Недавно в России широко отмечалось 80-летие Булата Окуджавы. Во многих СМИ были даны самые хвалебные о нем материалы. Это не удивляет, ибо Булат Шалвович был одним из самых официозных и придворных деятелей ельцинского режима. Более того, выходцы из слоя, в котором он был наиболее популярен, составляют ядро нынешних СМИ. Можно даже сказать с некоторым утрированием, что именно почитатели Окуджавы пришли к власти в 90-ых, стали политической и экономической элитой, именно они поделили между собой советскую собственность, и т.п. Сам я никогда не относился к творчеству Окуджавы сколь-нибудь серьезно, не люблю и не уважаю его самого. Однако, была в этом человеке одна сторона, которая кажется мне очень интересной.

На мой взгляд, главным у Окуджавы были не его песни (тем более, не его нечитабельная графоманская проза), а уникальный образ самого себя, им созданный. Авторитет Окуджавы у советской интеллигенции был громаден. Был он бессменным членом своего рода интеллигентского Политбюро, да и не просто членом, а кем-то вроде Суслова или Устинова. Роль Булата Шалвовича я бы определил как Эталон Подлинной Интеллигентности и Порядочности (ЭПИП). Причем, тут его роль была даже больше сахаровской. Сахаров был интеллигентским святым, недосягаемым идеалом, но не примером для подражания. Как можно было подражать Сахарову? Наверное, делать что-то диссидентское. Но это может быть достаточно рисковано, ибо далеко не все интеллигенты были академиками по ядерной физике. Окуджава же был важен в качестве ЭПИП и вполне при этом благополучного человека, полностью вписавшегося в советскую систему. Подражание же Окуджаве сводилось к копированию его специфической манеры держать себя. Я затрудняюсь точно описать эту манеру. Эта неторопливая размеренная речь, специфический тембр голоса, мягкие манеры. Человек как-то назойливо подчеркивает свою предполагаемую порядочность. Демонстрирует свою полную уверенность в том, что все окружающие считают его высоконравственным человеком. Как бы дает понять, что он чужой в этой хамской стране, он прибыл откуда-то из 19-ого века, и великосветский бал или английский клуб — более естественная для него среда обитания, чем заседание парткома (в котором он, к слову, состоит).

Если спросить среднего советского интеллигента, какие ассоциации вызывает у него Окуджава, то он бы сказал: "аристократ, дворянин, дореволюционный интеллигент". Самое смешное здесь то, что Окуджава был советским до мозга костей. Выходец из семьи высокопоставленных большевиков, задвинутых в годы сталинских чисток, многолетний член КПСС, он был типичным представителем советской культурной элиты, возникновение которой было бы абсолютно невозможно без октябрьской революции. Да и все его почитатели были такими же: советская статусная интеллигенция — занятный гибрид, выведенный в 20-е годы путем скрещивания местечковой шпаны с русскими люмпенами. И вот этим людям стало мало их комиссарских предков, захотелось почувствовать себя какими-то дворянами-аристократами, которых их же отцы и деды безжалостно уничтожили. И эту тенденцию прекрасно выразил Окуджава, который начал с "комиссаров в пыльных шлемах", а затем все больше пел про юнкеров, кавалергардов и флигель-адъютантов. Конечно, вся эта игра в аристократов была довольно смешна. Например, лучше всех про Окуджаву сказал покойный Владимир Максимов:" ...сочинитель гитарных романсов, почему-то считающий себя великим аристократом. Господи, и откуда же такая спесь у потомка тифлисских лавочников?" Сам я, достаточно пожив на Западе, заметил, что такая окуджавско-лихачевская манера себя держать свойственна пожилым официантам дорогих западноевропейских ресторанов с претензиями на стиль и традиции.

Для достаточно статусного и слегка либерального пожилого советского интеллигента манера поведения "под Окуджаву" была очень типична. Чтобы завоевать репутацию "очень порядочного человека" в интеллигентской среде было достаточно быть своим и манерой поведения напоминать Булата Шалвовича. Собственно порядочность была уже совершенно излишней. Также стал очень модном поиск своих дворянских корней. Помню, как я не смог сдержаться от смеха, когда мой бывший научный руководитель (член.-кор. АН СССР) рассказывал мне, как он искал в каких-то рукописях 17-ого века свои дворянские корни — глядя на его лицо, манеры, менталитет, мне казалось совершенно очевидным, что в его роду нет никого кроме мелких местечковых гешефтмахеров.

Замечательным выражением этой тенденции была любовь советской интеллигенции к Булгакову, особенно к его "Собачьему сердцу". Они очень любили называть своих оппонентов "детьми Шарикова", а свою родословную явно вели от профессора Преображенского. Это очень комично, ибо вся наша либеральная интеллигенция — потомки Швондера. Это просто очевидно, достаточно посмотреть любую семейную историю — нет там дореволюционных профессоров, зато навалом председателей домкомов.

В 90-ых это дошло до клоунады. Помню, например, Розенбаума и Гафта, исполняющих белогвардейские песни. А вдова Булата Окуджавы недавно в своем интервью высказала оригинальную мысль, что знаменитые "комиссары в пыльных шлемах" у ее мужа можно понимать как белогвардейскую песню: мол, лежит геройски павший в схватке с большевиками белый офицер, а комиссары с любопытством его разглядывают. М-даа...