Разговор поэта с другом
Владимир Бобриков
Друг:
- Ты надоел своей тоской.
Тебя послушаешь - и тоже
Вдруг вспоминаешь все, что прожил,
Теряя сон свой и покой.
Ну что опять тебя тревожит?
Поэт:
- Отвечу в рифму я - всё то же,
Что было, есть и будет вновь -
Неразделенная любовь!
Друг (усмехаясь):
- К кому на этот раз?
Поэт:
- К Отчизне, которой раз и навсегда
Я всё отдал бы... кроме жизни.
Друг:
- Так жизнь свою ты ценишь?
Поэт:
- Да!Ценю, когда она не ценит.
Бездушие известно нам.
Хула тому, кто ей изменит!
Но жизни я ей не отдам.
Друг:
- Отдашь, поскольку понимаешь,
Что ты не целое, а часть
Отечества. А ты страдаешь
От частности, чья кличка - "власть",
Что не бывает безупречна.
На то она и власть, мой друг,
Утешься - и она не вечна.
Хотя...
Поэт:
- Ты замыкаешь круг!
Друг:
- Да этот круг всегда был замкнут!
А непокорным суждено
Вступать с властями в перепалку,
В который раз ступать в ...!
В итоге: поменяв на мыло
То шило, что засунул в зад,
Поймешь, мой друг, что лучше б было
Не опускаться в этот ад!
К примеру, написал поэт
По молодости злую оду,
И в результате - в высший свет
Вошло цареубийство в моду.
Прости, ведь это твой кумир,
(Прошу прощения за цитату),
К террору призывая мир,
Царю предсказывал расплату:
"Самовластительный злодей!
Тебя, твой трон я ненавижу.
Твою погибель, смерть детей
С жестокой (!) радостию вижу".
Не говори, что он не знал,
Как эта "радость" отзовется.
Сочувствия он не дождется.
Он гибель к падшим призывал!
Кому б то ни было - желать
Увидеть смерть детей - ужасно.
Хотел бы я увидеть мать -
Его - родившую напрасно.
Прожил бы он еще лет сто.
И в день жестокой царской казни
Он громко б вопрошал: "За что
Детей убили без боязни?"
В своем имении пустом
Вчерне сожженном крепостными,
Тогда ли думал он о том,
Что с внуками случилось ныне?
Он написал: "Товарищ, верь..."
Непродаваемым талантом.
Что пожелал бы он теперь
Своим потомкам - эмигрантам?
Так что, наивен человек
С любой своею точкой зрения?
Неправоту диктует век
Нам точно так же, как сомненья.
А что вне времени?
Поэт:
- Злодей.
А мы - рабы дурной привычки
Судить. Мышление людей
Разумней было б взять в кавычки.
"Мысль изреченная - есть ложь!"
И страсть грешна. И чувство лживо.
Скажи, к чему ты всё ведешь?
Друг:
К тому, что всё несправедливо.
И если был бы Страшный суд -
Я б на суде спросил: - Спаситель,
Ответь мне, не сочтя за труд,
Как быть с заветом "Не судите?"
Есть продолжение в завете:
"Да не судимы!"
Но едва... Сужу...
Поэт:
Ты сам себе ответил.
- Судить не надо за слова.
Друг:
За что ж тогда судить?
Поэт:
- За дело!
Друг:
А сколько совершалось зла,
В то время как душа хотела
Нести добро?
Поэт:
- Душа была
Благим охвачена порывом!
Друг:
А если он ведет на смерть?
Что, должен разум молчаливо
На произвол души смотреть?
Представь - он стал бы декабристом.
"Злодеем" стал бы. В их числе
Болтался бы, как шут, в петле,
Зачем? За что?
Поэт:
- Он был неистов!
Унижена была Отчизна
В его лице. И потому
Всё - было оскорблением жизни,
Пощечиной его уму!
Друг:
Оставь.
Он к жизни был приучен
И принимал весь ход вещей
Как есть.
Поэт:
- Из опыта вообще
Я знаю, как он был измучен.
Кольцо существования - тесно!
И кажется, что на Земле
Мне всё давно уже известно.
Зло есть в добре.
Добро есть в зле.
Урок истории кровавой,
Я повторяю по ночам.
Бог - всё простит.
Все люди - правы.
Но нет прощения палачам!
А если гибнут миллионы,
Что, если Родина - палач?
Ты что, не слышишь эти стоны?
Здесь смерть окрест!
Плачь, муза, плачь!
Друг:
- Опять знакомую шарманку
Завел. Истерикой своей
Ты вечно, блядь, испортишь пьянку.
Не пой, поэт. Пей лучше, пей!
Поэт:
- Я пью за...
Друг:
Замолчи, дружище!
С тобою рядом - что в аду.
Бог дал нам день. Бог даст и пищу.
А хочешь, бабу приведу?
Поэт:
Ты прав, пошли...
