Бронов: Сергей, как я уже сказал, нам очень приятно, что Вы у нас сегодня... и прочие реверансы.

Сергей, расскажите, пожалуйста, в двух словах, как давно Вы занимаетесь авторской песней, кто Вас туда привел, или что привело?

Хан: Случайно в1981 году послали в областной центр практически из деревни на фестиваль — дословно, как было написано в командировочном удостоверении, — самодеЛЬНОЙ песни, на котором мне вручили лауреатство и приз зрительских симпатий — при афигенной конкуренции. Потом — уже не случайно — послали на Шамору, в том же 1981 году, где также при огромном стечении зрителей и участников тоже вручили лауреатство и приз зрительских симпатий. Вручал, кстати, председатель жюри Виктор Берковский.

После этого все, пошло-поехало. После явного успеха, неожиданного совершенно, — сорвало крышу — из меня поперло. Как не попрет, когда поешь, несешь себя народу, а в ответ несколько тысяч народу — тогда на Шаморе было так много — машет фонарями и орет от восторга... Уже потом был агиттеплоход ЦК ВЛКСМ " Корчагинец" (дважды), новые песни, новые гастроли, всесоюзные фестивали в Саратове, Таллинне — все уже потом...

Бронов: Хорошо, Сергей, это — понятно. А вот была тогда какая-то внутренняя причина для этого? Может, какое-то чувство нереализации, некое внутреннее беспокойство? Может, желание понять что-то неосязаемое, поймать что-то невидимое, о чем даже плохо догадываешься?

Хан: Конечно, что-то было и, по-моему, осталось и сейчас.

Мне бы, конечно, сидеть, прислушиваться к себе и воспроизводить... но суета житейская. Семья просит положить что-то в клювик, и это удается нелегко.

По сути своей я больше склоняюсь к музыкальной части творчества, люблю классику за ее добротность и настоящее содержание. На сегодня главное, что есть во мне, — это возможность отличить настоящее от ненастоящего.

Что-то экологическое задвинул — ну, уж как получилось.

Бронов: Ничего, сейчас мы с этим разберемся.

Под понятием "классика" Вы подразумеваете классику авторской песни? То есть Юрия Визбора, Булата Окуджаву и т.д.? Что Вы имеете в виду, когда говорите 'добротность'? Качественные тексты, лишенные ореола графоманства и интересные музыкальные конструкции, находящиеся в единстве с текстом?

Поделитесь, пожалуйста, если можете, как Вы отличаете настоящее от ненастоящего?

Я просто думаю — может у других это как-то сложно?

А то у меня все до омерзения просто: если я чувствую фальшь в тексте (доверяю своим чувствам — а что поделаешь?) — либо он построен на различных клише, либо нелогичен, неинтересен, либо образы противоречивы — мне это кажется ненастоящим — искусно сделанным цветком для любования, аромата — ноль.

Может, я как-то буквально, что ли, все понимаю?

Хан: Если все это было бы просто...

Как я отличаю? Точно, наверное, не скажу. Это, как в разговоре, — чувствуешь неискренность человека или его открытость. Как почувствовать настоящее чувство и чем?..

А музыка, она и есть, чтобы лететь, тянуться, рассыпаться и выделывать круглое нечто и долго еще вырываться наружу. Как ни крути, внутри поэтической фразы есть внутреннее музыкальное содержание — как его почувствовать и выразить?

Если бы все так просто...

В твоем восприятии и неприятии может быть опасность ошибки — ведь человек может показаться фальшивым от того, что не знает, как выразить себя точнее, поскольку пока не обладает определенными формами, чувством меры и гармонии — такое бывает.

А классика — это то, что ты назвал, и для меня она есть ориентир, как глубокое чувство меры и гармонии в слове и музыке. Это тот случай, когда, что бы ни добавил от себя внутри этой темы, все уже лишнее — причем, явно.

С известной "Сигаретой" Визбора я сидел полгода — правда, наскоками, пока не нашел ту самую малость, что чудесно оживляет неновую и известную песню, и делает для меня самого эту песню чем-то сокровенным.

Кстати, я первый исполнитель "Гулливеров" Ланцберга в ее несколько джазовом варианте — в 1981 году. Тогда это было необычно, поскольку оценочный подход был сугубо в КСПэшных рамках — за это я был нещадно бит в свое время... А песня-то пошла. Похожим образом получилась "После бала" Шипилова, я ее услышал от замечательной Люси Печенкиной из Новосибирска — она приезжала к нам в начале 80-х... Замечательное времечко было.

Бронов: Вы меня немного неправильно поняли, Сергей. Когда я говорю "фальшь", я не отношу это к человеку, к автору — я оцениваю материал отдельно. Для текста или песни, как таковой, не важно по каким таким причинам она наполнена шаблонами, курьезами или еще чем. Какая разница, почему материал получился таким? Для материала — никакой.

Он так и останется фальшивкой, несмотря на то, что: автор был искренен, но просто неопытен или автор был опытный, но схалявил, ради увеличения денежного потока в свой карман или это экзерсис на потеху толпы или еще, бог знает, какие причины. Когда отбросишь автора, фальшь останется. Конечно, опытный исполнитель сумеет наполнить, не спорю.

Прокомментируете?

Хан: Да комментария и не надо, так оно и есть. Кстати, и не спасет такой материал никакой исполнитель — ему ведь при аранжировке нужно на что-то опереться в тексте и музыке, на какие-то точки соприкосновения, ключевые слова и ноты, эдакие фишечки в его (исполнителя) вкусе. А если их нет, куда опираться— то?

Кстати, визуально такие безвкусные вещи можно различить. Пока поет человек, заламывает руки, закатывает глаза, в голосе напор фортиссимо, идут волны — думаешь: 'Ого, как круто!' А закончил товарищ, и не можешь вспомнить, о чем он пел-то. Такие песни я называю биологическими. И они не так редко попадаются.

Бронов: Хм. интересное название, главное — есть поле для интерпретации.

Кстати, о биологии.

Сергей, вот я заметил... может, неправильно... но все же. Мне кажется, что люди, которые приходят в АП, находятся в ней определенное время, как бы отпущенное им природой, и, по истечении этого срока, уходят. Не то, чтобы они перестают любить песню, но уже не учат новые песни, или делают это крайне редко и только для себя, перестают выступать со сцены, не ходят на концерты. А если и ходят, то больше для того, чтобы встретиться со старыми друзьями, как говорят — потусоваться, а не для того, чтобы обогатить песней свой внутренний мир. Вот, например, я слушаю и пою АП для себя и друзей лет 16, а в АП, как говорят, я пришел четыре года назад — сиречь я четыре года, ну... не то, чтобы серьезно занимаюсь АП, но, по крайней мере, стараюсь это делать обдуманно и так, чтобы людям было приятно меня слушать. Так вот, я чувствую, что некоторый свой ресурс я уже выработал — я могу по несколько дней не брать в руки гитару, не тороплюсь разучивать новые песни, даже те, которые очень нравятся... Нет, мне не перестала нравиться АП — я так же, как и раньше, могу с удовольствием петь друзьям хоть сутки в походах и на разных встречах... но, мне кажется, что для АП я умираю.

Так вот, вопрос: можете Вы сказать, что Вас удерживает так долго в АП, есть ли какой-то секрет этого долголетия? Может быть, у вас есть рецепт, который может вылечить меня и таких, как я? Что для этого надо делать?

Или это не поддается анализу?

Хан: Анализы должны быть всегда.

Вопросы серьезные задаете, батенька. Коротко попробую. Если бардовское нутро есть продолжение внутреннего человеческого, то человек остается в этом навсегда, потому что выражение себя в песне есть выражение личностного. Сам гитару беру в руки раз в месяц — стыдоба — но в голове всегда крутятся какие-то мотивы и конструкции. Причем, все, что попадается в область восприятия, прокручивается в мозгу неоднократно. И это не выискивание каких-то удачных составляющих, а поиск истины.

Вообще, трудно быть честным, а в песне это особо видно.

Вообще самое трудное — это просто петь, вернее, петь просто, слушать просто, говорить просто. Короче — жить просто. Для этого нужно чувство внутренней гармонии. Поначалу, когда я слушал Окуджаву, меня корежило от скрипа голоса, воющей гитары, скрипа пластинки. НО когда до меня дошел смысл того, о чем песни... ОН — первоисточник. Таких авторов мало. Визбор, Высоцкий. А хорошо потому, что — просто.

Вот, вчера смотрел по ОРТ Митяева из Кремлевского Дворца — расстроился за него. Все-таки он классный автор и талантливый артист. А смотрелось без души, как-то устало. На излете. Понятно, что — монетаризм. А он уже не может по-другому. Точно то же было и в Театре Эстрады два года назад — я был в марте в Москве.

Бронов: Сергей, если я спрошу, что такое "истина" в контексте Вашего ответа, Вы промолчите? :)

Хан: Для тебя не нов случай, когда жюри начинает спорить о том, что такое авторская песня. Самое тупое занятие, доложу я вам. Этот спор — удел музыковедов — вот, как была музыковед в фильме "Граница — таежный роман", в исполнении Ренаты Литвиновой — я с нее плачу — от умиления, потому что, вот, такие и есть они, музыковеды. Режут носки посередине, тогда когда нужно немного подшить. А речь идет на самом деле о своде каких-то взаимоприемлемых логических правил на данный случай.

Мы ведь все разные — и посреди жаркого спора, в паузе между выкриками, вдруг прозвучат несколько слов, выражающих нечто совершенно ясное — и всем вдруг становится понятно, что спорить не о чем, вернее, уже не о чем — вот оно, истинное.

"...за меня невеста отрыдает честно,

за меня ребята отдадут долги,

за меня другие допоют все песни

и, быть может, выпьют за меня враги..."

Вот, что можно добавить к этому? Четыре строки и — вся жизнь.

Бронов: Я бы тоже, Сергей, не стал бы спорить. Для меня не важно, в каком жанре песня, важна — фальшь. Точнее, ее отсутствие — то, о чем я говорил выше.

Нет?

Хан: Ну, все-таки, я бы вернулся к тому, что отличает авторскую песню от прочих музыкальных искусств. Искренность — безусловно. Особая доверительность — как у Никитина — да. Все-таки, какая то непосредственность Веры Матвеевой, не исключающая задор Юлия Кима, романтизм Кукина и Городницкого, визборовский добрый юмор, прочность и постулатизм Окуджавы и т.д.

Но, вероятно, все это есть и в других — гармоничных и приемлемых — формах, которые созвучны сегодняшнему времени. Кто знает, какое у сегодняшнего дня музыкальное лицо?

"Ау, — пишите. Вам — точно — зачтется" (Булат Окуджава)

Бронов: Безусловно, в своих формах песня, даже авторская, шагнула далеко вперед за последнее время.

Сергей, а расскажите, пожалуйста, в двух словах, чем занимается Ваша Лаборатория АП, ее цели?

Хан: Лаборатория объединяет всех действующих авторов на Островах. За пять лет что-то около 200 человек. Постоянных — 70-80. Самое большое сборище — областной фестиваль в январе — в конце.

Почему Лаборатория? Всем видно, что если жить в рамках классического КСП — мало что останется. Жизнь другая. Люди другие. И тупо талдычить, что, дескать, ты не так делаешь песню — по меньшей мере, некорректно. И — некрасиво. Есть же право автора на свое видение.

Лаборатория дает рамки некоторого эксперимента, когда автор может выделывать чуть из ретро бардовского, джазового, немного попсового, что-то из легкого рока — короче все, кроме явного хеви метал, кришны и других крайних течений. В основе же восприятия должна оставаться искренность, личностность восприятия текста, доверительность — то есть все то, чем богата авторская песня.

То, что сейчас сказал — проверено на деле. Наша атмосфера в Лаборатории привлекает не только авторов от песни, но многих совершенно сторонних людей из искусства — музыкантов, поэтов, художников, актеров, функционеров. И она (Лаборатория) сильна именно тем, что благоприятно расположена к созидающим и состоит из теплого общества совершенно разных по типу и цвету людей. В лаборатории народ находит друг друга часто временно, отваливает для реализации своих проектов и через какое-то время возвращается опять найти кого-то. И мы — все вместе — как один. Это очень серьезная удача. Не обижайтесь, но это то, чего не хватает у вас в Приморье, в Хабаровске. Про запад вообще не будем. И в этом никто не виноват — такое время.

Все это изменится, придут другие люди, они будут также зажаты монетаризмом и какими-то финансовыми задачами — от этого никуда не деться. Но без главного — собственно содержания предмета — ничто и никто не удержится.

Бронов: Сергей, само название — Лаборатория — подразумевает какой-то процесс. Скажите, вот, кроме процесса выплескивания в массы песен (запись кассет), существуют ли другие, как бы внутренние, направленные на развитие автора мероприятия? Я говорю о действии, напоминающем мастерские. Предвидя, что Вы скажете про корректность и про то, что нельзя сказать, как надо писать, отвечу сразу: согласен с Вами, я не знаю, как надо писать. но мне кажется, что я знаю, как не надо.

Хан: У меня принцип невмешательства — если человек не просит, я никогда не лезу со своим занудством. Призываю и вас к этому. Но если человек подошел сам и он внутренне готов к неприятным для себя вещам — а ведь какого автора ни возьми, он ведь птица божья — значит, человек созрел для очередного рывка вперед. И это (созревание) — есть качество чисто личностное, от человека.

А песенное выражение есть вторичное от этого. Поэтому, внутри творческого процесса в Лаборатории для меня основная цель — это условия для личностного роста человека. Взаимное обогащение через творческий обмен многоликого человеческого Эго. Его растворение во имя чего-то более важного. Ощущение единства со всеми — наедине. И в то же время полное — внутреннего мира -сохранение собственного личика. И это — не спиритизм. Вполне реально.

При том, что народу немало, меня связывает с каждым вполне определенное нечто. Временами достаточно непростое, иногда тяжелое (это нечто) — все же звезды. Эту связь я тащу вместе с ним в конструктивное русло — а дел немало, есть, где отличиться. И мы привыкаем к этому — к делу. Общему делу. За этим становится не особенно важно, что у нас с ним было и осталось разного. И важно ли это?

Я знаю, что народ шарится после лаборатории — им не хватает отведенного времени по средам — большими кучами, после рюмки и без чаю поют до ора, пишут на всем, на чем попало, несут это друг другу — на самом деле ищут эту самую истину.

Важно, что нашли они друг друга именно здесь, в Лаборатории. И в каждом из них живет часть меня самого — они мои дети — вот как хорошо я пристроился... А по жизни нет ничего важнее, чем найти человека. Я не только в личном плане, а вообще. Все равно все истекает, меняется, надо соответствовать, поспевать, опаздывать, понять — догонять и все время искать — смотреть и слышать вокруг — не только глазами и ушами — всем нутром.

Бронов: Это вы, по-моему, верно заметили, что человек должен созреть для вмешательства и захотеть этого.

Поэтому, мне кажется, что на фестивалях нужно Прослушивание отделять от Мастерской, как мы пробовали на ТИН-КАНЕ, а та модель, где для прохождения в конкурс надо пройти Мастерскую неудачна именно большим количеством отрицательных эмоций, что не нужно ни организаторам, ни участникам.

Вы, извиняюсь, сторонник какой модели?

Хан: У фестиваля задача: определенно продвинуть самое важное, составляющее суть движения, творческого процесса в данном регионе. Это выражается тем, что именно прозвучит со сцены этого фестиваля. То есть то, что пропустит жюри при прослушивании. В этом смысле, конечно, надо отделить прослушивание от

мастерской.

Мастерская нужна только тому, кому это нужно. Причем, я думаю, что разбор творчества конкретного автора не стоит делать прилюдно, если он сам не попросит об этом. Сам процесс творчества достаточно интимный, многие ведь идут от сильных личных переживаний. В этом смысле надо следить за своими словами, быть очень точным в высказываниях.

Например, скажу по случаю, не согласен с тем, как делал Володя Ланцберг прослушивание в Фокино — кого похвалил, а в основном чехвостил на чем свет стоит — и принародно. Рядом стоят молодые ребята и слушают то, что говорится, вообще-то, конкретно одному человеку — автору. И, поскольку мы все абсолютно люди разные, то у каждого при этом свое мнение по данному моменту, только по каким-то важным и не важным причинам, в основном, все молчат. Может от того, что они — публика? Публика здесь лишнее, она не нужна. Мне лично было неудобно присутствовать при ситуации, когда автор робко и неумело пытается защищаться — защитить себя и свое сокровенное. И молчание окружающих логично тем, что, вообще-то, истины в последней инстанции — нет. И пользы — никакой. Дело Мастера высказаться и обосновать, дело автора — принять или не принять — это абсолютно его (автора) право. Ему же мыкаться.

Я предпочитаю мастерские очень узким кругом, лучше вообще наедине, практически на равных. Все равно твое влияние зависит не от общественного веса, а от того, насколько быстро и точно ты уловил и почувствовал автора и то, чего он ищет вообще и ждет конкретно от тебя, можешь ли ты это ему дать и в какой форме это можно сделать.

Поэтому ты правильно говоришь об отрицательных эмоциях в Фокино — так оно и было.

Бронов: Ну, хотелось бы немного смягчить Ваше впечатление о мастерских, проводимых В. Ланцбергом. Несмотря на присутствие некоторой отрицательной ауры, нельзя не сказать, что они крайне полезны, по-моему. Я всегда стараюсь воспринимать это как урок, пусть даже не очень приятный.

На Тин-Кане. У меня, конечно, уже был некоторый иммунитет: за два года до этого я был бит Ланцбергом в Арсеньеве. Месяца через два, когда я оклемался, я взглянул на свое творчество со стороны, думаю, сделал правильные выводы и внутренне сказал Владимиру Ланцбергу "спасибо".

На Тин-Кане я перед мастерской подошел к Ланцбергу и мы минут 20 беседовали тет-а-тет на предмет моих стишков, которые я ему показывал. Конечно, такая интимная беседа не вызвала никаких отрицательных эмоций. Спустя час я, уже при народе, показывал ему свои песенки, и, хоть он их и не ругал, но какой-то осадок остался. Странно, да?

Я думаю, что мастерские, отягченные массовкой можно оправдать отсутствием времени повторять одно и то же много раз.

Хорошо. Оставим эту темную тему и перейдем в более ясные края.

Сергей, я вот, допустим, практически незнаком с Вашим творчеством. Слышал пару песен на кассетах Вашей Лаборатории АП, на фестивалях немного... Мне очень нравятся Ваши исполнительские работы — песни Ланцберга и Визбора в Вашем исполнении звучат совсем по-другому, отлично, как от авторского исполнения, так и от привычной их подачи разными исполнителями.

Много ли у вас песен на чужие стихи? Есть ли — на свои? Много ли таких чужих песен, которые Вы считаете сделанными Вами в какой-то особенной, своей, манере.

Хан: Немного, к великому сожалению. Своих песен где-то десятка полтора, все — на чужие стихи. Сам не пишу принципиально, только мелодия и аранжировка. Больше люблю работать над классикой. Чтобы народ зацепить известным материалом, нужно очень сильно попотеть, это отнимает много сил.

Пороху у меня много — нет времени. Нельзя заниматься чем-то чуть — ни авторской песней, ни бизнесом.

Причем, для бизнеса не нужны никакие эмоции — голый расчет и логика. А для песни совсем наоборот — никакой логики — одни эмоции. Переключаться быстро не удается.

Сейчас свою функцию по жизни вижу в том, что помогаю окружающим выразить себя — потому меня очень волнуют одаренности. Много у нас и у вас ребят, из которых может выйти толк. Разница между условным мастером и начинающим только в том, что один уже понял, а другой не знает чего-то. Причем, это знание не передаваемое — каждый доходить должен сам — вот есть ли человек, который рядом и знает, как помочь? Причем, — корректно. С любовью к ближнему.

Из переработанных есть Дольский, Окуджава, Берковский, Никитин, Ланцберг, ранний, Розенбаум, Визбор и ряд др.

Бронов: Сергей, фразу "Сам не пишу принципиально, только мелодия и аранжировка" объясните, пожалуйста. Что это за "принципиальность" такая? Я тоже принципиально не пишу, а иногда просто не могу никуда от этого деться.

Хан: Да дело просто объясняется. Когда доходишь до определенного уровня понимания поэтического материала, то нужно и в своем творчестве соответствовать этим высотам. Ну, если бог не дал — зачем юродствовать.

Я ж говорю — это все видно за версту, как не прикрывайся внешними прибамбасами и большим количеством суперсложных аккордов. Спасибо, что хоть вижу.

А вот с музыкальной частью все в пределах возможного. Для этого слушаю все, что возможно — джаз, рок, поп, народное и пр. Посещаю церковь (правда я некрещенный), выставки, концерты самодеятельные, часто приглашают в разные жюри — по департаменту культуры, сахалинский квн, профтех, детские — все, что может возбудить внутреннее, спящее до поры до времени.

Все равно метода появления на свет чего-то настоящего практически одинакова, природа рождения носит похожий характер — чего бы это не касалось.

Бронов: Сергей, скажите, какие фестивали на ДВ Вам нравятся? На каких Вы предпочитаете бывать и на каких, если таковые имеются, — ни в коем случае. Почему?

Хан: Какой ты молодец — это вопрос из грустных и неприятных.

Вот, зачем нужны эти фестивали — скажи?

Правильно — чтобы плодотворно пообщаться с такими же лабухами, как сам. Причем, от фестиваля к фестивалю должен быть разгон — эдакий набор высоты. Должна перемещаться планка, ведь для себя нужно расширить кругозор и географию, должны быть новые песенные философии из других регионов. Размешать творческую кровь, найти новый материал для домашнего анализа и переработки.

Организация и конструкция фестиваля должна отрабатывать именно это. Если это делается хоть в какой-то мере, то организаторам простится не поданый вовремя автобус и прочая ерунда.

Хотя сегодня, при таком огромном опыте проведения, это — непорядок.

Конечно, много зависит от состава жюри. Если члены просмотровой команды и жюри устали от самих авторов и от самой авторской песни и не могут толком объяснить отверженному конкурсанту, почему его не включили в конкурс или концерт и прочее... Хотя всегда можно найти одну минуту и внятно подискутировать — одним обиженным будет меньше. На правду трудно обижаться долго. А часто налицо простое подавление своим весом и положением.

Вот, скажи, есть ли такой фестиваль? Я — не знаю.

Особо обидно, не скрою, — за Приморье. Шамора — моя вторая родина. Хотелось бы повлиять на ситуацию в положительном плане, чем-то помочь. А вообще, это — ваш вопрос — региональный. Вам жить. Ну, конечно, непорядок — при таком количестве талантливой молодежи — а это для меня ясно безусловно — иметь тот фестиваль, который у нас есть.

В буквальном смысле.

Бронов: Ну, творческая сторона фестиваля "Приморские струны". э. если и есть, то от моего взгляда прячется куда-то. Хотя там есть светлое — "Синий краб" — дети не могут не радовать.

Но перед организаторами я, конечно, преклоняюсь. Я пару раз организовывал маленькие-маленькие фестивальчики — это так тяжело. По деньгам — пролетел, головная опухоль спала недели через две после окончания мероприятия, ненависть к людям прошла еще позже — тяжело. Как выжил — не знаю.

Сергей, вы оба раза были на новом фестивале ТИН-КАН в г. Фокино. Как Вы его оцениваете? Будет ли, по-Вашему, у него будущее?

Хан: Анекдот.

Белогвардейская атака, и, вдруг, перестает стрелять пулемет.

Командир орет: 'Почему, растуды твою мать!?

Боец кричит: 'Товарищ командир, патроны кончились.'

Командир: 'Но ты же коммунист!'

...и пулемет застрочил снова...

Ситуация в Фокино напоминает что-то из этой области. На самом деле, там замечательный народ — они меня устали, когда я им проводил занятия два года назад, — как приятно, когда ты можешь так конкретно помочь молодым ребяткам. Мне очень нравится городок, место, удачное время проведения. Организаторам я говорил, как можно раскрутить новое, непорочное пока имя фестиваля Тин-Кан.

Что именно — не скажу — есть элемент новизны идеи, и я подарил им ее. Как фокинцы смогут использовать идею — это их дело, их шанс.

Просто у каждого фестиваля есть отец и мать — духовный и материальный родители. Вот, как в семье, так и проходят эти фестивали. Тин-Кан, к сожалению и без обид — сирота фокинская. Я очень надеюсь, что фестиваль выживет и приложу к этому все, что смогу. Там очень хорошая аура и главное — небалованный, искренний народ. А традиции и все такое — нарастут, была бы кость.

Бронов: Будем надеяться, Сергей. Мне тоже дорог этот фестиваль.

Сергей, ну, поскольку эта страничка считается (мной) поэтической, как бы... я просто не могу не задать следующего вопроса: Вы любите поэзию? Как часто Вы читаете стихи? Какие поэты Вам нравятся?

Хан: Читаю нечасто. Но все время ищу. Это удача, когда вдруг ты листаешь в полусне, и вдруг что-то щелкает — похоже, оно.

Правда, потом, при свете дня, может быть не так...

Любимые стихи, как ни странно, — классика в пределах старой школы. Лермонтов, лирика Блока, Светлов, Ахмадулина, Баратынский, Рождественский, Ахмадулина, Есенин, Цветаева...

Из нешкольных — Ксения Некрасова, Имант Зиедонис, Александр Испольнов, Людмила Татьяничева, Куприянов Вячеслав, Юрий Поройков и др.

Бронов: Сергей, а вот как Вы считаете, любые стихи можно положить на музыку, или существуют тексты, где музыка — это уже просто лишнее?

Хан: Мне кажется, что если стихи настоящие, то кто-то из нас может услышать в них то, что не услышат другие.

Думаю, что хорошим стихам не помешает хорошая мелодия — ведь в песенном виде легче и быстрее доходит и дольше живет.

Почему-то в голову первое пришло — вот есть такой Валерий Пак, он живет в Москве — у него самые классные песни написаны на стихи Николая Заболоцкого. Но в тех стихах очень тяжелые и длинные конструкции — в строке слов по 7-10 — и сумел же увидеть в них автор мелодию. Мелодии очень хорошие, и хорошие песни.

Бронов: Ага, был я на концерте Валерия Пака в 87 году, даже одну его песню пою.

Сергей, спасибо огромное, что пришли к нам. Вроде, пора и заканчивать. пора бы задать заключительный вопрос. какой-нибудь "Ваши творческие планы".

Но, мы не ищем легких путей.

Сергей, скажите, Вы — счастливы?

Хан: Мне не раз говорили, что я произвожу впечатление внутренней сбалансированности. Это не очень далеко от истины. Это нелегко дается и сейчас. И к этому я пришел далеко Не сразу и НЕ легко.

Были вещи, за которые мне и сейчас неудобно, но, вообще-то, я прошел несколько трудных испытаний — медными трубами (десять лет директором большого вычислительного центра), деньгами (когда-то они у меня были) — с небольшими потерями. Стоит в этом мире жить, сохраняя внутреннюю гармонию несмотря ни на что.

Считаю очень важным, что сохранил друзей со школы и со двора, службы в Советской Армии, студенческих друзей. Основная трудовая жизнь прошла в крупнейших объединениях — Сахалинуголь и Сахалинская железная дорога — по десять лет. Конечно, в сахалинской культуре я свой человек много лет. А уж то, что дала мне авторская песня, и склонность к туризму и путешествиям — не поддается учету. ВСЕ — мое. Конечно, на Сахалине мне уютно и это помогает переносить всякие пакости — в основном, от макроэкономики.

И, видимо, наступила пора разбрасывать камни. Это — с удовольствием.

Хотя в планах много исключительно хорошего — очередной региональный фестиваль в январе, подготовка и выпуск большим тиражом СД — сборника самого лучшего в авторской песне на Сахалине — ориентировочно в апреле, в июне автопробег по Сахалину, в июле -фестиваль "У Татарского пролива", в августе планируется автопробег в ваши края на внедорожниках по маршруту Сахалин-Славянка с заходом на Ханку и Находку, если получится по времени — Арсеньев-Дальнегорск. Маршрут просчитывается.

В областных департаментах планируется проведение авторского концерта в Чехов-центре — это наша самая большая и престижная сцена, но я решение еще не принял. Лет бы десять назад я был бы благодарен за такое предложение. А сейчас — когда это все? Готовиться же надо. А работать когда? Успеть в разные края. По Сахалину проехать — новые места открыть — у нас же красота неописуемая — на севере тундра, на юге — субтропики.

Приезжайте — точно заболеете Нашими Островами. Но это — хорошая, самая лучшая и экологически чистая болезнь.

И точно — после глотка традиционного русского (и не побоюсь этого слова — корейского) напитка — конечно же, чаю — потянется рука к ПЕРУ. Или еще куда — это, друзья, неважно — главное, что потянется...

На прощанье скажу два слова: берегите себя. В каждом из вас заложено некое благословение природы и в чем это скажется, и когда, не знает никто — в том числе и вы сами. Не теряйте себя в этой жизни — все образуется и придет.

Где-то читал — и зацепилось:

" ...снег сыпал звезды под ноги собакам, но их глаза были обращены к небу..."

Так что, смотрите под ноги и не забывайте про звезды.