно исчезло без следа.

Меня спасет мое искусство,

А вас никто и никогда.

Я буду петь с утра до ночи,

Пока не выплачу всех слез,

А ваши очи, ваши очи

Устами выстудит мороз.

Мы скоро встретимся, поверьте,

Все повторится наяву.

Я доживу до вашей смерти,

А до своей... не доживу.

Это было здорово, сильно, честно и потому заставляло думать, действовать, что-то делать, вообще как-то подниматься, что я и стал делать полегоньку. Песни Елены Казанцевой способствовали этому всплытию после кессонной болезни:

А ты живешь на самой на окраине,

За кольцевой дорогою, в лесах.

В твое окно заходит утро раннее

И вместе с ним чужие голоса.

А я пою совсем в другом районе,

И, закрывая дверь своим ключом,

Я до утра сижу при телефоне,

А ты опять как будто ни при чем.

Я никогда твой сон не потревожу,

Я никогда тебе не позвоню.

Я буду петь всю жизнь одно и то же,

И повторять по сотне раз на дню:

Мне очень жаль, что ты такой неправильный,

Что твой мотор заглох на полпути.

Мне не дойти пешком до той окраины,

Мне никогда до края не дойти.

Естественно, я ставил эти песни своим друзьям, подругам и некогда любимым женщинам, и заставлял их слушать внимательно, ловить нюансы голоса и интонации.

В общем, издевался, потому что все были несчастны по-своему. И очень часто видел, что человек, который не собирался это слушать и не отказывался лишь из вежливости, внезапно замолкал, потом попадал под магию голоса, потом цепенел лицом, потому что его это цепляло почти так же, как меня, потом благодарил. А потом просил вдруг переписать "эту" Казанцеву. Не все подряд, а именно вот ту, женькину, кассету. Была там одна замечательная песня, которая очень нравилась всем нам, потому что многое в ней соответствовало и нашей жизни:

На долгую-долгую память,

Дарю тебе фотку свою,

На долгую-долгую память,

На память твою и мою.

На долгую-долгую память,

На долгую-долгую грусть.

Дарю тебе фотку на память,

Чтоб помнил меня наизусть.

Неровные нервные строчки

С простым содержаньем внутри

Твои повзрослевшие дочки

Не вспомнят, а ты посмотри.

Они поглядят, не узнают:

Какая-то дама и что?

А это же я неродная,

Но близкая сердцу зато...

Эта кассета, которая, кстати, называлась "Избранное", была снабжена еще и вкладкой, где, кроме фотографии, я обнаружил еще и несколько слов о Елене Казанцевой, написанных знаменитым поэтом Игорем Иртеньевым. Это было, пожалуй, первое, что я прочел о ней. Прочел не без литераторской ревности и понял, что я сам должен написать о Елене Казанцевой, иначе слово останется невысказанным. Иртеньев, в частности, отмечал, что песни Казанцевой часто похожи на мини-сериалы из нашей русской действительности. Это замечание верное, но далеко не исчерпывающее ее творческие диапазоны. Там есть еще много чего, например, декадентность 20-х и маргинальность 90-х, юмор, ирония, сарказм, любовь, обиды, прощения и прощания, целая гамма чувств и тем, выраженных с той простотой, что является сестрой таланта. Потому что очень часто люди одну хиленькую мыслишку могут развернуть в поэму, чтобы показаться умнее и значительнее, а вот написать коротко, емко и зримо, гораздо труднее. Здесь уместно будет сказать, что Елене Казанцевой достаточно 2-3 строф, 4 — это уже много, 6-8 — почти немыслимое исключение.

Вот таким был второй период моего освоения поэтического мира Елены Казанцевой. Естественно, хотелось что-то написать, но не было необходимого толчка, который заставляет садиться автора за рабочий стол. Таким толчком едва не стал факт, который я случайно узнал. Я наконец-то понял, почему раньше не слышал ее песен и почему у Казанцевой практически нет "бабских" песен. Оказывается, она начинала писать стихи еще в школе, но в жанр авторской песни пришла поздно, впервые появившись в Минском КСП где-то в конце 80-х. Но тогда эта идея мелькнула и пропала.

Поскольку упоминавшегося уже маленького сборника стихов Елены Казанцевой мне достать не удалось, пришлось поступить давно апробированным способом. Короче говоря, сделать свой собственный сборник. Материала было достаточно (в очередной раз спасибо Пете Трубецкому!) и я засел за работу. То, что вы видите, это промежуточный этап работы, далеко не законченной. Елена Казанцева продолжает писать и петь, а значит третий этап находится в самом разгаре. Вот стихотворение из последних находок, тоже сильно поразившее меня своей неожиданностью:

А ты не жалуйся, мое поколение,

Не замерзало ты в окопах зимой.

Для нас построили дома немцы пленные,

Ведь наши деды не вернулися домой.

Зато у нас остались бабушки родные,

Чтоб нам про дедушек рассказывать рассказ.

А те дома стоят поныне, как стальные,

Где вместо Сталина Господь глядит на нас.

А эти незапланированные заметки о творчестве Елены Казанцевой появились, благодаря все тому же Леве Роднову. Когда я предложил разместить сборник ее стихов на его сайте, Лева сказал: "Но я же ее совсем не знаю!" Думаю, что для первого знакомства и возникновения читательского интереса вполне достаточно.

АЛЕКСЕЙ КРАСНОПЕРОВ

8 июля 2007 года