Родился в Вологодской области в г. Белозерске.

В 1929 г. семья переехала в Кронштадт, в 1936-м – в Ленинград.

В семье было 3 ребенка: старшая сестра Рита (умерла в первую блокадную зиму), сам Николай Ивановский и его младшая сестра Тамара.

В 1941 году Н. Ивановский был эвакуирован из Ленинграда в интернат, в Кировскую область. В 1943 году, после прорыва блокады, с группой

сверстников возвращен в Ленинград.

В первый раз осужден за хулиганство в 1944 году. После серии побегов из колоний Горьковской и Ленинградской области в очередной раз

пойман и, в 1946 году, этапирован в Карелию – там, и в том же году, сочинил песню "Постой, паровоз".

Отбывал срок в лагерях в зоне Беломоро-Балтийского канала: Медвежьегорск, Кемь и другие. Оттуда, из Карелии, вновь бежал в Ленинград.

В 1948 году, с добавленным сроком, отправлен уже на Таймыр, в Норильск. Остальные песни (из сохранившихся) написаны в Норильске.

Из лагерей периодически присылал матери рукописи стихов, с просьбой пересылать их в редакции. Но, разумеется, по условиям того времени

его родным было не до того.

Освободился по амнистии 1953 года.

С 1955 года работал на "Ленфильме" – 35 лет.

В начале 1960-х пришел в ЛИТО "Нарвская застава", где познакомился с Г. Горбовским, Н. Рубцовым, А. Моревым и другими поэтами.

Выступал со стихами на поэтических вечерах.

Член Союза писателей с 1983 г.

Природа Н. Ивановского – это стихийность, взрывные эмоции, неподражаемый хохот. Своей жизнерадостностью заражал друзей и всех тех людей,

с кем соприкасался. Эмоциями и стихийностью пронизано и все его творчество. При этом, если отвлечься от некоторых необходимых,

обязательных в литературном произведении сюжетных поворотов, почти вся его проза(и лагерная особенно) – автобиографична.

Благодаря многочисленным киноэкспедициям, Н. Ивановский объездил почти всю страну. В связи с литературным творчеством, и в связи с

работой на "Ленфильме" сложился и основной круг его общения: писатели, актеры, режиссеры.

Многие друзья ушли из жизни. Среди них: актеры Анатолий Солоницын, Олег Даль, Михаил Кононов. Режиссеры Виктор Аристов, Геннадий Беглов.

Кинооператоры Юрий Векслер, Владимир Бурыкин.

Жизнь и творчество этих (и многих других, здесь не названных) людей – в прошедших десятилетиях.

Остался в прошлом и заразительный смех Н. Ивановского: Николай Николаевич Ивановский умер 11 октября 2007 года.

P.S.

В начале 1990-х годов на петербургском радио (ведущий радиопередач – актер Иван Краско) Н. Ивановский рассказывал о себе, исполнял свои песни, читал стихи.

В феврале 1996 г. в "Комсомольской правде" опубликовано интервью Н. Ивановского Татьяне Максимовой.

О Николае Николаевиче Ивановском публиковались статьи в газетах: "Петербург-Экспресс", "Секретные материалы 20 века", "Вести",

"Совершенно секретно" и др.; в журналах "Шансон – вольная песня", "Звезда", "Рыцари ринга"; в книге Михаила Дюкова "Русский шансон:

люди, факты, диски...", в сборнике авторской песни "Поющая душа".

В начале 2004 года в Германии выпущен диск "Письмо с Севера", исполнитель Андрей Рублевич, автор и композитор Михаил Дюков.

Здесь же исполнены и четыре песни Николая Ивановского.

Фрагменты из интервью Т. Максимовой, опубликованном в "Комсомольской правде" 23 февраля 1996 года:

"ПЕСНЯ НАРОДНАЯ. СЛОВА – МОИ."

История автора песни

"Постой, паровоз, не стучите, колеса..."

невероятна, как сама жизнь.

— Николай Николаевич, как реагируют люди, когда узнают, что вы автор популярной песни?

– А я не говорю никому. Знают только мои друзья. Написал я ее почти полвека назад, когда сидел в Карелии, мне тогда 18 лет было. Освободился, вернулся в родной город, устроился на "Ленфильм". Ну, случались выпивоны, я пел, песня стала застольной. А потом ее запел Юрий Никулин с экрана...

– За что вы сидели?

– Был уркой, вором, карманником. Начинал с голубей. До войны все были помешаны на голубях: мы, мальчишки, их продавали, переманивали, меняли. А началась война – стал воровать, чтобы не помереть с голоду. В 12 лет меня с сестрой эвакуировали из блокадного Ленинграда в Кировскую область, в интернат. Связался с отпетыми, и пошло-поехало. За детской колонией – зона. Пять раз бегал. За последний побег дали 8 лет. По тюрьмам долго меня перекидывали: начальство как взглянет на мои наколки, так сразу отказывается брать. Так дошел до Таймыра. Был я заводила, камеру держал, мне подчинялись все. Водил бригаду в шахту, "липу" с нарядчиком подделывал, за деньги, конечно. Денег я много наигрывал, спирт пил, свежие яйца ел. У вольняшек была единственная корова, мне 2 литра молока каждый день передавали. Я умел обыграть всех и, главное, не проиграться до штанов, вовремя остановиться. Сочинял и пел блатные песни, другие там не признавались. И тайком писал стихи про Ленинград.

– И как вы завязали?

– Я еще в 20 лет понял, что и честные воры, и суки – стая волков, и мне завязывать надо. Ну и талант меня спас, наверно. Оставалось во мне всегда что-то от культурной жизни, от интерната, где я любил выступать, песни петь. Там я читал запоем при луне – с тех пор близорукий. "Овод" моя любимая книжка была.

В 53-м году в лагере на Таймыре я в резню попал между суками и честными ворами. Мне или 25 лет светило, или нож в спину. Спасла амнистия после смерти Сталина. Радовались все: "Усатый загнулся". Я уже понимал, что к чему, хоть и молодой был, 24 года. На пересылках с политическими сидел, только убийц Горького человек 200 видел, а сколько было покушений на Молотова!.. Короче, вышел, прописался в Ленинграде у матери с сестренкой в 12-метровой комнате в коммуналке и пошел на работу устраиваться. На мне американский реглан, очки позолоченные – все в карты наигранное. В отделе кадров спрашивают: "Вы техником к нам?" Я протягиваю справку с пятью фамилиями – сколько раз бегал, столько и фамилию менял: и Ивановым был, и Болонкиным, и Вертбутылкиным. "Таких не берем", – говорят. Грузчиком на "Ленфильм" устроился. Обнюхался, присмотрелся и попросился в осветительный цех. Там и отработал 35 лет до пенсии, был начальником участка, вторым оператором у Евгения Шапиро, "Виринею", "Соломенную шляпку" снимали.

– И все это время писали...

– В 56-м в газете "Смена" сатирические стихи напечатал. Подружился с Глебом Горбовским. Как раз кафе поэтов открылось, мы там стихи читали. Меня за мою "Россию, 37-й год" в Большой дом вызвали, а Горбовского – за "Квартиру № 6". Тогда еще вякать можно было, отдушина, 62-й год. Но я стал осторожнее, перестал читать публично, только друзьям.

— Когда вы пишете?

– Время стихов – осень. Ага, как у Пушкина. А к зиме на прозу перехожу. Вот сейчас, правда, опять стихи пошли. Люблю Рубцова, Есенина, Чухонцева. И Франсуа Вийон мне близок. Кажется, у нас с ним много общего. Он спал в сырой яме, сидел на хлебе и воде. Может, ему было хуже, чем мне, но и я нагишом мерз в карцерах, сходил с ума в клоповниках, прошел кабаки, голод, поножовщину. Он ушел в 30 с небольшим, а мне повезло, я долго живу.

Материал подготовил племянник Н. Н. Ивановского Александр Дюрис.