Сейчас смешно вспоминать, но в начале шестидесятых годов прошлого века интеллигенцию наивно разделяли на "физиков" и "лириков". Я был и тем, и другим одновременно, а потому с упрямством физика-теоретика пытался разобраться, в чем же секрет популярности Булата Окуджавы. В то время у меня была возможность только слушать его песни, хотя назвать это слушанием — большое преувеличение. А все дело в том, что попадала-то к нам в город какая-нибудь десятая магнитофонная запись-перезапись, воспроизводимая на полуразбитом в студенческом общежитии катушечном магнитофоне "Днепр-7". На трескучем и шипящем катушечном монстре из замечательных песен Окуджавы исчезала не только мелодия, не только ирония, но и вообще поэзия. Как же можно было отнестись при этом к такому вот, к примеру, тексту:

"За что ж вы Ваньку-то Морозова?

Ведь он ни в чем не виноват.

Она сама его морочила,

А он ни в чем не виноват".

Поэтому хотелось Окуджаву почитать, но его тогда практически не печатали. Правдами и неправдами мне удалось добыть вышедший в 1956 году в Калуге, где Булат Шалвович учительствовал после окончания института, первый сборник стихов поэта "Лирика" — тоненькую книжечку в бумажной синей обложке со скрепленными одной скрепкой, как школьная тетрадь, листами.

Даже у любимого мной Высоцкого найдется очень немного стихов, которые можно было бы отделить от музыки и читать отдельно — так, как читаются стихи Окуджавы. Вот эти, например, — с которых он для меня и начался:

Осень ранняя. Падают листья.

Осторожно ступайте в траву.

Каждый лист — это мордочка лисья:

Вот земля, на которой живу:

По стволам пробегает горенье,

И стволы пропадают во рву.

Каждый ствол — это тело оленье:

Вот земля, на которой живу.

Красный дуб с голубыми рогами

Ждет соперника из тишины:

Осторожней: топор под ногами!

А дороги назад сожжены!

И я понял, что Булат Окуджава — большой поэт.

В 1959 году в Москве выходит сборник стихов "Острова", который многие считают его первой книгой, не зная о калужском издании.

В это время он стал как бы случайно сочинять свои песни, и однажды вечером, желая развлечь и позабавить своих друзей, исполнил в компании молодых московских поэтов под незатейливый разухабистый мотивчик шутливое стихотворение про Ваньку Морозова, который циркачку полюбил. Песня очень понравилась, и Окуджава за несколько дней написал еще несколько. Позже он не раз говорил, что одним из самых счастливых дней своей жизни считает тот, когда обнаружил, что может писать песни.

Эти песни, совершенные в поэтическом и весьма своеобразные в музыкальном отношении, были неотразимо обаятельны. Страна влюбилась в его песни, от них струилась доброта, мужество, красота.

Лирика и сатира в русской поэзии неразрывно связаны друг с другом, я думаю, со времен Пушкина. Таковы и многие песни Окуджавы — интимные интонации в них часто соседствуют, правда, не с сатирой, а с мягкой иронией и юмором.

Песни Окуджавы лучше всего слушать, когда он поет их сам. Большинство его песен во всей полноте их замысла и тонкости оттенков могут быть восприняты наиболее полно именно и только в авторском исполнении — в этом один из секретов их феноменальной популярности: в единстве стихов, мелодии, ритма, голоса, аккомпанемента.

Исполнить песню Окуджавы на достойном уровне удается немногим. Среди российских исполнителей это, пожалуй, только Е. Камбурова и Никитины.

В рамках этой статьи уместно немного вернуться во времени и рассказать о благотворительном вечере "Булата Окуджава в кино", устроенном 16 октября 2001 г. в нью-йоркском Международном дворце Александром Журбиным, в рамках его ежегодного кинофестиваля российских фильмов.

Задуманный как ретроспективная демонстрация фильмов, в которых участвовал сам Окуджава, а также видеозаписей его творческих вечеров и выступлений зарубежных (шведских, японских, польских, американских) исполнителей его песен, — вечер начался с показа записи выступления Окуджавы в 1994 году в редакции "Литературной газеты" — той самой, где он проработал до 1962 года. Лента с записью "Последнего троллейбуса" в исполнении японской артистки, имени которой я, к сожалению, не знаю, трогательна до слез. Кажется, кто только не пел этот шедевр окуджавской лирики, а вот поди ж ты — японка в сопровождении большого симфонического оркестра исполнила его с подкупающей искренностью, тонким и бережным проникновением в щемящее сердце русского романса.

Пели песни Окуджавы и присутствовавшие на вечере молодые исполнители в жанре авторской песни Борис Аронсон, Андрей Компанеец, Юлия Беломлинская и Валерия Коренная, а кроме того — Ирина Гинзбург и сам Александр Журбин.

"Первая его книга, — вспоминал на вечере Евгений Евтушенко, — мне не понравилась, но было совершенно ясно, что это поэт, обладающий собственным голосом. С конца пятидесятых годов и до последних дней жизни Булата мы с ним встречались довольно часто — и в официальной обстановке, и в тесном дружеском кругу. Популярность первых его песен росла необыкновенно быстро, но очень скоро на Окуджаву обрушился град уничижительных статей с издевательскими заголовками вроде "Цена шумного успеха", "Ловцы дешевой славы" и прочее. Во время приезда в Москву знаменитого поэта, композитора и шансонье Жака Бреля, я однажды принимал его у себя дома. И в этот же день ко мне зашел и Булат. Концерт, который они вместе дали для меня, единственного в тот вечер их слушателя, был лучшим в моей жизни. Жаль, что мне не удалось его записать на пленку. Впрочем, я думаю, что в дебрях известной организации такая запись существует: Как-то в концерте встретились Булат и автор оперы "Тихий Дон" композитор Иван Дзержинский. После выступления Окуджавы Дзержинский возмутился: "Уберите этого пошляка!" Но кто сегодня вспомнит хотя бы одну музыкальную фразу из "Тихого Дона"? А популярность Окуджавы не убывает, свидетельство тому — выступление на вечере современных авторов-исполнителей с песнями Булата. Правильно сказал кто-то из них — эти песни живы потому, что они написаны не на злобу дня, а о вечном — человеке и его чувствах".

Особое мнение о песнях Окуджавы было и у Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. Он сказал однажды, что у Окуджавы настолько органично единство стихов, музыки и исполнения, что нет надобности в том, чтобы профессиональные композиторы писали новые мелодии на тексты уже существующих песен.

По заказу режиссера фильма "Белорусский вокзал" Андрея Смирнова Окуджава написал одну из своих лучших военных песен, знаменитую "Нам нужна одна победа". Вначале песня Андрею Смирнову не понравилась, но присутствовавший на прослушивании композитор Альфред Шнитке сказал, что "в этом что-то есть" и позже на музыкальной теме Окуджавы сочинил мощный финал, которого в первоначальном замысле картины вообще не было.

С присущим ему артистизмом Евтушенко продолжал рассказывать и показывать: "С 1955 года Окуджава был членом партии, но уже с середины шестидесятых годов начала проявляться его оппозиция ко многим политическим решениям, что не могло не сказаться на отношении к нему партийных бонз. Мне, беспартийному, не раз приходилось защищать от них Булата. Особенно острая ситуация для него сложилась во время чехословацких событий — Булат резко выступил против ввода советских танков в Прагу. Когда его за это решили исключать из партии, я пошел к председателю МГК Гришину отстаивать Булата. Страдавший гайморитом Гришин молча выслушал меня, а потом, потягивая носом, стал говорить: "Понимаешь, мы сейчас переходим на передовую технологию упаковки молока в картонную тару", — и потом сорок минут рассказывал мне, как по этой проблеме принимали решение, закупали импортное оборудование, переоснащали фабрики и прочее, и прочее. "Все сделали, а оно, зараза, текёт! За границей не текёт, а у нас текёт! Вот где у меня проблема! А ты про какие-то песенки:"

В 1968 году в своем первом фильме "Короткие встречи" кинорежиссер Кира Муратова использовала юмористическую песенку-зарисовку Окуджавы "Из окон корочкой несет поджаристой". Как близки стилистике фильма оказались негромкие песни Булата! Песня из "Коротких встреч" была исполнена Ириной Гинзбург под аккомпанемент её супруга Александра Журбина. Ирина Гинзбург рассказала о дружбе ее отца, известного переводчика немецкой поэзии Льва Гинзбурга, с Окуджавой, который посвятил Гинзбургу стихотворение...

Как поглядеть со стороны:

Пуста тщета усилий,

Но голоса чужой страны

Он оживил в России:

Никто не знает, чьей вины

Пожаром нас душило.

А может, не было войны?..

Будь проклято, что было!

Из девятого класса Окуджава ушел на войну, был минометчиком, связистом, взводным запевалой. В начале 1942 года был легко ранен в ногу, в 1944 году — демобилизован по тяжелому ранению. Свою самую первую песню "Нам в холодных теплушках не спалось" он написал на фронте, в 1943 году.

О своей встрече с поэтом рассказал и А.Журбин. В свое время он работал с режиссером В.Мотылем над музыкой к фильму "Лес" по А.Н.Островскому. "По ходу пьесы, — рассказывал композитор, — пьющие актеры должны были исполнять приличествующий случаю романс. Стихи для него написал Окуджава. Булат Шалвович согласился, чтобы музыку к романсу написал я, за что я ему благодарен. Как говорили окружающие, романс удался и всем понравился, однако в конце концов в фильм он не вошел. А дело все в том, что в романсе есть припев:

Николай нальет, ах Николай нальет,

Николай нальет, а Михаил пригубит,

А Федот не пьет, ну а Федот не пьет,

А Федот — тот сам себя погубит.

В ту пору была в разгаре антиалкогольная кампания, и романс этот посчитали несвоевременным. Когда кампания бесславно кончилась, романс, было, снова вставили в картину. Однако теперь цензура усмотрела в нем персональные намеки: Николай — это Рыжков, Михаил — это Горбачев, а Федот — Лигачев, и хотя Лигачева звали не Федот, а Егор, зато он был известен как человек непьющий. И романс снова из фильма исключили".

Известный литератор Александр Генис встречался с Булатом Окуджавой в разное время и по разным поводам: был гостем поэта в его доме в подмосковном поселке Переделкино, общался с ним в 1993 году в Лондоне во время церемонии присуждения Букеровской премии и послецеремониальных мероприятий в "Реформ-клубе". "Этот талантливейший и добрейший человек всегда оставался самим собой, — сказал А.Генис. — Он был как дерево — рос, не меняясь".

Я случайно оказался в зале рядом с Эрнстом Неизвестным.

— Булат был не просто любимым поэтом, он был моим другом, — сказал Э.Неизвестный. — Я могу рассказывать о нем очень много. Но если я сделаю это сейчас, мне трудно потом будет говорить со сцены:

Э.Неизвестный вышел на сцену после Е.Евтушенко. "Это правда, что Булат был талантливым, честным, музыкальным. Но он еще был последовательным в своих взглядах и был в какой-то степени философом. Между прочим, он даже внешне походил на Ганди".

Сам Окуджава по этому поводу с улыбкой рассказывал о том времени, когда он лежал в лос-анджелесском госпитале: ":иду по коридору и вижу: прямо навстречу мне идет Ганди. Ничего не могу понять. Подхожу ближе — а это зеркало!"

...Это было трудное время. Когда Окуджава гостил в Калифорнии у А.Половца, ныне президента Всеамериканского благотворительного фонда Окуджавы, Булату Шалвовичу внезапно потребовалась неотложная операция на сердце. Ее могли сделать в одном из частных лос-анджелесских госпиталей, но для этого срочно понадобились очень большие деньги. В своей книге "Булат" А.Половец рассказывает:

"Кажется, Эрнст Неизвестный был первым, кого мы застали телефонным звонком в Нью-Йорке. Его реакция была мгновенной: "Старик, я могу заложить дом — но ведь это недели". Чуть позже позвонил Евтушенко: "Смогу набрать тысяч десять".

Звонили Аксенов, Надеин, Шемякин, Вознесенский, Коротич, Егор Яковлев, даже из московских газет: Тысяч 20 собрали эмигранты. Я и сейчас храню их письма — трогательные, преисполненные почтительной любви к Поэту, — которыми сопровождались денежные чеки на 5, 10, 50 долларов. И ни копейки из России. Очнулись советский консулат в Сан-Франциско и посольство в Вашингтоне: "Что с Окуджавой? Какая помощь нужна?" — "Нужны деньги, 40 тысяч, или хотя бы гарантии на эту сумму — чтобы провели операцию". После продолжительного молчания: "Будем связываться с Москвой".

Связываются до сих пор".

А Э. Неизвестный продолжал: "И в своих песнях, если вдуматься, он тоже был философом и сочинял их по законам эстетики. Советская власть и ее наделенные полномочиями партийцы потому и запрещали периодически его песни, что ненавидели эстетику.

В моей жизни был период, когда по некоторым причинам я довольно долгое время провел в доминиканском монастыре. Однажды настоятель его произнес молитву, которая начиналась словами:

Пока Земля еще вертится, пока еще ярок свет,

Господи, дай же ты каждому, чего у него нет:

мудрому дай голову, трусливому дай коня,

дай счастливому денег: И не забудь про меня.

Мы все сейчас знаем эту песню, она называется "Молитва [Франсуа Вийона]". Но когда Булат написал ее, а это было в 1963 году, ему пришлось замаскировать содержание, и он назвал песню "Франсуа Вийон".

Автору этих строк не случилось быть близко знакомым с Булатом Шалвовичем, но встреча с ним все же была. В 1982 году он приехал выступить в Харьков — украинский город с сильными русскими поэтическими традициями. За Окуджавой все еще тянулся шлейф крамольного поэта, хотя к тому времени он уже был автором и блистательной исторической прозы. Местные партийные органы сделали все возможное, чтобы уменьшить общественный резонанс выступлений поэта: билеты распространялись через райкомы партии, а зал предоставили в клубе Тракторного завода, находящегося в сугубо пролетарском районе, практически за городом, куда общественным транспортом добираться было трудно. Тем не менее, зал был переполнен, и я понимал, что не только познакомиться, но даже взять автограф после выступления мне не удастся. И тогда, взяв с собой маленькую книжку стихов Окуджавы, я пробрался за сцену незадолго до начала выступления. Окуджава стоял за кулисами, гитара лежала рядом на стуле. Он в щелочку глядел в зал, рассматривая публику. Нервничал.

— Булат Шалвович, — позвал я его.

— Да, я вас слушаю, — не оборачиваясь, откликнулся он.

— Можно попросить у Вас автограф? Вот ваш сборник "Март великодушный". Признаюсь, мне нравятся не только ваши песни и стихи, но и, может быть, не меньше, ваша проза. Читая "Путешествие дилетантов", я просто замирал на таких строчках: "И москвичей разнузданных толпа о чем-то бренном клокотала". Это же проза поэта, как "Капитанская дочка":

— Я рад это слышать, — ответил Булат Шалвович, надписывая книгу. — Проза моя нравится далеко не всем. Вот сейчас заканчиваю роман "Свидание с Бонапартом". Критики ищут в моей прозе исторические неточности, а это романы, а не научные трактаты (Критик-ультрапатриот В. Бушин, ставил, например, Окуджаве в вину, что герои "Путешествия дилетантов" весной закусывают малосольными огурцами — дескать, не по сезону — В.О.)

...Вечер в Международном дворце близился к концу. На сцену вышел приехавший из Бостона поэт Наум Коржавин.

— В отличие от Жени Евтушенко, — сказал он, — первая книга Булата мне понравилась. Другое дело, что читая ее, мне чего-то не хватало. Но когда я услышал стихи Окуджавы под его собственную музыку, я понял — чего именно! Песни Булата Окуджавы — это подлинная поэзия. Он и в прозе был поэтом! А главным недостатком современной поэзии я считаю как раз ее прозу. Вот тут говорили: жизнестойкость поэзии Окуджавы в том, что она не на злобу дня, а о вечном! Это еще как понимать злобу дня! Окуджава очень современен как раз в том, что в его стихи перелились его сегодняшние эмоции, его отношение к современным реалиям и современным событиям, а потому они актуальны, но тем и вечны. Иногда кажется, он писал о том, что просто лежит под ногами, только наклонись и возьми:

Вы слышите, грохочут сапоги

И птицы ошалелые летят,

И женщины глядят из-под руки,

Вы поняли, куда они глядят.

Но увидеть это и поднять дано не каждому — только художнику..."