Последний день мая ознаменовался для томичей — любителей авторской песни встречей с Константином МЫЛЬЦЕВЫМ. Сольных концертов известного томского барда не было уже давно. А тут повод хороший — презентация нового, третьего по счету, альбома "По лесенке" и книги, на обложке которой начертано: "К. Мыльцев".

В Томске Константин — личность достаточно известная. По крайней мере, каждый второй житель города знает его "Северный Париж". Но в то же время он очень загадочен — человек с особой, присущей только ему философией.

— Скажи, нужно специально учиться, чтобы написать песню?

— Бардовская песня — как религия, но не церковь. Церковь — учреждение, религия — путь. А Бог говорил: "Меня не интересуют жертвенники, меня интересует ваш путь ко мне". Так же и в песне. Очень важен путь, пусть с остановками, беседами, разговорами. Путь и есть обучение.

— Но ведь пути бывают разные...

— Возможно, на этом пути будет сопутствовать удача. Может случиться, что ее не будет. Главное — каждый человек должен придерживаться своего пути. Не важно, врач ли он, поэт. Вот, к примеру, "на зоне" есть авторитеты. Они проповедники в этой среде и достигают порой высочайших результатов. Что касается искусства, еще Анчаров говорил: "Если бы сейчас Чайковский пришел в консерваторию его же имени, он бы туда просто не поступил". И Пушкина, наверняка, не приняли бы в школу или университет его имени. Визбор бы сегодня не стал лауреатом Грушинского фестиваля. Эти люди просто держали свой путь, в том и секрет их знаменитости.

— А ты когда почувствовал, что начался твой путь?

— В конце школы, когда услышал песни "Лошади в океане" Берковского и "Зеленая карета" Суханова. (Он тогда впервые во Фрунзе приехал совершенно молодой и неизвестный). Потом были одна-две пластиночки Окуджавы, Визбора... Галича транслировали по "Голосу Америки". Я сразу почувствовал, что это какая-то необычная песня, в которой есть искренность, глубина, серьезность. Даже если она веселая, как у Высоцкого, это не "Зайка моя". Эта песня не наигранная, не для публики, а для собеседника. Веселость в ней внутренняя, в радостном или колком варианте. Песня настоящая появляется как прорыв, как результат...

— Разве можно постоянно творить "с прорывом"?

— Безусловно. Яркий тому пример Высоцкий, Визбор, Окуджава.

— Но они же писали не каждый день!

— Конечно. У Визбора от одной до двадцати песен в год получалось. Случались и "застои". А официальные сочинители не могут себе позволить не писать, поэтому и стоящих песен у них единицы.

— Кукин говорил, что у него за ночь рождается десятка три песен. И штук пять из них идут в народ...

— Не знаю. Возможно, если сейчас порыться в моих записях... Были ночи, когда я исписывал по десять-пятнадцать листов. А в итоге из всего этого оставлял в лучшем случае восьмистишие или четверостишие, а то и вовсе одну строчку. У меня лишь однажды в жизни написалось две песни за ночь — "Северный Париж" и "Колокольцы".

— Это когда было?

— В 94-м, по-моему, после фестиваля в Саяногорске. Был один куплет "Колоколец". Я не сдержался и спел. Мне сказали: "Знаешь, это так классно! Ты давай, допиши!". Ночью я долго повторял куплет — не пошло. А потом вдруг — раз — получился "Северный Париж". Я опять к "Колокольцам" вернулся, и новый куплет родился, потом опять перепел — и еще один...

— Насколько мне известно, ты родился и вырос в Средней Азии. А как в Сибири очутился?

— В моей жизни действительно есть два города — Фрунзе (сейчас Бишкек), где прошли мои детство и юность, и город Томск, в котором прошли молодость и пора взросления. В Бишкеке я закончил физико-математическую республиканскую школу. Почти весь класс отправился учиться в Москву. Мои школьные друзья — выпускники МГУ, МАИ, МИФИ... Я же поступил в Томский политех. И нисколько об этом не жалею. Потому что сразу понял, что этот город я не променяю ни на один другой. Здесь я увидел Вершинку, проспект Кирова, познакомился с авторской песней и КСП "Пьеро"...

— На сцену сразу начал выходить со своими песнями?

— Нет. Я долго учился исполнительскому мастерству. Пел чужие песни. Свои казались нелепыми, несуразными. Только на втором-третьем курсе появились "Кони", "Скажите, почему", "Муха Наташка". Они попадали в сборники. А сразу после окончания института мне рассказали, что "Коней" спели на выпускном экзамене во ВГИТИСе. Студенты спектакль ставили и включили туда мою песню. По пленкам нашли. Но в Томске ко мне, как к автору, долго серьезно не относились. Я и сам не сильно высовывался, да и сейчас стараюсь больше слушать, чем петь. Пророка в своем Отечестве нет, и это по большей части правда. По этому поводу очень многих били и затыкали. И правильно делали — воспитывали внутреннего цензора. А автору без него нельзя. Пока человек внутри себя не воспитает такого "надсмотрщика", редактора, он занимается графоманством.

— А всегда ли легко отличить графомана от человека, который что-то значит?

— Это все внутренне. Но я это уже могу почувствовать. Когда работаешь над собой, понимаешь, что песня — это культура определенная, мудрость, которая приходит с преодолением пути.

— Каждое творение — часть души. Сколько души осталось?

— Последнее время фактически не пишется. И я с ужасом задаю себе вопрос: "А напишется ли еще?". Есть два самых больных переживания. Когда тебе вдруг приснится или подумается, что что-то случилось с руками или с голосом (пусть хоть какой хриплый, сиплый, но чтобы был). И второе — не дай Бог, если больше ничего не придумается.

— А в новом альбоме свежие песни есть?

— Конечно. В пластинке "По лесенке" собраны наиболее поздние песни. Но у меня осталось много не опубликованного. Есть даже вещи, которые со сцены ни разу не исполнялись. Я хочу где-то осенью начать делать еще один альбом. Вот тогда я спою все, что хотел. А дальше вот вопрос: "Напишется или нет?". А книжка содержит практически весь объем песен. Там и те, которые ни разу не звучали, причем, с аккордами. Еще в ней опубликован список бардов, которые, на мой взгляд, определили авторскую песню ХХ века. Там больше трехсот фамилий.

— Ты их специально собирал?

— Я этим занимаюсь всегда. С удовольствием слушаю, записываю, запоминаю имена.

— И все-таки, чего душой кривить, Томск — это провинция. Здесь сложно заработать на авторской песне. В Москву рвануть не хотелось?

— Делать бизнес на авторской песне — привилегия очень не многих. Может, только высокопрофессиональных продюсеров. Это должны быть люди, которые бы вкладывали деньги в то, чтобы барды звучали во всей стране — по телевиденью, на радио, в живых залах. Авторам же в одиночку зарабатывать действительно проблематично. Мало того, если автора отлучить от его основного жанра, это творческий крах. Есть примеры — Розенбаум, Митяев, Дольский. Сейчас они почти не пишут авторской песни, они сочиняют шансон.

А что касается Москвы, то мы туда поедем. Томская команда, в которую вошли Трубин, Пономаренко, Томилова и Абушаева, Ланкин, Гуреев и я, даст в конце сентября концерт в зале Политехнического музея. Пока еще в планах выступления в центральном Доме Ученых и Доме Журналистов. Дорогу оплачиваем сами. Все гонорары отдадим устроителям концертов. Такой вот бизнес...

— Ходят споры о том, для кухни авторская песня или для сцены. А как ты считаешь?

— Для Человека. Если человек уделяет хоть какое-то время бардам — не исполняя, не сочиняя, просто слушая, я думаю, он становится чуть выше, чем остальные. Точно так же, как человек, понимающий классическую музыку, поэзию, литературу. Авторская песня — часть нашей культуры, истории, философии, всего стержня Российского.

СЕВЕРНЫЙ ПАРИЖ

ПО ДОРОГЕ

Посвящение А.Суханову

Этот северный Париж,

Без претензий на убранство,

От скамеек и до крыш

Делит надвое пространство.

Разделяет пополам,

Как ребенок шоколадку,

Нас — спешащих по утрам,

Нас — ложащихся в кроватку.

Этот город — чародей.

Этот город — горемыка,

Понимающий людей

С полуслова, с полукрика,

Подставляющий плечо

Под ветшающие зданья,

Слезы утерев со щек.

Город — центр мирозданья.

Не высоко ли беру?

Той ли меркою я мерю?

И не громко ли ору?

Да и сам себе не верю.

...Только улицы и зданья,

Да из окон чей-то смех.

Город — центр мирозданья!

По дороге, по которой камни, скалы,

Я иду, я пою — трубадур усталый.

А дорога не спешит, а дорога тянется.

Все, что время не сотрет,

нам с тобой достанется.

Нам с тобой достанется,

а потом забудется.

Лучшее не состоится, худшее не сбудется.

По дороге люди, люди будто птицы:

Клювы — острые глаза, крылья — ресницы.

А дорога вдаль бежит.

Поторапливайся, милый.

Жизнь свою не пережить,

не перешагнуть могилы,

Не переступить порог,

не добраться до ночлега.

Есть желание у ног — погулять по небу.

По дороге, как по небу, —

горизонт в звездах.

Ноги тонут в облаках, голова — в березах.

А дороге нет конца, а дороге нету края.

В изголовье два кольца,

а в подножии играют

Две надежды, две судьбы, два

несбывшихся желания:

Избежать своей сумы,

обрести признание.

Ольга СУХОДОЛИНА, студентка факультета журналистики Томского университета