Автор родился в 1948 г. в Советском Союзе (г. Саратов), но детства как такового у него не было: он рос болезненным ребенком и учился в музыкальной школе. Поняв, что его, детства, так и не будет, с шести лет стал автором. И даже годы, проведенные в политехническом институте, ничего уже не смогли изменить.

В дальнейшем он подвизался в качестве инженера ВПК, худрука большого ДК, механика по игровым автоматам, воспитателя, заведующего научной лабораторией. На все это угробил более сорока лет, так что испытать себя в качестве нотариуса, змеелова, кабельщика-пупенизатора, авиадиспетчера, вздымщика, коммерческого директора, каскадера и инкассатора, видимо, уже не успеет.

Автор вошел в историю тем, что ввел в свой обиход понятие "поэт по случаю". Поэт, так сказать, vulgaris пишет стихи, как на работу ходит. Поэт "по случаю" ходит на работу и при этом иногда пишет стихи.

Понятия "работа" и "дело" автор строго разделяет. Любимые дела его лежат в сферах инжениринга, социопсихологии и педагогики. Творчество он не считает ни работой, ни делом. С каким из этих двух понятий сопрягается третье — "профессия" — он не знает до сих пор, но подозревает, что все дело в самоощущении: можно работать поэтом, служить делу поэзии или чувствовать себя поэтом (про некоторых даже говорят: "Он был поэтом"). Сам автор считает себя профессиональным филосопедистом. Это обязывает ко многому, но ни к чему конкретно, что чрезвычайно удобно само по себе.

Немного о творчестве

Тщательное расследование показывает, что людей, для которых песня или стих — цель, исчезающе мало. Гораздо чаще это средство. Средства, как известно, бывают наружные и внутренние. Песни наружные рассчитаны на внешнее воздействие и предназначаются для употребления со сцены, а лучше — с помощью средств массовой информации. Несмотря на такие, казалось бы, атрибуты сугубо внутреннего пользования, как "давай, кунак, поговорим"...

Автор пробовал изготавливать всякие средства, но в наружных не преуспел. Лучшие из внутренних собраны в этой книжке.

Как было уже отмечено, учеба автора в музыкальной школе сопровождалась насильственными действиями со стороны его родителей, так что он с юных лет мечтал положить на музыку что-нибудь солидное. Со временем выяснилось, что на музыку хорошо ложится вся личная жизнь. Это и несчастная любовь (стр. ), и письма к друзьям (стр. ), и тяжелые продолжительные болезни (стр. ), и то, что каждый раз случается после них (стр. ), и многое другое. Краткость данного предисловия не позволяет упомянуть счастливую любовь (стр. ), письма к бывшим друзьям (стр. ), проблемы творчества (стр. ) и взаимоотношений с иррациональным (стр. ), приступы социального и психологического протеста (стр. ), молитвы и заклинания (стр. ), а также все остальное (стр. ).

Особо следует сказать о переписке. В любом солидном собрании сочинений она занимает тома с третьего по сто двадцать восьмой, которые подписчиками злостно не выкупаются, что пагубно влияет не гонорар автора. В данном издании она равномерно распределена по всему объему, благодаря чему изъятие ее несколько затруднено. Но даже там, где она представлена в натуральном виде (глава "Трава забвения"), автор великодушно снабдил ее нотами, что, по идее, должно значительно снизить психологический травматизм.

Собственно, автор никогда и не скрывал, что его песни — всего лишь удобный способ хранения, транспортировки и употребления стихов. Ближе к старости, когда координация движений мысли ухудшилась, стало не до песен, не до рифмы, не до строгого ритма, хотя и не совсем до лампочки. Короче, автор обосновался в той неширокой, но вполне уютной экологической нише, имя которой — верлибр. На него тоже можно многое положить, хотя и не так откровенно и нагло. Плохой верлибр перестает быть стихом и становится дурной прозой. Хорошей прозы автору не написать никогда. В этом смысле он, видимо, уже приплыл.

Так что — встречайте.

Еще от автора (послесловие)

Автор возмущен аморальным поведением Натальи Зернаковой, инженером-физиком из Саратова, которая в рабочее время, на рабочем месте, то есть, фактически, за государственные деньги на протяжении ряда лет бесцеремонно копалась в его архивах, выискивая в них все мало-мальски похожее на стихи или песни.

Автор выражает решительный протест геологу из Керчи Юрию Черноморченко, безответственно израсходовавшему огромное количество дефицитных сортов бумаги и ресурсов пишущей машинки "Erika" на создание прототипов данного сборника.

Автор отказывается понимать логику поведения инженера-строителя из Санкт-Петербурга, матери двоих детей, Аллы Левитан, лишившей их на многие часы тепла и заботы только ради того, чтобы избавить его произведения от последнего признака неповторимой индивидуальности — почерка, который, якобы, никто не в состоянии прочесть, а также ради никчемной и бессмысленной систематизации всего огромного творческого наследия.

Автор до глубины души оскорблен заявлением ростовского музыковеда Инны Шварцман, что, мол, его, автора, нотные черновики всего лишь отражают его, автора, благие намерения, а людям, дескать, все это надо будет как-то петь, так что, якобы, необходимо проделать основательную редакторско-изыскательскую работу.

Автор объявляет строгий выговор с занесением в книгу Вовке Зернакову, который, вместо того, чтобы изобразить его, автора, на коне и в маршальском мундире, нарисовал вообще непонятно что, да еще и не похоже.

Наконец, автор никогда не простит бывшему ученику 7 класса средней школы № 5 г. Туапсе Андрюхе Купавскому то, что, когда автору подарили на день рожденья широкоугольный объектив, Андрюха первым делом запечатлел его с вытаращенными глазами и устремленной в даль нижней губой.

1994 г.