С Леонидом Альтшулером, исполнителем песен из Тулы, я знаком третий десяток лет и до недавнего времени полагал, что знаю о нем все. Один из немногих и лучших (но отнюдь не потому, что немногих) интерпретаторов Клячкина. Утонченный, изысканный и притом мудрый, несуетный лирик. Какие-то его трактовки могут показаться спорными, но "проходных", случайных, безликих не припомню. Зато можно услышать много чего такого, чего нигде больше не услышишь.

Вот что я знал, и так оно и есть. Hо года три назад вдруг среди песен привычных зазвучали неслыханные — понимай, как хочешь. Hе просто новые по интонации, а просто новые. Леня дожил до авторства — до своих стихов и музыки. И я ему позавидовал.

Я знал "бархатного", "плюшевого" Альтшулера. Он оказался резким, кусачим и едким. Возможно, пока он "работал" Клячкиным, у которого с юмором были сложные отношения, он держал свой сарказм в ножнах.

Я знал Альтшулера полусонного, бостонно вальсирующего. Он запел в резком свингованном ритме. Сбросил имидж зануды и заставил встрепенуться всех, кто его слушал.

Мне нужен дождь:

я не расту,

небо закрыто травой.

То,

что упало на сад,

было, наверно, для сада камней.

Жду теплых струй до костей

от небесных затей.

Я просто выстроил дом

и прошу вас, без добрых вестей

не приходите ко мне.

В доме моем

больше не сбудется воля Его.

Рай где-то там

и две тысячи лет воровства на земле.

Мой дом в душистых лесах

в злых не нуждается псах.

Сплю —

горло открыто,

калитка на старой петле.

В доме моем

птицы в окно залетают,

смелы.

Зверь мое горе слизнет,

а свое он отгонит хвостом.

Что красит в доме углы

и для кого в нем столы?

И о деньгах,

о королях

не говорят

и не изводят гостя постом.

В доме моем

можно прожить без ненужных одежд.

Душу

крупней, чем с пятак,

видно и так,

а наряд — суета.

Вдвоем

по теплой реке

сплавляешься не без надежд,

а в одиночку

в холодной

сидишь и считаешь,

считаешь,

считаешь до ста.

В доме моем

ты досчитаешь до ста

и поймешь:

в саду чужак —

новый цветок,

камню — росток,

а тебе повезло.

Ты знал:

вот-вот хлынет дождь,

но все, что ты помнишь о нем, —

он в облаках,

как в запахе пыли,

он есть предвкушенье Его.

Это не читается, это надо слушать. Но услышанный текст хочется увидеть своими глазами. Это свойство поэзии Альтшулера.

А еще он выступил с занятным проектом. Можно было бы назвать его "Папаша Кураж". Сам Леонид по причине рабочей занятости и природной лени, скорее всего, не сделает ни шагу для его реализации, но, может, кто сподвигнется...

Суть вот в чем. Сейчас только ленивый не имеет своего компакта или хотя бы кассеты. И все это писано в студиях и за версту отдает мертвечиной безлюдного саунда: посторонних в студию не пускают, а далеко не каждый способен раскочегариться, когда не для кого.

Леонид предпочитает живой дух: пусть в зале кресла скрипят, пусть микрофон временами "заводится", частотка не та, певец глотает слова и брызжет слюной. Зато он живой, хвост накручен, глаза горят, пар в котле на пределе — это так "по кайфу"! Надо делать "живые" кассеты и "сидюки".

Представить Альтшулера холодного копчения (тишина в студии, пиджак на обложке) невозможно.

Владимир Ланцберг