Фрагмент

...Почему сейчас не выходят из памяти, все звучат и звучат, болят и болят в нас его песни и особенно, как и у многих, наверное:

"Вдоль обрыва, по-над пропастью, по самому по краю..."

Его песни – это словно он сам все время прислушивается, боясь пропустить чей-то сигнал бедствия. Сам мчится кому-то на помощь, боясь опоздать.

Гете говорил, что если перед вами человек, в чем-то превосходящий вас, то полюбите, полюбите его за это Иначе грозит болезнь, иначе изойдете от зависти.

Он бьет, бьет в набат: у каждого человека СВОЙ голос, СВОЯ песня, но как люди вяло знают, как смутно помнят об этом, как хитроумно и упорно "откладывают себя" и как панически, ненадежно, ненадолго спохватываются. В этом-то и состоит может быть, самая первичная трагедия, трагедия всех трагедий...

Все у него так и сбылось – буквально как по написанному, как по спетому. А главное: сбылась неистовая же любовь его к России, неистовая боль за нее. Сбылась и ответная любовь, ответная боль.

СОВЕСТЬ СБЫЛАСЬ: ВЕСТЬ, весть от человека к человеку, от людей к людям: со-весть.

Очень часто у него про смерть, свою и чужую. Но это же именно от серьезности отношения к жизни, от могучей жажды ее, от неумолимого голода работы: успеть, успеть!..

И когда беспрестанно упрекают наше искусство в том, что оно, дескать, отрывается от жизни, то мне хочется сказать и другое: не слишком ли оно оторвано от с м е р т и?

Будто бы мы не смертны уже, будто смерть – это что-то вроде "родимого пятна" от старого предрассудка, который вот-вот должен отмереть. Да ведь без смерти не было бы, может, и никакой нравственности вообще – к сведению некоторых "оптимистов".

БЕДА ведь тоже способ познания, не заменимый ничем. Тот, кто был на его похоронах, убедился (может быть к полной и радостно-горькой неожиданности для себя) – есть, есть все-таки то, во что мы стесняемся почему-то верить (вернее, о чем стесняемся говорить и без чего, наверное, не захотели бы даже жить): есть все же то, что названо ПРАВДОЙ НА ЗЕМЛЕ.

Есть, когда есть эти десятки тысяч людей, которых никто не приглашал, не зазывал и которых собрало настоящее ГОРЕ И БРАТСТВО.

Такое не прикажешь, не закажешь, не сочинишь заранее. И оказалось: как много, очень много родных людей – родных ему, а через него – между собой родных.

Это было не "поэт и чернь". Это правда было "поэт и народ".

На его похоронах и был народ, который знает, что потерял одного из своих самых совестливых, безбоязненных и талантливых сыновей. Из тех, кого называли у нас когда-то "непутевыми", "отчаянными", "забубенными" и кого любили и любят почему-то горячее и преданее всех самых "правильных" и рассудительных...

Он так любил Слово! Над многими песнями его и думать, думать надо, работать – сразу они даются далеко не всегда. Недаром у этого едва ли не самого "громкого" певца аудитория с годами становилась все тише, вдумчивее, углубленнее, становилась одновременно интеллигентнее и шире.

Издавна существует одна болезнь, причем заразительная. Назову ее: СЛАВОблудие. Заведется у человека талант (настоящий талант), и уже признают его в качестве такового, а ему мало этого, он тут же в гении метит, и не меньше. Да еще обижается, если гением не величают на каждом шагу.

У Высоцкого и прижизненная слава была, как мало у кого. Но, как мало кто, он прошел и сквозь медные трубы, не потеряв головы. Здесь проявилась и внутренняя интеллигентность его, и как бы специальная тренировка против славоблудия.

Он, по-моему, не преувеличивал свое значение, свой дар, может, недооценивал даже. Однако ПРИЗВАНИЕ свое знал, относился к нему серьезно, често и был верен ему до конца, а потому и силы его росли на удивление.

И все мы видели: словно кто-то запустил его живым метеором, выстрелил им, и он пронесся по нашему небу, прогудел – и сгорел, не требуя никакой дани, не вымаливая никаких взяток, а страстно желая одного-единственного – ОТДАТЬ, одарить.Не ОТ людей – ЛЮДЯМ, нам.

Самые прекрасные строчки изнашиваются, выдыхаются от слишком частого их применения (особенно не по адресу). Но вот строчки Михаила Кульчицкого, которые прямо относятся к Высоцкому и оттого звучат еще первозданнее:

Не до ордена.

Была бы Родина...

От песен Высоцкого каждый, наверное, ну хоть на миг, становится тревожнее, умнее, красивее, каждый ОЧЕЛОВЕЧИВАЕТСЯ – тоже прямо на глазах. Его песни очень часто ранят, и ранят больно, но ведь в них никогда нет злобы, злорадства по поводу наших бед, они всегда добры.

Тут, если угодно, ЗНАК для нас для всех.Что-то тут чудесно сошлось, срослось душевно, нерасторжимо. Что-то взаимно угадалось, узналось, узналось любовно и больно: будто истосковавшиеся встретились.

Тут ведь ДОВЕРИЕ настоящее, а что может быть труднее и прекраснее? Не купишь, не подделаешь, как и любовь настоящую. Тут и есть такое доверие людей к своему поэту-певцу-артисту, который поймет тебя и выразит.

Что выразит? Что поймет? Извечную ТОСКУ ПО ПРАВДЕ. Жажду бескорыстия и безоглядности, удали и самоотверженности. Жажду неподдельности. Он и сам, как Гамаюн "надежду подает":

Ни единою буквой не лгу, не лгу...

Многие ли посмеют, точнее, многие ли право имеют подписаться под этим?

Лучшие песни его не просто слушают – их словно п ь ю т, пьют иссохшими глотками и – п ь я н е ю т , х м е л е ю т от пронзительного счастья хоть на миг, но до конца быть самими собою, дать себе волю думать как думается и чувствовать как чувствуется – ПО СОВЕСТИ.

Песни эти пьют и вдруг т р е з в е ю т от беспощадного вопроса в лоб, вопроса неотразимого, без обиняков всяких: а как ж и т ь также? ЖИЗНЬ жить, а не миг один за проигрывателем или за магнитофоном.

САМОМУ жить, а не быть только слушателем, пусть даже самым восторженным. Но ведь это – ПРОБУЖДЕНИЕ, взрыв совести – и есть неприменный знак н а с т о я щ е г о искусства.

Разумеется нам нужны нетленные книги, картины, музыка. Память нужна о своих гениях, талантах, святых, героях.

Но ведь не меньше (может, больше) нужно, чтобы существовали живые, живые – сейчас, здесь, рядом с нами, среди нас живущие люди, пусть и грешные, но в чем-то самом главном – н а д е ж н ы е. Пусть вы и не близки с ними, пусть ни разу не разговаривали и даже не виделись, но всегда точно знаете, что они е с т ь. Вот таким и был живой Высоцкий.

__________________________________________________

Юрий Федорович Карякин — литературовед, философ, автор известных во всем мире книг о Ф. М. Достоевском.

В августе 1980 года по просьбе Марины Влади он написал пронзительную статью о Владимире Высоцком, которая в тысячах "самиздатовских" копиях разошлась по стране.