Русская Ассоль поколения детей войны

"Расстраивает — значит, не искусство. Руки у людей опускаются? — значит, не искусство. Радует? — значит, искусство".

Новелла Матвеева

"Мы — поколение детей войны", — так они говорили о себе. Новелла Матвеева говорила о своем детстве: "Я была очень взрослой, когда была маленькой...". Время было такое — дети рано становились взрослыми.

"Нас тусклой пылью обдавала,

До нас полою доставала

Тень войск, идущих на восток..."

Много ли радости было в жизни этого поколения? Военное детство, голодные послевоенные годы. И огромное желание радоваться, выплеснутое в хрущевскую оттепель. Проходит время, но ничего подобного солнечному протуберанцу шестидесятых, не было, и нет. Тарковский и Высоцкий, Шукшин и Окуджава, Евтушенко, Рождественский, Вознесенский, Ахмадулина и Казакова, и еще многие. Они стали властителями умов, собирали большие залы. Новелла Матвеева всегда была отдельно. Ее не представить выступающей на стадионе. Страна "Дельфиния", гриновская романтика дальних странствий. Корней Чуковский называл ее "уходящая". В ней есть загадка. Несколько поколений пели ее песни — на кухнях, собравшись в кругу друзей. В каждой – волшебство родом из детства и светлячок чистоты душевной. Как пережить суровые времена?

"...Светляк сверкнул в росе, как быстрой мысли миг,

И где-то задрожал прохладный голос птицы..."

Это она написала в девять лет! Расслышав, что голос птицы прохладный...

Когда в войну от авитаминоза едва не ослепла, книги стали спасением. Отец, работавший в военном госпитале, устроил ее туда, что ее и спасло. Там ей давали сырую морковь, и глаза настолько открылись, что она смогла читать. Читала "Гекльберри Финна", "Тома Сойера". Кроме Твена в числе любимых — Пушкин, Жуковский, Сервантес, Диккенс, Шекспир.

Первая пластинка Новеллы Матвеевой появилась в 1966 году. Это была первая в Советском Союзе пластинка с авторскими песнями. Там была и "Девушка из харчевни", песня, вышедшая далеко за пределы поющей интеллигенции, та самая, " о гвоздике".

"Любви моей ты боялся зря, —

Не так я страшно люблю!

Мне было довольно видеть тебя,

Встречать улыбку твою.

И если ты уходил к другой

Или просто был неизвестно где,

Мне было довольно того, что твой

Плащ висел на гвозде

...

Туман, и ветер, и шум дождя...

Теченье дней, шелестенье лет...

Мне было довольно, что от гвоздя

Остался маленький след..."

Прошло много лет, недавно вышли в свет четыре компакт диска с ее песнями, сборники ее стихов. Но по-прежнему она – отдельная, сравнить ее поэзию не с чем. Как сравнить сказку, которая даже и не сказка, потому что она реальней суровой прагматики жизни. Кто она, эта загадка? Откуда столько света и радости?

Те, кто знают ее близко, поражаются ее непритязательному, простому быту. Ее можно увидеть в скромном простом плащике и зимой. Но быт ее не касался. Она никогда не жаловалась. Только в одном стихотворении как-то мельком заметила: "Шум повседневности, обидный для меня..."

Пережив военное детство, она никогда не жаловалась на трудности. Не привыкла роптать. В 60-е и 70-е годы Новелле Матвеевой и ее мужу Ивану Киуру пришлось также не легко, они жили очень бедно, ее заработок зависел от крайне редких публикаций и случайных заказов на поэтические переводы. Про нынешнее время даже говорить не хочется, она живет как все наши пенсионеры на маленькую пенсию. И продолжает писать светлые стихи. Только, может быть, чуть более грустные, в них появилась нотка боли за нынешнюю Россию, "Гиперборею! Страну величественных вихрей!", как сказала она в своих стихах. То, что она сейчас видит, в своей прозе она назвала "кораблекрушением". И не осталась безучастной. В ее стихи стала проникать публицистика, никогда прежде она не писала так открыто, так трагично:

" Какое странное море! —

Ни белое, ни голубое...

Такое впечатленье,

Что сдан Севастополь без боя.

Неужто лиходеи

От праведной кары закляты?

Такое впечатленье,

Что крепости — подлостью взяты"

Кто она, откуда? Откуда эти ее дальние дороги и моря, ее песни про Ассоль из сказки нашего прозаика-романтика Александра Грина, девушку, ждущую на берегу своего капитана, и большие корабли, уходящие в море?

Возможно, дух Пушкина присутствовал при ее рождении как поэта, недаром же она родилась в Царском селе.

"Можно подумать, — пишет Новелла Николаевна, — что душа молодого Пушкина... опекала моих родителей..."

Среди ее предков были музыканты и крестьяне, поэты и моряки, скрипичный мастер и даже корабельный фельдшер. И имя ей дали поэтическое, в честь литературной формы – новеллы. И это – ее суть. Ее песни — это новеллы о дальних странах, о большой любви. От них словно идет свет. Тот самый, который и есть — душа. Чистая и безгрешная романтическая душа русской Ассоли.

— Ваше поколение дало много ярких личностей. Кто вам запомнился из тех времен, вашей юности?

— Я встречалась с Маршаком, с Чуковским, с Ашотом Граши, которого я переводила. С поэтом Николаем Старшиновым мы были не только друзьями, но одно время даже соседями. Мы с мужем жили на Малой Грузинской в том же доме, где и Старшинов. Мы — на третьем этаже, а он этажа на два выше. Ходили друг к другу в гости. Он печатал меня и Ивана Семеновича Киуру, моего мужа, которого не очень то жаловали. Старшинов и Геннадий Красников (между прочим, тоже хороший поэт) воевали за то, чтобы там проходили не только мои стихи (мои, кажется, без боя проходили), но и стихи Ивана Киуру.

— А интересные эпизоды были?

— Мне рассказывали, что Корней Иванович, когда прочитал мое стихотворение "Солнечный зайчик", от радости он будто бы прыгал через стул. Сколько раз, не знаю.

— Когда вы узнали, что вас поет вся страна?

— Разве вся страна?

— В семидесятые, восьмидесятые годы на бардовских слетах были очень популярны ваши песни. Вы сейчас с бардами встречаетесь?

— В своей массе они меня недолюбливают. Будто я что-то у них отняла, такое впечатление.

— ...может быть, талант?

— ... хотя я не люблю слово барды. Я называю нас "полигимники". Среди полигимников самые значительные очень хорошо относятся ко мне. Очень дружески — Виктор Луферов. Я его считаю настоящим гением.

— А из современных поэтов кто вам нравится?

— Назовешь два-три имени, а потом вспомнишь, что кого-то забыл. Лучше никого не называть.

— Как вы воспринимаете нынешнее время?

— Мало хорошего. Много цинизма.

— Говорят, что сейчас время прагматиков и нет места поэзии?

— У кого-то нет места для поэзии, у кого есть. Все зависит от того, какое сам человек место занимает, какое у него направление ума и деятельности. И размер ума. Размер души. Если человек ничтожный, то у него никогда не было места для поэзии, ни прежде, ни теперь, ни завтра. Такие люди отрицают Шекспира, отрицают Гомера. Получается, живут в черных дырах. И ничего! Процветают. А другие наоборот — не специалисты пристраиваться. Но для них поэзия всегда была, есть, будет.

— Вы верите, что в России сохранится поэзия, сохранятся романтики?

— Если сохранится человечество, и народ России, то будет и романтика, и поэзия. На выжженном месте ничего не растет. Упаси Бог.

—

— ... У Новеллы Матвеевой есть строки:

Поэзия есть область боли

Не за богатых и здоровых,

— А за беднейших, за больных...—

— А Россия сейчас – выжженное пространство, или есть место для ростков? Вы верите в то, что в России будет лучше?

— Сейчас трудно сказать. Знаете, по-моему, верить – это даже наша обязанность. Я обязана верить. Иначе... знаете, человек, который не верит, обязательно начинает распространять это неверие, и отравлять сознание остальным.

— С юности помню вашу песню "Девушка из харчевни". Она ведь удивительная, эта девушка! Способная на верность и любовь. Есть ли сейчас такие девушки?

— Знаете, вот какие поколения уже состоялись, их уже не испортишь, правда? А за молодежь очень страшно. Потому что ну как из них могут вырасти – простите, что я к своим стихам обращаюсь – девушки из харчевни, люди, с такими характерами. Или ждущая капитана Грея Ассоль? Как же из них могут такие вырасти, когда они каждый день включают телевизор и видят там гадости?! То, о чем говорить не хочется. Они видят там возмутительные вещи, которые нельзя показывать. От молодежи требуют сейчас, чтобы она обязательно была грязной.

— Вы сказали, что все зависит от человека. Как не портят его у нас, как ни ломают, а чистые люди в России есть...

— В таких условиях им труднее сбываться, труднее потом, если сбылись, осуществляться. Много труднее.

— Я прочитала про ваше военное детство, про госпиталь, трудно было. А вы такие светлые вещи пишете! Откуда этот свет, откуда силы?

— В войну я еще маленькая была. Почти ничего не писала. Сочинила в том же госпитале первые стихи, сугубо детские и не очень складные. Одно – про белку, другое с претензией на юмор и сатиру.

— Это ... немножко как бы сказки?

— Я не воспринимаю как сказки то, что я пишу...

— Может быть, это такая терапия для людей, уход от боли в свет...

— И уходов нет. Критики теперь даже сердятся, что я впадаю в публицистику. А публицистические стихи никак не говорят об "уходе".

— А что-нибудь из последнего?

Страна сгорела, но не вся.

И решено в итоге

Сдать поджигателям леса

В награду за поджоги...

Так начинается одно стихотворение, посвященное думскому решению о том, чтобы сдать в аренду леса, а ведь их для того и сжигали, чтобы получить их в свою собственность, и там строится.

— Вы следите за политикой, за новостями и переживаете это все?

— Да. Очень близко все принимаю.

— В вашем стихотворении об осени есть такие строки "Я знаю, что есть у меня цвет неба вчерашнего дня". Сейчас многие люди живут вчерашним днем. Кажется, что тогда было лучше?

— А действительно было лучше. Знаете, вот наша семья жила в очень трудных условиях, и многое терпела при советской власти всякой несправедливости. Но такого, как сегодня, не было. Поэтому даже наше житье тогдашнее может показаться счастьем. Раем каким-то. Не потому что, что прошло, то станет мило. Хотя может быть и это тоже. А потому что действительно даже в прошлом нет примеров таких возмутительных безобразий, какие творятся сегодня. Когда целые дома, населенные людьми, сносятся. А люди разные бывают: больные, немолодые. Их куда-то насильственно переселяют. Когда какой-то инвестор этого хочет. Будто инвесторы – это какие то святые. Выше мира и страстей. И уж разумеется выше всех нас. Когда Москву калечат, перестраивают нахально, сносят исторические здания. И никто ничего не может сделать. А кто начинает с этим бороться, его устраняют, или доводят до лихорадки, "до кондиции".

— Вы не верите, что в России возможны перемены к лучшему?

— Я верю, что может стать лучше в зависимости то того, как мы себя будем вести.

— А что для этого нужно?

— Мы уже зомбированные. На нас ничего уже не действует. То, что раньше мы воспринимали бы, как какой-то ужас, или возмутительные явления, не лезущие ни в какие ворота, на то теперь многие глядят почти равнодушно. Нас как будто нарочно подменили. Подменяют все, подменяют язык. Нас приучили к словам-"смягчителям", мы боимся слово молвить. Напрямик называть вещи своими именами. Ведь для этого надо сбросить оцепенение, это заклятие. Это как в сказках, где превращают кого в дракона, кого в лягушку. И потом должна приехать какая-то девица, и, извините, поцеловать этого дракона, или Иван Царевич взять эту лягушку в жены. Пока никто не едет, никто никого не спасает. Мы сами должны из этих лягушек, из этих — "зверь лесное чудо морское" в наш прежний облик вернуться. А как это сделать, если мы еще и материально под корень подрублены? Как это сделать, я не знаю. Но надо это заклятие суметь с себя сбросить. Пусть не у всех это получится, но у кого-то это получится.

— А потом, знаете, говорят, это у нас такой народ, от природы бездеятельный, не протестующий, покорный. Вовсе нет! А просто безоружный. Хоть бейся об стену лбом, а если твой оппонент вооружен, а ты безоружен — что тут сделаешь? Говорят, что народ пассивен. Он не пассивен, он безоружен. А другие вооружены. Вот в этом контрасте очень много коварства. Я ни в коем случае не за всеобщее вооружение. Но если один вооружен, а другой нет – когда и как мы уравняемся в положении?

— Убеждением...

— Да. Слово кое-что решает. Вы правы.

Замечательный русский поэт Новелла Николаевна Матвеева, член Союза писателей России, в 1998 году была удостоена Пушкинской премии РФ

© "Литературная Россия", 2005.

© "Литературная газета", 2006